ощь, но было уже поздно, Испанию он Гитлеру проиграл.
Действия Франции и Британии во время Гражданской войны в Испании стали продолжением начатой в Рейнской области «политики умиротворения», которая постепенно набирала обороты среди консервативно настроенных правящих кругов в Париже и Лондоне. Они боялись коммунистов больше, чем нацистов. В 1936 году такое мышление понять с точки зрения «реальной политики» еще можно было. Германия в военном плане уступала англо-французскому альянсу настолько, что ни о каком вооруженном противостоянии с Лондоном и Парижем в Берлине и думать не могли. Однако обстановка в Европе, и особенно в Германии, менялась с такой невероятной быстротой, что уже через два года немыслимое стало реальностью, баланс сил в Европе сильно изменился. Поразительно, но даже в 1938 году консервативные англо-французские правящие круги все еще видели в коммунистах бо́льшую угрозу, чем в нацистах, а потому продолжили опасную игру с Гитлером. Что удивительно, левые силы пришли к власти, как в Англии, так и во Франции, сразу после окончания Второй мировой войны, но никакой катастрофы в обеих странах не произошло. Спрашивается, кого они так в 1938 году боялись? Лейбористы победили на выборах летом 1945 года и незамедлительно приступили к строительству британского социализма, одного из крупнейших на сегодняшний день в Европе. Во Франции на выборах осенью 1945 года большинство в парламенте получили социалисты и коммунисты. С 1945 года левые силы играют в Западной Европе значимую роль, являясь неотъемлемой составляющей существующей политической системы. Никому из европейских политиков сегодня и в голову не придет пойти на сотрудничество с нацистами, чтобы остановить левых. В 1938 году, однако, они это сделали, что и стало главной причиной Второй мировой войны.
Дабы проще объяснить суть произошедшего в 1938 году соглашательства Запада с Гитлером, можно использовать фразу, запущенную тогда в политический оборот крупным французским капиталом: «Лучше Гитлер, чем Народный фронт». Их звали «200 семейств», 200 богатейших французских семейств, цепко державших страну в своих руках. Это для них Гитлер был лучше, чем Народный фронт, и плевать они хотели на Францию. Политическая ситуация в Англии была похожей, просто раскол во французском обществе был куда заметнее, нежели в более стабильной Британии. На протяжении 1937 года Германия копила силы, бурно росла экономически, лихорадочно вооружалась и готовилась. Решающим для Гитлера стал 1938 год, когда ему удалось без единого выстрела включить в состав Германии «немецкие земли» Центральной Европы. Это коренным образом изменило баланс сил во всей Европе.
Воссоединение немецкого народа, «подло» разделенного Версальским договором, стояло в программе нацистов одним из первых пунктов. Идеология, основанная на превосходстве германской нации, не могла по-другому. Соотечественники, оказавшиеся волей версальской судьбы гражданами других, часто вражеских государств, рассматривались нацистской пропагандой в качестве мучеников. Причем это было недалеко от истины: немцы, проживавшие в бедной Польше и даже относительно небедной Чехословакии, действительно там страдали. Во-первых, в этих странах был намного ниже уровень жизни, нежели в Германии, что после начала Великой депрессии приняло просто гигантские масштабы. В начале 1938 года половина работоспособного населения Судетской области, к примеру, сидела без работы. Во-вторых, немцев чувствительно притесняли в бывшей Австро-Венгрии. Ведь раньше, при императоре Франце Иосифе, немцы считались гражданами первого сорта, а поляки и чехи – второго. Когда власть сменилась, то в Польше и Чехословакии они поменялись местами. Польские и чехословацкие притеснения по сути были мелко-бытовыми и касались в основном государственного языка, который немецкое население было просто не в состоянии выучить. Геббельс сумел сделать из бедных, попавших в «славянское иго» соотечественников отличный пропагандистский материал, которым заливал немецкую прессу годами, готовя почву для того, чтобы однажды Германия смогла соотечественников освободить. Австрийский, затем Судетский, и в конце – Польский вопрос являлись звеньями одной политической цепи, и соотечественники были в этой цепи не более чем прикрытием главной цели – достижения мирового господства. Это был начальный этап великих гитлеровских завоеваний, который нужно было провести тихо, без войны, потому как у Германии для большой войны еще недоставало сил.
Первой целью являлась Австрия, она была самой легкой добычей. Историческая реальность вокруг этого вопроса намного сложнее, нежели ее часто пытаются изложить немецкие и особенно австрийские историки. Официальная версия тех событий, которую отчаянно защищают австрийские власти с момента их появления на послевоенной международной политической сцене, звучит следующим образом – Австрия стала первой жертвой нацистской Германии. Однако целый ряд вопиющих фактов, отрицать которые невозможно, настолько они широко известны, противоречат официальной австрийской точке зрения. Это Чехословакия была первой жертвой нацистской Германии, Австрия же стала первым, причем чрезмерно рьяным, нацистским соучастником. Количество австрийцев, служивших в частях СС во время Второй мировой войны, на душу населения было выше, чем среди жителей Германии. Через месяц после оккупации Австрии немецкими войсками в стране провели референдум о воссоединении с Германией. Явка на него составила 99,71 %, а за воссоединение проголосовало 99,73 %. Да, референдум проходил под мощным давлением нацистской пропаганды, но все же голосование было тайным, в избирательной кабинке австрийским гражданам никто не мешал отдать свой голос против Гитлера. Нацисты запретили участвовать в референдуме коммунистам, социалистам и евреям – всего около 360 тысяч человек, что составляло 8 % населения. Все остальные австрийские граждане воспользовались правом голоса так, как они воспользовались. Огромное количество кинохроники и фотографий, сделанных в марте 1938 года, когда части вермахта маршировали по улицам австрийских городов, стали еще одним доказательством того, что мало кто из числа местного населения чувствовал себя в те дни жертвой нацизма. Миллионы ликующих лиц радостно смотрят в объективы фото- и киноаппаратов министерства пропаганды доктора Геббельса, повсюду снимавших пышный праздник великого немецкого воссоединения. Совсем по-другому выглядели лица чехов, попавшие в объектив весной 1939 года, когда части вермахта шагали по улицам. Адольф Гитлер приехал в Вену 15 марта 1938 года вслед за немецкими войсками, вступившими на территорию республики 12 марта. С балкона Нового замка на площади Героев в центре города он провозгласил аншлюс Австрии и Германии. Послушать речь Гитлера на площади прибыло более 200 тысяч человек. Никогда в истории Австрии, ни до этого события, ни после, не собиралось такого количества граждан, чтобы увидеть выступление политического деятеля.
Аншлюс, события ему предшествующие и его сопровождавшие даже сегодня очень сложно правильно оценить, настолько все случившееся было неоднозначным. И все же некоторые факты этой довольно запутанной истории остаются бесспорными. Аншлюс, без какой-либо тени исторических сомнений, был делом рук британцев и французов. Весной 1938 года, как и в случае с Рейнским демаршем весной 1936 года, Лондону и Парижу достаточно было лишь рявкнуть на все еще бессильного в военном плане Гитлера, чтобы никакого аншлюса не состоялось. Они не просто промолчали, они одобрительно промолчали. Речь в первую очередь идет об англичанах, именно они в тот период были главной в Европе политической силой. Франция к середине 30-х годов была более чем нестабильна, пребывая на грани социально-общественного развала, раздираемая противоречиями между правыми и левыми. Положение в стране напоминало Веймарскую республику накануне ее кончины. Одно правительство в Париже сменяло другое, широкие народные массы от всего происходящего были утомлены до предела, обозленный крупный капитал мечтал о Гитлере. Британские правящие круги, в отличие от французских, содержали страну в куда большем политическом и экономическом порядке. Кроме того, Британская империя была несоразмерно больше Французской, а в экономическом плане значительно ее крепче. Лондон в 1937 году правил пятой частью земной суши, а его подданными являлись 540 миллионов человек. Британская империя была самой большой страной в мире. Французские владения были намного скромнее, а численность населения вместе с колониями составляла только 110 миллионов человек. Кроме всего вышесказанного Британия имела особые отношения с Соединенными Штатами, а среди ее доминионов были такие экономически развитые страны, как Канада, Австралия, Новая Зеландия и Южная Африка. Иными словами, все политические решения в Европе на тот момент принимались в Лондоне. Франция являлась лишь британской политической попутчицей, имея разве что совещательный голос.
Когда речь заходит о «политике умиротворения» нацистской Германии перед началом Второй мировой войны, то разногласия между современными западными историками становятся колоссальными. В их рассуждениях можно утонуть, но так ничего и не понять. Однако некоторые факты все же настолько очевидны, что скрыть их невозможно. К ним мы и обратимся. Как было сказано выше, «политика умиротворения» являлась в основном политикой британских правящих кругов. У всех на слуху имя премьер-министра Чемберлена, подписавшего Мюнхенское соглашение с Гитлером. Куда меньше, однако, известно имя его заместителя и министра иностранных дел Галифакса. Именно эти два человека претворили «политику умиротворения» в жизнь. Чемберлен был последним лидером старой довоенной Консервативной партии Великобритании со всеми ее консервативными крайностями. На этом посту в 1940 году его сменил Черчилль, а летом 1945-го Черчилля и Консервативную партию из власти вынесли лейбористы, незамедлительно принявшиеся строить в Британии социализм. Затем последовало крушение колониальной империи, что поставило окончательную точку в британском консерватизме. Как доказала английская история, Чемберлен и Галифакс являлись последними защитниками старого, ультраправого, британского консерватизма. Иными словами, как и в случае 200 французских семейств, они думали, что лучше Гитлер, чем коммунисты.