Финская война
Операции в 1941 г
В начале войны 1941–1944 гг., которую Маннергейм называл «войной продолжения», подчеркивая ее прямую связь с «Зимней войной» 1939–1940 гг., финны не испытывали страха перед своим гигантским противником и были готовы начать с ним новую схватку. Полтора года назад они сражались в одиночку; в июне 1941 г. на их стороне была самая сильная держава Европы. Кроме того, повысилась их собственная военная мощь. У них появились опытные офицеры и солдаты, сумевшие в сражениях один на один доказать сопернику свое превосходство. Усовершенствование процедуры мобилизации позволяло финнам формировать количество частей, вдвое превышавшее уровень 1939 г. Военные склады и арсеналы, опустошенные во время «Зимней войны», были пополнены (в основном за счет немецкого оружия); огневая мощь пехоты увеличилась за счет массового использования автоматического оружия, противотанковых орудий и тяжелых минометов. У армии появилась тяжелая артиллерия, почти полностью отсутствовавшая во время «Зимней войны»; значительно увеличилось число боевых самолетов. В первые недели войны было мобилизовано почти 500 000 человек для службы в армии, 30 000 для строительства военных дорог и мостов и 80 000 женщин из вспомогательной службы «Лотта Свярд». Для народа, насчитывавшего всего четыре миллиона, это огромное бремя; как вскоре выяснилось, нести его до бесконечности невозможно.
В последнюю неделю июня Маннергейм перевел свою штаб-квартиру в Миккели — старый город, из которого он командовал финской армией еще в «Зимнюю войну». Германский штаб связи «Норд» расположился там же. В соответствии с оперативным планом, законченным и переданным ОКВ 28 июня, Маннергейм расположил свои части вдоль финско-советской границы, южнее линии Оулу — Беломорск. На севере промежуток между правым флангом армии «Норвегия» и главными силами финнов прикрывала 14-я дивизия, расположившаяся по обе стороны Лиексы. Главная ударная сила, армия «Карелия», которой командовал начальник штаба Маннергейма генерал Хейнрихс, заняла линию от Иломантси на севере до точки напротив перешейка между озером Янис и Ладожским озером. Левый фланг армии «Карелия» занимала группа «О» (одна кавалерийская бригада, а также 1-я и 2-я егерские бригады), центр — VI корпус (11-я и 5-я дивизии), а правый фланг — VII корпус (19-я и 7-я дивизии). 1-я дивизия была резервом армии. Фронт между правым флангом армии «Карелия» и Финским заливом занимал II корпус (2-я, 18-я и 15-я дивизии) на левом фланге и IV корпус (8-я, 10-я, 12-я и 4-я дивизии) на правом. 17-я дивизия должна была блокировать полуостров Ханко. После прибытия немецкой 163-й пехотной дивизии (без одного полка) Маннергейм расквартировал ее в Йоэнсу и сделал своим личным резервом.
Советские части, противостоявшие финской армии, были сведены в Северо-Западный фронт, которым командовал маршал Климент Ворошилов. На севере Ладожского озера, в секторе армии «Карелия», стояла советская 7-я армия, имевшая на передовой, три дивизии и одну в резерве. На Карельском перешейке против финских II и IV корпусов советская 23-я армия имела четыре дивизии, занимавшие оборонительные укрепления вдоль границы, и две-три дивизии в резерве. Русский гарнизон на полуострове Ханко состоял из двух стрелковых бригад, а также строительных, железнодорожных и противовоздушных частей. Успехи, одержанные немцами на главном фронте за первую неделю июля, заставили русских ослабить армии, противостоявшие финнам. Почти все резервные дивизии были отозваны, в результате чего финской армии пришлось сражаться лишь с семью дивизиями и двумя бригадами на Ханко. Когда Маннергейм начал наступление, соотношение сил было 3:1 в его пользу, и он был в полной уверенности, что главные силы русских будут скованы на немецком фронте.
Финский план заключался в нанесении удара вдоль обоих берегов озера Янис, рассечении главных русских сил и последующем наступлении армии «Карелия» вдоль восточного берега Ладожского озера через Олонец на город Лодейное Поле, стоящий на реке Свирь. II корпус должен был держать оборону на границе и одновременно ждать приказа о продвижении в район Элисенвара— Хитола, а затем взять Лахденпохью на северо-западном берегу Ладожского озера. IV корпус также должен был стоять на границе, а 14-я дивизия — наступать на Реболы и Лендеры.
Финское наступление началось 10 июля. Главный удар армия «Карелия» нанесла в зоне VI корпуса, к северу от озера Янис, между Вяртсиля и Корписелькя. Выяснилось, что у Корписелькя в обороне русских было слабое место, и с помощью егерской бригады из группы «О» финны быстро организовали прорыв[31]. 12 июля после взятия Коккари и поселка Тольваярви егерская бригада свернула на юг, к Муанто, и через два дня взяла его. Продолжив наступление 15-го, бригада у Лоймолы перерезала железную дорогу, шедшую с востока на запад, и на следующий день рывком достигла города Койриноя на восточном берегу Ладожского озера. После этого русские части в окрестностях Сортавалы оказались отрезанными с востока. За шесть дней финны продвинулись вперед на 107 километров.
Тем временем продвижение правофланговых частей VI корпуса, взявших Вяртсиля, замедлилось в холмистой местности на восточном берегу озера Янис у Соанлахти, а VII корпус, который рассчитывал быстро продвинуться вдоль западного берега озера Янис, столкнулся с сильным сопротивлением и почти не продвинулся. 16-го сопротивление русских у Соанлахти было сломлено, и на следующий день финны обошли озеро Янис, развернули фронт на запад и заняли оборонительную позицию. В тот же день Маннергейм приказал 1-й дивизии, находившейся в резерве, прикрыть восточный фланг в Лоймоле и перевести 17-ю дивизию от полуострова Ханко в окрестности Вяртсиля. После этого фронт у Ханко прикрывали только части береговой охраны и батальон шведских добровольцев. 16-го же Маннергейм бросил немецкую 163-ю дивизию на восточный фланг и приказал ей взять Сувилахти, шоссейный и железнодорожный узел у южной оконечности озера Суо.
VI корпус, которому было приказано продолжить наступление в южном направлении, 20-го послал одну колонну на восток, через Кязняселькя к озеру Тульм; в это время основные силы продолжали продвигаться вдоль восточного берега Ладожского озера и 21-го после трех дней тяжелых боев взяли Сальми. На следующий день VI корпус овладел городом Мансила на границе, существовавшей до 1940 г., а 24-го достиг реки Тулоксы, где Маннергейм приказал ему остановиться. Вечером 24-го русские высадили бригаду на островах Мантсин и Лункулан к западу от Сальми и начали массированную контратаку на оборонительные рубежи финнов у Тулоксы. Штурм русским не удался, но финнам пришлось уйти в оборону; тяжелые бои продолжались весь остаток июля и начало августа.
Карта 17
Немецкая 163-я дивизия, воевавшая на левом фланге армии «Карелия», испытывала сложности в озерной местности севернее железнодорожной ветки Лоймола — Сувилахти. VI корпус, пытаясь оказать ей помощь, послал одну колонну от озера Тульм, которая 26 июля перерезала железную дорогу за Сувилахти, севернее Шотозера, но в конце месяца 169-я дивизия застряла снова. Она остро ощущала отсутствие третьего полка и явно нуждалась в подкреплениях. Маннергейм вновь ввел в дело две бригады группы «О».
VII корпус, находившийся на левом фланге армии «Карелия», оказывал постоянное давление на русских, оборонявшихся на западном берегу озера Янис, и к концу июля находился у Рускеалы. Приданная ему дивизия VI корпуса заняла позиции вдоль реки Янис, соединяющей озеро Янис с Ладожским озером. Русские, окруженные с двух сторон, были вынуждены отступить к Сортавале; там самым были созданы благоприятные условия для овладения северо-западным берегом Ладожского озера.
31 июля II корпус начал наступление со своей позиции на границе между рекой Вуоксой и Пяозером. Он должен был взять железнодорожный узел Хитола и перерезать русские коммуникации в районе Сортавалы. 10-ю дивизию, выделенную из состава IV корпуса, Маннергейм держал в резерве. Наступление развивалось быстро, и 5 августа Маннергейм бросил в бой 10-ю дивизию, которая стремительно вышла к берегу Ладожского озера у Лахденпохьи. 11-го главные силы корпуса взяли Хитолу, а правофланговая колонна в тот же день вышла на берег Ладожского озера между Хитолой и Кексгольмом. Русские, занимавшие позиции между Хитолой и озером Янис, были разрезаны на две части: одна из них (примерно две дивизии) была вынуждена отступить к Куркийоки, а вторая (немногим меньше) — к Сортавале. В Куркийоки русские отступили на остров Кильпола, откуда были эвакуированы на пароходе в середине августа.
Перед наступлением на Сортавалу Маннергейм перевел штаб-квартиру VII корпуса на восток, чтобы облегчить командование операциями в секторе между 163-й дивизией и VI корпусом, а части VII корпуса перевел во вновь созданный I корпус. Затем I корпус штурмовал Сортавалу и 16 августа взял этот старый финский город. Большинство русских отступило на остров Валаам, откуда их позже вывезли в район Ленинграда. Операция на северо-западном берегу Ладожского озера увенчалась блестящим успехом, однако не обошлось без ложки дегтя: ни финские, ни немецкие ВВС (у которых на Ладожском озере была эскадрилья Ju-88) не сумели помешать эвакуации русских с острова Валаам.
В первой половине августа финский план операций претерпел фундаментальные изменения. Еще 14 июля Эрфурт доложил, что Маннергейм не поддерживает идею наступления по восточному берегу Ладожского озера, но тогда ОКХ решило, что это всего лишь плод воображения самого Эрфурта. Однако когда 2 августа ОКХ попросило финнов начать наступление вдоль восточного берега Ладожского озера в направлении Лодейного Поля и принять участие в заключительном штурме Ленинграда, который группа армий «Север» собиралась начать примерно через неделю, Маннергейм отказался, сославшись на то, что он не сможет вести наступательные операции на восточном берегу озера, пока 163-я дивизия не выполнит свою задачу по взятию Сувилахти. ОКХ попыталось оказать давление на 163-ю дивизию, но, когда стало ясно, что на быстрый результат там рассчитывать не приходится, 10 августа оно обратилось к Маннергейму с повторной просьбой о помощи взять Ленинград, начав наступление на Карельском перешейке. На это Маннергейм согласился.
Есть основания подозревать, что идея наступления на Карельском перешейке была Маннергейму по душе и что он фактически заставил немцев сделать ему такое предложение, делая вид, что это всего лишь случайность[32]. На всем протяжении войны Маннергейм демонстрировал, что он больше всего заинтересован, во-первых, в прежних финских территориях, а во-вторых, в том, что он называл финской «невоссоединенной территорией» в Восточной Карелии. К авантюрным вылазкам в открытые российские пространства он относился холодно и не собирался их совершать даже для того, чтобы угодить немцам и поддержать их стратегические планы. Кроме того, как много раз отмечали немецкие офицеры, Маннергейм был пессимистом, что заставляло его тяжело переживать даже временные неудачи и отклонения от плана; следовательно, на его сопротивление операциям на восточном берегу Ладожского озера могло повлиять и отрицательное отношение к действиям группы армий «Север».
Целью группы армий «Север», которой командовал генерал-фельдмаршал Вильгельм Риттер фон Лееб, были блокада Ленинграда и соединение с финнами в районе Ладожского озера. Группа, дислоцировавшаяся в Восточной Пруссии, совершила быстрый марш-бросок по прибалтийским республикам; но Ворошилов, не собиравшийся вести оборонительные бои на недавно аннексированных территориях, отвел свои войска в строгом порядке. В результате здесь не было гигантских окружений и котлов, характерных для битв на других участках Восточного фронта. После перехода в начале июля прежней советской границы группа армий «Север» начала испытывать все возраставшее сопротивление, а постоянное расширение линии фронта уменьшало возможности фон Лееба нанести решающий удар. Местность между озерами Ильмень и Пейпус оказалась непроходимой для танков, и после середины июля немцы несколько недель продвигались черепашьим шагом. В этой ситуации фон Лееб попытался организовать решающее наступление на Ленинград из сектора к западу от озера Ильмень, назначенное на вторую неделю августа. Гитлер, который в то время считал Ленинград своей главной целью, хотел забрать у группы армий «Центр» 3-ю танковую группу (армию), чтобы усилить наступление, но его отговорили, и дело закончилось посылкой одного танкового корпуса. Если бы Маннергейм откликнулся на просьбу ОКХ от 2 августа возобновить наступление вдоль восточного берега Ладожского озера, это могло бы существенно помочь штурму, начавшемуся 10 августа. Однако Маннергейм по вполне понятным соображениям предпочел подождать и посмотреть, как пойдет дело.
Убедившись, что ситуация на северо-западном берегу Ладожского озера складывается благополучно, Маннергейм 13 августа приказал II корпусу свернуть на юг, к Пакколе, находящейся в самой узкой части перешейка между рекой Вуоксой и Финским заливом. Там финны 18-го форсировали реку в северной части города. Знание своих бывших территорий принесло свои плоды: операция почти полностью повторила форсирование реки, проведенное во время военных учений 1939 г. Вскоре финны создали большой плацдарм на южном берегу Вуоксы, с которого можно было ударить в тыл русским частям, стоявшим против IV корпуса, который продолжал занимать позицию на границе. Одновременно левый фланг II корпуса атаковал через Кексгольм на юг и очистил от русских восточный берег реки вплоть до Ладожского озера.
22 августа IV корпус начал наступление. Днем раньше русские начали взрывать свои укрепления на границе, и первая фаза атаки приобрела форму преследования, в ходе которого IV корпус 23-го достиг линии Кильоки — Кильпеньоки. Одновременно II корпус нанес удар с плацдарма и оказался в 13 километрах от Выборга. Русские, у которых в Выборге были три дивизии, собирались удерживать город одной дивизией, а двумя другими провести контратаку на Пакколу и отбросить финнов обратно за Вуоксу. У реки они надеялись соединиться с еще одной дивизией, отходившей на юг от острова Кильпола, но из этого ничего не вышло, потому что финны быстро и методично окружили Выборг. 25-го II корпус перерезал железную дорогу на Ленинград к востоку от Выборга; в тот же день одна дивизия IV корпуса форсировала Выборгскую бухту и пересекла шоссе и железную дорогу, связывавшую Выборг с Приморском. После этого русские как в городе, так и за его пределами оказались в полном окружении. 29-го части, IV корпуса вошли в Выборг, а когда кольцо стянулось, русские дивизии попали в окружение в лесу у Порилампи. Бросив почти весь транспорт и технику, большая группа русских сумела вырваться из окружения и переправиться на острова Койвисто в Финском заливе, где держалась до ноября, пока не была эвакуирована. Попавшие в окружение были уничтожены к 1 сентября.
31 августа части IV корпуса начали наступление на юг Карельского перешейка и дошли до Ваммельсу. В тот же день они взяли город Майнила на старой советско-финской границе, знаменитый тем, что здесь, согласно русской легенде, финская артиллерия якобы обстреляла территорию Советского Союза, спровоцировав «Зимнюю войну». 24 августа Маннергейм перевел штаб-квартиру I корпуса из Сортавалы на левый фланг Карельского перешейка, где части корпуса с двумя дивизиями, взятыми у II корпуса, очистили от русских берег Ладожского озера к югу от Вуоксы. 2 сентября корпус тоже достиг старой границы. За четыре недели наступления финны полностью вернули себе потерянную территорию на Карельском перешейке.
В зоне армии «Карелия» за последнюю неделю августа 163-я дивизия и группа «О» взяли Сувилахти, а VII корпус продвинулся на восток и занял позиции на перешейке между Сямозеро и Шотозеро. На финском северном фланге 14-я дивизия, действовавшая независимо, добилась блестящего успеха, окружив русскую дивизию около города Ребольг и еще до конца августа достигнув Ругозера, где в начале сентября получила приказ перейти к обороне.
Во второй половине августа, когда наступление группы армий «Север» возобновилось и она стала стремительно приближаться к Ленинграду, первостепенное значение приобрел вопрос о судьбе этого города. В ходе разработки плана «Барбаросса», предусматривавшего оккупацию России, Гитлер, знание которого экономической географии Советского Союза оставляло желать лучшего, решил, что население Украины и Южной России стоит сохранить ради производства сырья и излишков сельскохозяйственной продукции. Север импортировал продукты питания, поэтому Гитлер с целью предотвратить отток сельскохозяйственной продукции с юга решил, что тамошнее население нужно сократить на несколько миллионов — главным образом за счет смерти от голода. Ленинград он считал символом русского народа (который собирался извести под корень) и одновременно местом, где сосредоточено несколько миллионов лишних ртов.
С самого начала решив, что брать Ленинград ни в коем случае не следует, Гитлер и его советники из ОКВ стали ломать голову, как быть с этим городом. Один вариант предусматривал взятие города в плотное кольцо, окружение его электрической изгородью и пулеметами и предоставление жителям возможности умереть с голоду. Другой вариант предусматривал выпуск женщин и детей и направление их к линии фронта с целью вызвать беспорядки в тылу русских. Теоретически мысль была хорошая, но трудновыполнимая и едва ли эффективная: к таким вещам русские были нечувствительны.
Склонялись к тому, что город следует сровнять с землей, а население переправить в другие места. Поскольку финны выражали желание, чтобы их граница с Россией проходила по Неве, вся территория к северу от этой реки должна была перейти к ним. В ожидании окончательного решения судьбы города группа армий «Север» должна была окружить Ленинград, но не штурмовать его и не принимать капитуляции, если та будет предложена. ОКХ чувствовало себя неловко, боясь за моральный дух солдат, которым придется уничтожать тысячи безоружных граждан. Оно предпочитало компромиссный вариант, согласно которому свое дело должны были сделать голод и разруха, после чего остатки гражданского населения можно будет пропустить через линию фронта и позволить им рассредоточиться в сельской местности.
Чтобы изолировать Ленинград, группа армий «Север» собиралась форсировать Неву у Шлиссельбурга, соединиться с финнами и создать линию укреплений между городом и западным берегом Ладожского озера. Кроме того, она собиралась наступать на Волхов и соединиться с армией «Карелия» в окрестностях реки Свирь. Финны должны были наступать на юг от их старой границы на Карельском перешейке и на юг от реки Свирь навстречу немецким передовым частям. Эти предложения Кейтель сформулировал в письме Маннергейму 22 августа.
Ответ Маннергейма на это предложение был весьма пессимистичным. Маршал объяснил, что Финляндия, 16 процентов населения которой исполняет свои воинские обязанности, испытывает серьезнейшие экономические трудности. Более того, нынешние потери финнов значительно превышают потери, понесенные в ходе «Зимней войны». За август финская армия потеряла каждый четвертый взвод в роте, и в сентябре ему пришлось расформировать одну резервную дивизию, чтобы пополнить существующие. У него нет желания переходить старую границу на Карельском перешейке, поскольку старые русские линии укреплений все еще чрезвычайно сильны и их лучше взять немцам ударом с тыла. Он согласен провести наступление на Олонецком перешейке между Ладожским и Онежским озерами до реки Свирь, но ожидает сильного сопротивления и считает, что даже если финны сумеют добраться до Свири, то продолжить наступление на южном берегу реки им будет уже не по силам.
В своих мемуарах Маннергейм указывает, что в 1941 г. он принял командование финской армией с условием, что его не будут просить наступать на Ленинград. Одним из самых ранних и сильных советских доводов против существования независимой Финляндии была постоянная угроза со стороны последней второму по значимости городу Советского Союза. Поэтому он считал, что Финляндия не должна проводить никаких акций, подтверждающих этот довод, который русские наверняка вновь пустят в ход после окончания войны. Маннергейм вспоминает, что, показывая письмо Кейтеля президенту Рюти, он напомнил последнему об условии, с которым принимал командование, и выразил убежденность в том, что форсировании Свири будет противоречить интересам Финляндии. Рюти согласился.
Беседа с исполняющим обязанности начальника штаба финской армии генерал-майором Е.Ф. Ханеллом позволила Эрфурту получить некоторую информацию и на ее основе сделать собственные выводы о намерениях Маннергейма. Ханелл сказал, что в последнее время президент и кабинет министров осаждают Маннергейма просьбами быть осторожнее и поберечь людские ресурсы страны[33]. Ведущие промышленники рвут на себе волосы и предупреждают, что, поскольку почти все взрослые мужчины ушли на фронт, экономику страны ждет неизбежный крах. Что касается наступления по обоим берегам Ладожского озера, то финская конституция требует от главнокомандующего получить разрешение правительства на ведение операций за пределами границ страны. Это разрешение было дано только для наступления в секторе восточнее озера, и то лишь до реки Свирь. Но Ханелл не сомневался, что если Маннергейм всерьез потребует наступления на Карельском перешейке, то такое разрешение будет получено тоже. Он предполагал, что это требование будет сделано тогда, когда «германская армия громко постучится в двери Ленинграда». Что же касается наступления к востоку от Ладожского озера, то Маннергейм дал слово и сдержит его. Его отношение к форсированию Свири может измениться, если немецкие армии пройдут дальше. Похоже, он боится, что группа армий «Север» может остановиться на реке Волхов и предоставит финнам самим преодолеть все расстояние от Свири до Волхова. Эрфурт счел, что врожденный пессимизм одержал временную победу над Маннергеймом, и рекомендовал наградить престарелого маршала каким-нибудь немецким орденом, чтобы восстановить его моральный дух.
То, что Маннергейм мог усомниться в союзнике, вызвало у германского высшего командования шок. ОКХ немедленно указало группе армий «Север», что престиж Германии дороже тактических соображений и что соединиться с финнами необходимо в кратчайшие сроки. Группа армий обязана послать части в направлении Лодейного Поля, как только позволит ситуация, причем еще до полного окружения Ленинграда.
В конце августа группа армий «Север» взяла Ивановское, перерезав последнюю железную дорогу, выходившую из города, и выйдя на позицию, позволявшую прервать речное сообщение. 1 сентября Маннергейм сказал Эрфурту, что он получил разрешение Рюти пересечь границу на западной стороне Карельского перешейка и дойти до линии Сестрорецк — Агалатово. Когда два дня спустя Кейтель в штаб-квартире группы армий «Север» сказал Леебу об этом решении, Лееб ответил, что пара-тройка километров территории роли не играют, но чрезвычайно важно, чтобы финны сковали русские дивизии на своем фронте. Иначе русские могут отвести войска, бросить их против немцев, продвигающихся к Ленинграду, и тогда может возникнуть трудная ситуация.
4 сентября начальник оперативного штаба ОКВ Йодль прилетел в Миккели и вручил Маннергейму орден Железного креста всех трех степеней сразу. Если верить мемуарам, маршал остался холоден к мольбе Йодля начать наступление на Карельском перешейке, но, чтобы избежать трений и не подвергать риску ведущиеся переговоры о поставке Финляндии 15 000 тонн зерна, дал обещание попытаться продвинуть вперед свой правый фланг (которое так и не выполнил). Тем не менее в то время немцы считали, что миссия Йодля увенчалась полным успехом. На самом деле Маннергейм пообещал пересечь старую границу по всему фронту Карельского перешейка и дойти до линии русских постоянных укреплений. На правом фланге он должен был дойти до Сестрорецка и, если удастся, до Агалатова. Три недели спустя он сообщил Кейтелю, что финские части провели наступление и вышли практически на обещанные рубежи. Однако Маннергейм слегка кривил душой. Само по себе пересечение причудливо петлявшей старой границы не имело никакого военного значения, а то, что одно появление финских частей перед главными русскими укреплениями свяжет противника так надежно, как надеялась группа армий «Север», было проблематично. Но эти соображения были немцам известны. Визит Йодля принес обнадеживающую весть: финское наступление на Свирь должно было начаться в тот же день.
4 сентября армия «Карелия» была расположена следующим образом: группа «О» (одна кавалерийская бригада и одна егерская бригада) — на левом фланге, от границы до северного берега Сямозера (при этом основные силы группы находились севернее озера); VII корпус (две дивизии) — в центре, между Сямозером и Водлозером, к востоку от обоих; VI корпус (три дивизии и егерская бригада) — на правом фланге, между Водлозером и устьем реки Тулоксы. Немецкая 163-я дивизия тоже находилась в этом секторе, но была резервом главнокомандующего и использовалась только для защиты фланга со стороны Ладожского озера.
Наступление началось вечером 4-го самым мощным обстрелом финской артиллерии за всю войну, позволившим VI корпусу быстро создать прорыв у Тулоксы. Через три дня VI корпус достиг реки Свирь напротив Лодейного Поля, а 8-го егерская бригада перерезала Мурманскую железную дорогу, взяв станцию Свирь. В тот же день VII корпус взял важный железнодорожный узел Красная Пряжа, западнее Петрозаводска. К середине месяца армия «Карелия» овладела почти всем северным берегом реки Свирь и начала наступление по сходящимся направлениям на столицу Карело-Финской ССР Петрозаводск.
Пока 1-я егерская бригада приближалась к городу вдоль Мурманской железной дороги, VII корпус послал одну дивизию в дерзкий и трудный марш через леса между железной дорогой и шоссе Красная Пряжа — Петрозаводск; вторая колонна в это время двигалась вдоль шоссе. Группа «О», к которой позже присоединился II корпус, переброшенный с Карельского перешейка, наступала на город с северо-запада. Через две недели, 1 октября, в ходе тяжелых боев город был взят. Русские отступили на противоположный берег Онежского озера. Одновременно VI корпус форсировал Свирь у Онежского озера и создал плацдарм глубиной в 19 километров и шириной в 96 километров, позволявший занять выгодные оборонительные позиции. Несмотря на признаки очень ранней зимы (что имело роковые последствия для немецких армий, наступавших южнее), Маннергейм решил развивать наступление на север от Петрозаводска, в направлении Медвежьегорска.
Пока в течение сентября армия «Карелия» завоевывала территорию севернее реки Свирь, группа армий «Север» достигла предместий Ленинграда. В первую неделю месяца она создала клин на Неве у Ивановского, но левее фронт резко уходил к югу от Ленинграда и выходил к Финскому заливу западнее Ораниенбаума; на правом фланге существовал юго-восточный выступ у реки Волхов, а затем фронт уходил на юг. 6 сентября Гитлер решил, что пришло время начать наступление на Москву. Группа армий «Север», лишившаяся 4-й танковой группы, должна была подойти к Ленинграду как можно ближе; его единственная крупная бронетанковая часть, XXXIX корпус, была предназначена для нанесения удара через Волхов на Свирь.
8 сентября пал Шлиссельбург, после чего группа армий овладела верховьями Невы, вытекающей из Ладожского озера. Фон Лееб и раньше протестовал против посылки танкового корпуса на Волховское направление, доказывая, что это приведет к распылению сил; поэтому 10 сентября ОКХ приказало ему либо «форсировать Финский залив», либо «форсировать Неву к востоку от Ленинграда» и соединиться с финнами на Карельском перешейке, прекратив операцию в районе Волхов — Свирь до тех пор, пока для нее не будут накоплены достаточные силы. Ошибочность этого решения подтвердилась быстро: русские провели несколько сильных контратак у Шлиссельбурга и вдоль реки Свирь. 15-го Лееб доложил ОКХ, что противник снял части с финского фронта и бросил их против группы армий «Север». Он сказал, что если финны возобновят наступление на Карельском перешейке, то битва за Ленинград закончится через несколько дней. В противном случае трудно предсказать, сколько времени уйдет на форсирование Невы. Спустя три дня, когда Лееб во второй раз попросил помощи финнов, Гальдер заверил его, что финское главное командование собирается начать наступление по обоим берегам Ладожского озера: на Карельском перешейке — как только группа армий «Север» форсирует Неву и к югу от реки Свирь — как только скажутся результаты немецкого продвижения в этом направлении.
В середине месяца Кейтель возобновил переписку с Маннергеймом, попросив маршала расположить немецкую 163-ю дивизию у устья Свири и в нужное время дать ей разрешение форсировать реку и выступить навстречу частям группы армий «Север», наступление которых планируется[34]. Маннергейм согласился, хотя позже настоял на том, что время форсирования назовет он сам. Вопрос о собственных намерениях финнов оставался открытым со времени визита Йодля; и хотя Кейтель не возвращался к нему прямо, однако Маннергейм попытался выяснить отношения в длинном письме от 25 сентября. Очевидно, его наметанный глаз уже заметил некоторые странности в положении группы армий «Север», несмотря на то что, как маршал говорил позже, немцы не поставили его в известность о своем решении отозвать 4-ю танковую группу (армию). Более того, письмо Кейтеля не было рассчитано на то, чтобы придать адресату уверенность в себе; оно было главным образом посвящено объяснению неудач армии «Норвегия» и намекало, что группа армий «Север» в течение какого-то времени не сможет проводить наступательные операции ни через Неву, ни в направлении Свири. Маршал сообщил Кейтелю о своем намерении взять Петрозаводск и Медвежьегорск; после этого его главной заботой станет проблема истощения людских ресурсов. Он реорганизует армию, превратит дивизии в бригады и вернет освободившихся людей в сферу гражданской экономики. О дальнейших наступлениях за пределы существующих линий фронта на Свири и Карельском перешейке не может быть и речи.
В конце сентября, несмотря на яростные контратаки русских, группа армий «Север» сумела стабилизировать свой фронт к востоку от Ленинграда. В первой неделе октября, когда стало ясно, что противник может быть вынужден отозвать части с севера для обороны Москвы, фон Лееб начал отводить XXXIX корпус (две танковые дивизии и две дивизии мотопехоты) от Шлиссельбурга и готовить его к нанесению удара на восток. 14 октября (хотя признаков того, что русские ослабили части, противостоявшие группе армий «Север», еще не было) Гитлер приказал Леебу начать наступление на восток через Чудово и Тихвин с целью окружить русских южнее Ладожского озера и соединиться с армией «Карелия» на линии Тихвин — Лодейное Поле.
Через два дня XXXIX корпус начал наступление к востоку от Чудова. Русские оказали сильное сопротивление, а еще через два-три дня начались осенние дожди и застигли немцев врасплох. Не успела закончиться первая неделя наступления, как танки остановились, увязнув в грязи. 24 октября Гитлер хотел отменить операцию, и только уговоры ОКХ помешали ему подписать такой приказ. Фон Лееб, вызванный в ставку фюрера, высказался за продолжение наступления, но сам не верил, что сумеет добиться чего-то большего, чем взятие Тихвина.
Следующие две недели XXXIX корпус двигался черепашьим шагом и наконец остановился в 10 километрах от Тихвина. На 8 ноября был назначен штурм города. Если бы он сорвался, операцию пришлось бы остановить, пока не улучшатся погодные условия. Но штурм прошел удачно, и 9-го одна дивизия сумела свернуть на северо-восток от Тихвина и начать наступление вдоль железной дороги на Волхов. Однако в конце месяца русские едва не окружили немцев в Тихвине, и тем пришлось бросить в бой две дивизии, чтобы удержать фланги выступа.
1 декабря группа армий «Север» смирилась с ситуацией и пришла к выводу, что соединение с финнами в настоящий момент невозможно. Сдача или удержание Тихвина зависели лишь от возможности противника бросить в бой новые части; наступление на Волхов придется прекратить из-за недостатка сил. Через два дня командир XXXIX корпуса доложил, что он больше не может удерживать Тихвин, и 7-го Лееб приказал ему готовиться к отступлению, которое начнется сразу же, как только Гитлер даст на него разрешение. Однако и Гальдер, и Кейтель предупреждали, что этого делать не следует: Гитлер решил удержать Тихвин. Кейтель утверждал, что финны готовы сами начать наступление и соединиться с немцами. 8 декабря Гитлер приказал остановить все наступательные операции на Восточном фронте, но велел группе армий «Север» удержать Тихвин, готовиться к наступлению на южный берег Ладожского озера и соединиться с армией «Карелия», как только группа получит подкрепления. Однако еще через три дня он приказал отложить все наступательные операции на 1942 г.
Но приказы Гитлера не успевали за ходом событий на фронте. 7-го Лееб собирался приказать эвакуировать Тихвин, где XXXIX корпус замерзал и тонул в снегу, но его попросили задержать приказ, пока Кейтель и Йодль, близкие к Гитлеру, не уговорят его принять решение. Гитлер неохотно согласился, но с условием, что шоссе и железная дорога на Волхов будут продолжать оставаться в руках немцев. 9-го Тихвин был эвакуирован. Лееб не видел другого решения, кроме как отойти за реку Волхов. Еще шесть дней Гитлер не давал на это согласия. Однако когда 15-го Лееб сказал ему, что иначе XXXIX корпус будет полностью уничтожен, Гитлер согласился с тем, чтобы отвести часть за реку. 24-го группа армий «Север» отвела корпус за Волхов, после чего Гитлер приказал удерживать этот рубеж «до последнего человека».
За день до того, как группа армий «Север» оставила Тихвин, армия «Карелия» завершила свои операции в Восточной Карелии. Погода помешала и финнам. В октябре, наступая с юга и запада, армия «Карелия» оттеснила русских к Медвежьегорску. 19 октября II корпус занял оба берега реки Суны. 3 ноября финские части, подошедшие с юга, взяли Кондопогу, а через два дня соединились с частями II корпуса севернее озера Лижм. Но затем наступление остановил стремительный натиск зимы, и в середине ноября стало ясно, что силы передовых частей финнов на исходе. Последним отчаянным рывком они 5 декабря взяли Медвежьегорск, на следующий день — Повенец, а 8-го взяли в окружение район южнее Медвежьегорска. Затем они построили укрепления на Маселькя, линии водораздела между Белым морем и Финским заливом, соорудив настоящий оборонительный вал от Онежского озера до Сегозера. После этого наступательные операции были прекращены на всем финском фронте, и Маннергейм начал демобилизацию мужчин старших возрастов.
Совоюющие стороны и братья по оружию
Германо-русский конфликт был борьбой не на жизнь, а на смерть между Гитлером и Сталиным — двумя величайшими злодеями всех времен и народов. Географическое положение и ненасытная жадность советского правительства заставили Финляндию обратиться к одному из них за спасением именно в тот момент, когда ее традиционные западные друзья, Великобритания и Соединенные Штаты, пытались сами удержаться на ногах. Ситуация могла сложиться менее болезненно, если бы в ходе «Зимней войны» Финляндия не завоевала большую симпатию на Западе, который считал ее войну против Советского Союза справедливой. Попытки спасти остатки демократии, не подпасть под полное влияние Германии и сохранить себя как нацию заставляли финнов прибегать к уловкам красноречия, настаивать на особом собственном статусе «совоюющей стороны» и называть своих немецких друзей не союзниками, а «братьями по оружию». Эти семантические различия на поверхности создавали довольно смехотворную картину, но на деле были свидетельством существования сил, которые должны были влиять на всю военную политику Финляндии. Справедливости ради следует сказать, что для немцев эта позиция была необычной и невыгодной, поскольку она позволяла финнам играть в независимость, чем последние часто и охотно пользовались.
Чего именно ждали финны, вступая в войну, сказать трудно. Чего требовать от маленькой страны, очутившейся в центре великой битвы, если даже великие державы в то время не могли позволить себе роскошь вести логичную и последовательную политику? Их официальные военные цели были ограничены возвратом потерянных территорий, но ясно, что при случае финны не отказались бы и от большего. То, что у Маннергейма и его окружения были милитаристские устремления (особенно в первые месяцы войны), видно невооруженным глазом[35]. Наиболее радикально финские военные цели сформулировал Рюти в беседе с личным посланником Гитлера Шнурре в октябре 1941 г.: Финляндия хотела получить весь Кольский полуостров, всю советскую Карелию с границей от Белого моря до Онежского залива, далее на юг, до южного берега Онежского озера, по реке Свирь, южному берегу Ладожского озера и Неве вплоть до ее впадения в Финский залив. Рюти согласился с немцами, что Ленинград как населенный и промышленный центр должен исчезнуть. Он считал, что небольшую часть города можно сохранить как немецкую факторию. Позже он говорил германскому послу, что в будущем Финляндия не хочет иметь общую границу с Советским Союзом, и просил Германию аннексировать всю территорию России к югу от Архангельска.
И все же даже в победоносные и опьяняющие месяцы 1941 г. реалистическая оценка собственных сил и глубоко укоренившееся в народе убеждение, что Финляндия не должна ввязываться в войну против демократических режимов, до некоторой степени умеряли амбиции финнов. К этому следует добавить постоянное беспокойство, вызывавшееся отвращением к нацистскому правительству Германии, и крепнущие подозрения, касавшиеся агрессивных планов последнего в отношении самой Финляндии. Элемент нерешительности в финской политике усиливался пониманием того, что ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не слишком рады своей внезапно возникшей дружбе со Сталиным.
Первый явный кризис из-за связей Финляндии с Западом произошел в июле 1941 г. после того, как германский министр иностранных дел Риббентроп 9-го потребовал, чтобы Финляндия порвала дипломатические отношения с Великобританией. Немцы утверждали, что британское посольство в Хельсинки, насчитывавшее 53 человека, собирает разведывательные данные для Советского Союза. Хотя нет никаких сомнений в том, что британцы намеревались пользоваться своим посольством в Хельсинки, в том числе и в интересах Советского Союза, однако можно догадаться, что за спиной Риббентропа стоял Гитлер, который стремился искоренить даже чисто символические свидетельства британо-советского сотрудничества. Поводом для требования Риббентропа было упоминание Сталиным в речи от 3 июля о помощи Великобритании и США и переговоры, плодом которых стало заключение британо-советского договора о сотрудничестве, подписанного 12 июля 1941 г.
Финны, которые рассчитывали на быструю войну и явно надеялись избежать кардинальных изменений в отношениях с Западом, пытались оттянуть решение, но после повторного обращения немцев были вынуждены 22 июля сообщить германскому послу, что кабинет уполномочил министра иностранных дел «провести соответствующие переговоры и при необходимости разорвать дипломатические отношения с Англией». Финское правительство все еще надеялось на инициативу со стороны Великобритании, но британцы такого намерения не имели; поэтому 28 июля Финляндия заявила, что собирается закрыть свое посольство в Лондоне «до особого распоряжения», и ждала реакции англичан. Вопрос разрешился через три дня, когда самолеты с британского авианосца совершили налет на Печенгу. Финны тут же отозвали свое посольство, и британцы были вынуждены сделать то же самое.
В это время Государственный департамент США занимал выжидательную позицию, опираясь на то, что, судя по официальным заявлениям, Финляндия не собиралась вести военные действия за пределами своих старых границ. В середине августа Советский Союз, заинтересованный в том, чтобы уменьшить количество войск, принимавших участие в войне с Финляндией, уполномочил Государственный департамент США предложить финнам мир с территориальными уступками. 18 августа заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес передал это предложение финскому послу в Вашингтоне в весьма недвусмысленных выражениях, но из Хельсинок ответа не последовало.
Придя в ярость оттого, что его предложение отвергли, Сталин начал требовать, чтобы британцы либо остановили финнов, либо объявили им войну. Под его давлением британское правительство 22 сентября предупредило Финляндию через норвежское посольство в Хельсинки, что оно не потерпит вторжения финнов на исконно русские территории[36]. 3 октября государственный секретарь США Корделл Халл подкрепил предупреждение англичан, сказав финскому послу, что Соединенные Штаты рады возврату потерянных финских территорий, но теперь многое зависит от того, остановится ли Финляндия на этих рубежах.
Когда в октябре германские войска стремительно приближались к Москве, Государственный департамент США все больше и больше волновал маршрут снабжения России через Мурманск, и в конце месяца он предпринял решительный шаг. Нота от 27 октября цитировалась выше в связи с последней попыткой Фалькенхорста взять Лоухи. Целью ноты было серьезное предупреждение, но из-за ошибки при передаче финны получили более ранний и куда более решительный вариант документа, где содержалось требование прекратить военные действия и вернуться к границам 1939 г. Видя, что с ответом на ноту финское правительство не торопится, в начале ноября Государственный департамент опубликовал сообщение об августовском предложении мира. В длинной ноте от 11 ноября финское правительство еще раз кратко перечислило свои обиды на Советский Союз, охарактеризовало предложение мира «не как ходатайство или даже рекомендацию со стороны Соединенных Штатов, но… просто как информацию для размышления» и отказалось «заключать какие бы то ни было соглашения, которые могли бы… нанести ущерб государственной безопасности Финляндии искусственным временным прекращением или полной отменой абсолютно справедливых военных операций».
Дипломатические шаги американцев, начатые нотой от 27 октября, не только оказали возможное влияние на последнюю немецкую попытку перерезать Мурманскую железную дорогу, но и сумели слегка испортить германо-финские отношения. Финны не торопились ставить в известность своих немецких друзей об августовском предложении мира и, видимо, так и не сообщили им полную версию происшедшего. Поэтому публикация протоколов Государственного департамента автоматически поставила под сомнение прочность германо-финских отношений. Германия тут же принялась убеждать Финляндию подписать «антикоминтерновский пакт»[37], который должен был возродиться в конце ноября.
Позже финны часто указывали на то, что данный пакт оставался в силе и во время германо-советского альянса, но не вызвал серьезных изменений в отношениях Финляндии и Германии. И финны, и немцы знали, что принадлежность к пакту может сильно осложнить и без того непростые отношения Финляндии с западными странами; однако финны были не в том положении, чтобы отказаться. Помимо истории с предложением сепаратного мира отношения с Германией омрачались тем, что финны сопротивлялись попыткам немцев передать концессию на никелевые рудники Печенги концерну «И.Г. Фарбениндустри»[38]. Более того, в конце октября Финляндия была вынуждена попросить у Германии 175 000 тонн зерна, чтобы ее население могло пережить зиму, а также 100–150 паровозов и 4000–8000 вагонов, чтобы не развалить окончательно систему путей сообщения. Финские железные дороги, изначально имевшие малую пропускную способность, быстро изнашивались в ходе войны и к ноябрю 1941 г. находились на грани катастрофы. Правда, транспортный кризис в первую очередь угрожал армии «Норвегия», но эта просьба лишний раз демонстрировала зависимость Финляндии от Германии. Поскольку козырей у немцев хватало и без того, торговаться в данном вопросе не стоило. 21 ноября Кейтель пообещал немедленно переправить в Финляндию по морю 55 паровозов и 900 вагонов. Большего он обещать не мог, так как сухопутного контакта между германской и финской армиями не было.
Отказаться от подписания пакта финны не могли, но они предпочли бы, чтобы это событие прошло без шума. Однако немцы соглашались лишь на то, чтобы министр иностранных дел Финляндии Виттинг прибыл в Берлин лично. Худшие опасения финнов сбылись в тот момент, когда Виттинг вышел из своего самолета в аэропорту Темпельхоф и в буквальном смысле слова оказался в объятиях облаченного в мундир Риббентропа, которого сопровождал целый батальон видных сановников. На следующий день (25 ноября), когда Виттинг подписал пакт в компании с итальянским министром иностранных дел и японским чрезвычайным и полномочным послом, Риббентроп устроил пышный прием в честь почетного гостя. Вечером коллеги из министерства иностранных дел пытались по телефону как можно скорее вызвать его домой, но министр задержался еще на два дня, ожидая аудиенции у Гитлера. 27-го, выслушав одну из продолжительных бессвязных речей фюрера, он вылетел в Хельсинки. Гитлер пообещал ему Кольский полуостров и желаемую границу, заверил, что Германия поставит Финляндии нужное зерно, и снова поднял вопрос о финских полезных ископаемых, особенно о никеле, в добыче которого, как он выразился, Германия хотела бы принимать участие. 19 декабря Германия согласилась поставить 75 000 тонн зерна до конца февраля 1942 г. и в общей сложности 260 000 тонн до нового урожая.
Прибыв в Хельсинки 28 ноября, Виттинг обнаружил у себя на столе британский ультиматум. Британское правительство через американское посольство поставило финнов в известность, что будет вынуждено объявить им войну, «если до 5 декабря финское правительство не прекратит военные операции и не воздержится от участия во всех враждебных действиях». В каком-то смысле британская нота была менее жесткой, чем нота от 22 сентября: она не настаивала на отказе Финляндии от вновь завоеванных территорий. Днем позже в личном письме Маннергейму Черчилль намекал, что будет лучше всего, если Финляндия тихо прекратит операции и удержит то, что у нее уже есть. Британский ультиматум был вызван не столько недавними подвигами Виттинга в Берлине, сколько прямым — и не слишком охотным — ответом на требования Сталина, которые больше нельзя было игнорировать. Финны ответили на ноту лишь после объявления войны, которое последовало 6 декабря. В этом ответе выражалось лишь удивление, что Великобритания нашла в позиции Финляндии нечто такое, что дало ей повод объявить войну. Проглотить горькую пилюлю народу помогло прозвучавшее в тот же день сообщение о том, что финские части взяли Медвежьегорск и что парламент принял официальное решение об аннексии захваченных территорий.
Наступление на Беломорск
25 сентября, в тот же день, когда Маннергейм отказался вести наступательные операции на Свири и Карельском перешейке, он предложил ОКВ план зимнего наступления на Беломорск[39]. Маршал думал, что после падения Ленинграда он сможет собрать восемь-девять бригад, нужных для такой операции. Кроме того, он предложил обменяться финскими и немецкими частями III и XXXVI корпусов и продолжить наступление на Кандалакшу и Лоухи.
Ставка Гитлера приняла предложение Маннергейма немедленно. Оно встретило горячий прием, потому что позволяло оживить почти заглохшую операцию против Мурманской железной дороги. В директиве № 37, положившей конец летним операциям армии «Норвегия», Гитлер приказал Фалькенхорсту готовиться к зимнему наступлению на Кандалакшу одновременно с финским наступлением на Беломорск и, возможно, на Лоухи. 13 октября Кейтель известил Маннергейма, что директива подписана. Наступлением на Беломорск и Лоухи будут командовать финны, а Фалькенхорст возьмет на себя командование Кандалакшской операцией.
Штаб-квартира армии «Норвегия» отнеслась к идее зимней кампании без энтузиазма. Она доложила, что использовать в зимних операциях обычные пехотные дивизии XXXVI корпуса, не имеющие навыков ходьбы на лыжах, невозможно. Чтобы удерживать оборону на линии реки Верман, XXXVI корпусу приходится иметь на флангах минимум два полка финской 6-й дивизии, которые осуществляют их подвижную защиту. Фалькенхорст настаивал на том, что для зимней операции против Кандалакши ему понадобятся минимум две горнострелковые дивизии и одна-две финские бригады, поскольку имеющиеся дивизии XXXVI корпуса годятся лишь на то, чтобы находиться в резерве. ОКВ пошло Фалькенхорсту навстречу, предложило ему 5-ю и 7-ю горнострелковые дивизии (первая находилась на Крите, а вторую еще только предстояло сформировать в Германии из обычной пехотной дивизии) и обратилось к Маннергейму с просьбой выделить две финские бригады. XXXVI корпус был немедленно переименован в XXXVI горнострелковый корпус. Его дивизии должны были учиться прямо на месте вести боевые действия в горах и зимой.
В середине ноября армия «Норвегия» узнала, что из-за плохого состояния финских железных дорог она может получить только одну горнострелковую дивизию, и то не раньше конца марта. Поскольку 1 марта было крайним сроком начала операции (чтобы избежать весенней распутицы), Фалькенхорст доложил: «Можно со всей определенностью сказать, что планируемая операция против Кандалакши не может быть проведена зимой». ОКВ, больше не рассчитывая на Фалькенхорста, приказало Дитлю, как будущему командующему армией, разобраться в ситуации лично и представить отчет непосредственно в ставку фюрера. 24 ноября Дитль но телеграфу сообщил Йодлю, что он согласен с мнением армии «Норвегия»: планируемая операция невозможна из-за проблем с транспортом и снабжением. Как опытный командир горнострелковых частей, он сильно сомневается в том, что солдаты, не прошедшие специальной подготовки и не привыкшие к здешнему климату, могут вести зимние боевые действия в условиях Заполярья. В качестве альтернативы армия «Норвегия» предложила совместное германо-финское наступление на Беломорск, а затем выход на восток вдоль железной дороги к Обозерской с целью отсечь от материка сразу и Мурманск, и Архангельск.
Тем временем ОКВ ожидало ответа Маннергейма на письмо Кейтеля от 21 ноября, который позволил бы уточнить планы немцев. Из-за болезни Маннергейм ответил только 4 декабря. Маршал назвал быстрое отсечение Мурманска от Большой земли делом чрезвычайной важности, однако напомнил, что его сентябрьское предложение основывалось на предположении, что Ленинград падет в ближайшее время, а соединение финских и германских войск на Свири — дело нескольких недель. С тех пор прошло больше двух месяцев; состояние его частей ухудшилось, а война создает для Финляндии большие внутренние трудности. Он считает, что наступление на Кандалакшу должно начаться самое позднее 1 марта. «Если ситуация хоть сколько-нибудь позволит», то финские части начнут наступление на Беломорск в то же самое время. Эрфурт трактовал письмо Маннергейма как попытку (по крайней мере, частичную) пришпорить немцев и ускорить соединение на Карельском перешейке и Свири. В его личной беседе с маршалом в конце ноября Маннергейм сказал, что Мурманская железная дорога должна быть взята в течение зимы, причем чем раньше, тем лучше. Эрфурт считал, что финны все еще искренне стремятся к совместному с немцами захвату железной дороги, так как надеются, что после этого их политические проблемы с западными странами исчезнут сами собой[40].
14 декабря, сразу после штабного совещания в финской ставке, Маннергейм встретился с Фалькенхорстом в Рованиеми. Состояние железных дорог, которое Маннергейм назвал катастрофическим, и другие проблемы заставляли маршала скептически относиться к перспективам кандалакшской операции; если верить Фалькенхорсту, настолько скептически, что маршал не хотел рисковать финскими частями, которые должны были участвовать в этой операции. Тем не менее Маннергейм заявил, что объявление войны Великобританией и Соединенными Штатами (последние объявили войну Германии, но не Финляндии) чрезвычайно усилило значение Мурманской железной дороги, которую теперь необходимо перерезать во что бы то ни стало. Он считал ключевым пунктом Беломорск и предлагал атаковать его совместными усилиями немцев и финнов с юга и запада. ОКВ быстро приняло новое предложение Маннергейма и предложило ему для участия в операции 7-ю горнострелковую дивизию.
Вскоре после этого Маннергейм, следивший за развитием зимнего наступления советских войск, изменил свое мнение. 20 января Эрфурт доложил, что вопрос о наступлении на Беломорск все еще висит в воздухе и что Маннергейм не примет положительного решения до тех пор, пока не улучшится ситуация на германском фронте (в частности, в районе Ленинграда). Эрфурт мог рекомендовать только одно: использовать все имеющиеся в распоряжении немцев меры, чтобы убедить маршала. Он считал, что подчиненные Маннергейма не такие пессимисты, но никто из них не пользуется влиянием. В ответ Кейтель написал Маннергейму письмо, где указал, что русские истощили свои силы атаками на германском фронте и до весны новых резервов у них не будет. «Это, — писал он маршалу, — также должно помочь вашей намеченной операции в направлении Сорокка (Беломорска. — Авт.)».
В первую неделю февраля Дитль, назначенный командующим только что созданной армией «Лапландия», обсуждал с Маннергеймом Беломорскую операцию. Маннергейм не дал прямого отказа, раз за разом повторяя, что все было бы по-другому, если бы немцы взяли Ленинград, но сомнений не оставалось: в данной ситуации идею зимнего наступления он не, одобряет. Эрфурт, который доложил об этой встрече ОКВ, сделал вывод, что отрицательное отношение Маннергейма к военной ситуации усугубилось внутренними политическими проблемами Финляндии. Они с Рюти несколько месяцев обещали народу, что конец войны близок и нужно сделать только маленькое последнее усилие. Но наступление на Беломорск «маленьким последним усилием» назвать было нельзя; народ бы этого не понял. В такой ситуации Маннергейм просто не мог позволить себе взяться за операцию, которая могла закончиться неудачей.
3 февраля Маннергейм ответил на письмо Кейтеля, заявив, что если общая ситуация в ближайшее время не улучшится, то он сомневается, что сможет собрать части, необходимые для атаки на Беломорск, но от самой идеи не отказывается. Эрфурт комментировал, что под «улучшением ситуации» Маннергейм имел в виду взятие Ленинграда еще до того, как начнется наступательная операция. Падение Ленинграда было ему нужно для того, чтобы получить нужные части и успокоить финское общественное мнение; более того, как показал запрос, поступивший от финского начальника штаба, Маннергейм начинал подозревать, что немецкие весенние наступления будут сконцентрированы на Украине, а северный сектор Восточного фронта зачахнет. Что же касалось нежелания Маннергейма отказываться от идеи наступления на Беломорск, то Эрфурт считал, что данная фраза была всего лишь попыткой сохранить вежливый тон, а не обещанием провести эту операцию — ни в настоящем, ни в будущем.