«Вот это да, — подумал Антон, — совпадение, однако».
Дело в том, что он тоже когда-то работал на радио и всегда охотно шел на контакт с бывшими коллегами. Вот и сейчас решил для себя, что расставаться с немцем рано.
— Вы знаете… Кстати, меня зовут Антон, а вас?
— Я Ральф. Из династии ландсхутских Мюллеров. Будем знакомы!
— Окей, — они пожали друг другу руки. — Знаете, я вот историей всегда интересовался. Правда, после перестройки пришлось заново переучиваться. Вранье было в прошлом, да и новым враньем завалили прилавки всех киосков и книжных магазинов. Это была просто… (Антон не знал, как по-английски сказать «вакханалия».) Это был какой-то ужас. Ладно, это, как говорится, из другой оперы. Про то, что мы с вами стоим на месте паломничества диссидентов, я вам ничего не скажу. У нас подобный факт, во всяком случае для большинства граждан, никогда не превратит место в достопримечательность. Эти самые горельефы, которые вы искали, разделили странную судьбу самого храма. Храм закладывали три раза. И за двести лет три раза… как это сказать, освящали его первый камень…
— Освящали? В смысле, einweihen — «освящать»? Религиозный термин?
— Да, точно. Первый раз, через несколько лет после того, как закончилась война с Наполеоном, кажется, в 1817 году, храм заложили на Воробьевых горах. Это совсем другое место, с него нынешний храм Христа Спасителя виден как на ладони. Строительство вроде как начали, но оно было приостановлено. Только в 1832 году Николай Первый, русский царь, утвердил окончательный проект.
— Антон, вы знаете, кстати, что для Европы обычное дело строить церкви и соборы сто и даже двести лет. Продолжайте, пожалуйста, вы очень интересно рассказываете.
— Хорошо, спасибо. Итак, Николай захотел еще и место для строительства подыскать самостоятельно. И его выбор, по непонятным для всех причинам, пал на место Алексеевского женского монастыря и церкви Всех святых, которые и были по приказу императора снесены. Церкви сносили и во времена воинствующего Православия. Достаточно было царской воли, потому что царь считался живым богом на земле. И Сталин был живым богом. Но одно дело — снести храм и совсем другое дело — избежать ответственности за это, не навлечь беды. Легенда гласит, что некая послушница уничтоженного монастыря прокляла это место и все то, что на нем впоследствии будет построено.
— Удивительно!
— Вот именно. Что было дальше, вы знаете. Храм взорвали при Сталине, но то, что планировали поставить на его месте, так и не построили. Вместо «дворца Советов» соорудили плавательный бассейн «Москва», а в начале 1990-х годов его последнего директора, как я слышал, посадили в тюрьму за преступления с золотом.
— Честно говоря, я про это не знал. Кошмар… Бассейн на месте церкви!
— Мы с этим долго жили. У меня даже был абонемент, ну, в смысле, я имел доступ в этот бассейн в детстве, посещал там спортивную секцию. Очень нравилось в нем плавать, особенно зимой. На улице минус двадцать пять, а тебе хорошо. Вода теплая, пар поднимается.
О том, что было раньше на этом самом месте, я тогда не знал. Уже после того как началась кампания по восстановлению храма, до многих стал доходить смысл того, что случилось в начале 1930-х годов. Но, как мне кажется, повсюду можно найти скрытые причины необъяснимых, даже ужасающих наше современное общественное мнение явлений.
Пресловутое проклятие послушницы, по-моему, не снято. Посмотрите на новый храм: похоже, сооружение возведено на века, качественно, его вид впечатляет, но многие утверждают, что это не церковь. Или пока не церковь… Говорят, что построили памятник разрушенному храму, а храм так и не восстановили.
— Странно. Но почему? Я вчера гулял там. Это просто грандиозно!
— Строительство сопровождалось скандалами, слухами, подковерной борьбой реставраторов за право вести работы. Начинал все некий Алексей Денисов, энтузиаст, реставратор, но, я так понимаю, человек, не считавший необходимым обзаводиться достаточно влиятельными друзьями. А может, просто его друзья оказались слабей. И в итоге победил близкий к московскому мэру, очень странный человек по имени Зураб Церетели. Человек-блицкриг. Скульптор-агрессор. Знаете, даже когда кому-то не нужны его работы, он их дарит насильно, и некоторые после не знают, как избавиться от них. Заметьте, Церетели этот не фигурки типа японских нэцкэ ваяет, а многометровые статуи из железа… Это по его инициативе, я так думаю, храм украсили снаружи скульптурными изделиями из бронзы.
— Симпатично смотрятся, помню…
— В России всегда создавали только резные украшения, из белого камня, или, как вот эти горельефы, из мрамора. Разрушенный храм снаружи так не выглядел. Думаю, эти детали, которые изменили в угоду вкусам или интересам одного влиятельного персонажа или нескольких, и сопровождавшие все это интриги сослужили дурную службу святой идее возрождения храма Христа Спасителя…
— Да, Антон, вижу, вы не в восторге от того, что построили на месте разрушенного храма. Вы очень вдохновенно обо всем говорите.
— Знаете, я рад, что храм восстановили и что бассейн убрали. И думаю, что теперь, по крайней мере на нашем веку, новый бассейн там не построят. Уверен, пройдет пятьдесят лет, и про все эти тонкости люди позабудут. В конце концов, в храме идут службы, и он обязательно оживет, превратится из музея в святое место.
— Как удалось сохранить горельефы? Почему их тоже не взорвали? Вот что странно. Вы не знаете, Антон?
— Не знаю, честно говоря. Думаю, решалось все не на высоком уровне. Кто-то с кем-то договорился да и вывез это сокровище из «зоны уничтожения». В советской бесхозяйственности были свои плюсы. Сохранилась фотография развалин храма, на которой ясно видна скульптура Сергия Радонежского, как и многие другие, чудесным образом не пострадавшая от взрыва.
— Я не понимаю, как такое можно было уничтожать. Посмотрите, это же подлинные произведения искусства!
«Ну уж конечно, — подумал Антон, — твои-то соотечественники ничего не разрушали».
— В путеводителе особенно рекомендуется обратить внимание на несколько горельефов, в том числе вот на этот.
С этими словами Ральф указал в сторону мраморной композиции, изображающей встречу Давида, победившего Голиафа. Высеченные из белого мрамора, фигуры были в прекрасном состоянии. Хорошо читались детали одежды ветхозаветных героев и даже эмоции, которые выражали лица изображенных на горельефе людей.
— А меня всегда восхищал тот, что слева, где Сергий благословляет Дмитрия Донского, русского князя, пришедшего к нему с воеводами и монахами-воинами перед походом против татар, — заметил Антон. — Посмотрите на фигуру, на лицо одного из монахов. Это, согласно надписи, Ослябя, историческая личность. В этом горельефе читается сила и еще правое дело. Впрочем, кто знает, как все было на самом деле?
— Да, — отозвался Ральф, — никто не знает, как было на самом деле.
Он еще постоял в нерешительности возле горельефов и, как видно, стал терять к ним интерес. Еще Антону показалось, что немцу надоели его исторические проповеди. Антон имел планы пообщаться с Ральфом на профессиональные темы, то есть о радио, но видя, что этот человек ни с того ни с сего замкнулся, решил, что пора, как говорится, и честь знать.
— Ральф, извините, мне, пожалуй, надо ехать. Спасибо за то, что дали возможность освежить в памяти мои скромные познания в отечественной истории.
— Вам спасибо, Антон. Вы мне очень помогли. Я еще погуляю тут немного… Хотя, впрочем… Знаете, я тоже пойду. Меня тяготит долгое нахождение на территории некрополей.
— Хорошо, тогда пошли, тем более уже около пяти, и скоро нас отсюда и так прогонят.
Они стали подниматься по дорожке, ведущей к площади перед Большим собором. Слева были надгробия, а справа — небольшая ограда и за ней зарастающий травой пустырь.
— Странно, что никто не ухаживает за этой частью территории, — Ральф замедлил шаг, внимательно разглядывая заброшенную половину Донского монастыря.
— Ничего, доберутся и до нее, — Антону тоже надоело гулять по кладбищу, и он не стал вдаваться в рассуждения и вспоминать всякие разговоры про то, что на самом деле могло скрываться в этой части монастыря.
…В отеле «Кемпински» было чрезвычайно уютно. Антон совсем забыл про лейтенанта, окунувшись в воспоминания о той первой встрече с Мюллером. Засыпая, он вспомнил, что предложил подвезти Ральфа до отеля, где тот обитал во время своего визита в Москву. Эта небольшая гостиница на Тверском бульваре, неподалеку от здания агентства ИТАР-ТАСС, называлась «Ист-Вест», и в ней любили останавливаться граждане зарубежных стран, посещающие нашу страну не из праздного любопытства, а по делу. Гостиница не баловала постояльцев развлечениями. Сюда, говорят, не пускали проституток, а ресторанчик на первом этаже, расположенный слева от входа, был маленький и не очень уютный, так что с улицы сюда никто не заходил. Впрочем, эти вещи, которые для заведения иного рода могли считаться недостатками, в случае с отелем «Ист-Вест», скорее, были достоинствами, если иметь в виду «эксклюзивность» его контингента.
— Мне было очень приятно с вами познакомиться, — сказал Ральф, тепло пожимая Антону руку. — Я буду в Москве еще несколько дней, и мы можем где-нибудь пообедать, если пожелаете. У меня есть знакомая девушка, работает в рекламном агентстве. Она немка, но здесь находится по контракту. Если не возражаете, она составит нам компанию.
— Ральф, поскольку это мой город, я уж лучше сам вас приглашу, если вы не против.
— Я не против! Понимаю, в вас говорит знаменитая русская гордость.
«Что-то я не слыхал о таком понятии, тем более о том, что оно знаменито», — подумал Антон.
А вслух сказал, улыбнувшись:
— Ладно, договорились. Вы в каком номере?
— Девятнадцатом.
— Хорошо. Если, скажем, завтра около семи вечера я заеду за вами?
— Отлично. У вас уже есть понимание, куда мы поедем?
— Разумеется. Мои друзья недавно открыли чудесный испанский ресторан. Там отличная кухня, но главное — атмосфера. Вам понравится, вот увидите.