адом и нацистами началась ожесточенная гонка вооружений, которую Германия отчаянно проигрывала. К весне 1940 года одни только англичане уже выпускали больше самолетов, чем была в состоянии производить немецкая экономика, а ведь самолеты и другое вооружение делать для союзников с осени 1939 года взялись и Соединенные Штаты Америки. Третий рейх задыхался от введенных против него экономических санкций и от морской блокады. Остановившиеся поставки железной руды через Нарвик стали последним гвоздем, вбитым в гроб немецкой военной промышленности.
Отступать Адольфу Гитлеру в мае 1940 года было некуда. Речь в его случае не шла о том, чтобы уйти с должности канцлера Германии, как с поста премьер-министра Великобритании ушел Чемберлен. У Гитлера такого политического выбора не было. Его, Геринга, Геббельса, Гейдриха, Гиммлера, всю эту нацистскую камарилью, без сомнения, предали бы суду, потеряй они власть. Нет, у них имелся только один выход остаться на политической поверхности – устроить мировую войну всерьез. Нападение на Западную Европу с целью разгромить Францию и вывести таким образом главную сухопутную силу союзников из игры было затеей с военной точки зрения совершенно безумной, хотя если бы это удалось, германский нацизм был бы спасен. Война с Францией и Великобританией была совсем иным делом, нежели столкновение с Польшей. Даже простое соотношение воинских сил было не в пользу Германии, но куда хуже выглядело соотношение человеческих, промышленных и сырьевых ресурсов, которые, в конце концов, и должны были решить исход войны. Весной 1940 года никому и в голову не могло прийти, что Германия сумеет разгромить Западную Европу за две недели (Дюнкерк случился через 16 дней после начала боевых действий). Все военные специалисты того времени, включая большинство немецкого генералитета, не сомневались в том, что предстоящая война будет затяжной, а у Германии нет для такой войны ресурсов – ни человеческих, ни промышленных, ни сырьевых.
Численность войск у союзников и вермахта накануне Французской кампании была приблизительно одинаковой: 3,3 миллиона солдат и офицеров у союзников, 3,35 миллиона солдат и офицеров у вермахта. Однако у союзников имелось в два раза больше артиллерии, особенно ощутимым был дисбаланс в тяжелой артиллерии, оставшейся у французов еще с Первой мировой войны. Сегодня многим это может показаться удивительным, но союзники в полтора раза превосходили вермахт по количеству танков, а главное, французские танки весной 1940 года были куда лучше немецких. Две трети танкового парка германских вооруженных сил весной 1940 года составляли танкетки типа T-1 и T-2, в то время как у французов имелись отличные тяжелые танки B1, а также великолепные средние танки S35. Единственное немецкое преимущество заключалось в авиации: у люфтваффе было в 1,7 раза больше самолетов, нежели у союзников, а немецкие самолеты и летчики давали десять очков вперед французским, бельгийским и голландским. Однако даже в авиации превосходство нацистов было довольно шатким. Люфтваффе действительно были на голову выше отсталых французских и особенно бельгийско-голландских ВВС, но британские ВВС немецким не уступали ни в самолетах, ни в пилотах, в чем весь мир сможет удостовериться осенью 1940 года во время Битвы за Британию. Главная проблема союзников в небе, когда началась Французская кампания, заключалась в том, что англичане оставили большую часть своей авиации дома, на островах. На первом этапе они посчитали, что хватит тех самолетов, что уже отправлены во Францию, а затем, когда ситуация резко ухудшилась, Черчилль побоялся перебрасывать английскую авиацию во французскую мясорубку, понимая, что эта техника очень скоро Британии самой сильно понадобится. Если бы только англичане успели до начала немецкого вторжения организовать во Франции такую систему ПВО, какую они создали у себя на островах, никакого блицкрига бы не случилось. Союзники повсюду опоздали буквально на полшага. По заказу военного министерства Америка произвела для Франции крупную партию истребителей – всего 560 самолетов, доставить которые планировали в июне 1940 года. Новому премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю хватило бы, вероятно, одного месяца после вступления в должность, чтобы подготовить Западную Европу к тотальной обороне. У него, однако, не оказалось в распоряжении даже лишнего дня. Наоборот, первый день войны он потерял из-за Чемберлена и бюрократии. При условии, что до катастрофы на Западном фронте с момента начала боевых действий прошло всего пять дней, это было очень много.
Практически весь высший немецкий генералитет, как никто другой, боялся войны на Западе. По их мнению, выиграть такую войну было невозможно. Этих людей абсолютно не интересовала политика, они смотрели на предстоящую кампанию исключительно через призму военного искусства, уникального по степени дерзости. Это затем, в июне 1940 года, после победы над Францией, генералитет назовет свершившееся выдающейся смелостью гениального Адольфа Гитлера. Перед началом же Французской кампании многие немецкие генералы от страха думали больше о перевороте в стране и о свержении Гитлера, нежели о победе над союзниками. Проблема заключалась ведь не только в том, что вермахту предстояло атаковать превосходящие силы союзников, но и в том, что единственным способом одержать верх являлся полный разгром врага в кратчайшие сроки, буквально за один-два месяца, поскольку вести затяжную войну Германия была не в состоянии. Это уже было за гранью разумного: представить себе такой исход надвигающейся войны не мог никто. Ведь ко всем военно-экономическим недостаткам у Германии еще имелись и колоссальные стратегические трудности.
Если у союзников был лишь один уязвимый участок фронта, в Бельгии, протяженностью немногим более сотни километров, то у Германии таких незащищенных мест в обороне оказалось более двух тысяч километров. Самую серьезную опасность для нацистов представляла граница с Советским Союзом. Для проведения Французской кампании вермахт вынужден был перебросить на запад практически все наличные силы. Немецко-советская граница оставалась практически неприкрытой. Весной 1940 года вермахт оставил против трехмиллионной Красной Армии лишь 20 дивизий с незначительным количеством бронетехники и символическим числом самолетов, которым противостояла настоящая армада как бронетехники, так и авиации. Совершенно незащищенной Германия была и на севере. Захваченные Данию и Норвегию, а также все немецкое балтийское побережье протяженностью более чем в тысячу километров требовалось оборонять. Как утверждал Черчилль, флот союзников мог беспрепятственно высадить десант в любом месте, на любом побережье. Соотношение военно-морских сил союзников и Германии говорило само за себя. В начале 1940 года у Великобритании и Франции вместе насчитывалось 360 крупных надводных боевых кораблей, а у Германии – 35. Затем случилась Норвежская кампания, в результате которой у кригсмарине к маю 1940 года на плаву осталось лишь с десяток кораблей. Обладая таким колоссальным превосходством на море, союзники с легкостью могли высадить десант и по желанию захватить с запада на восток любой город на Балтике: Бремен, Гамбург, Киль, Росток, Данциг, Кёнигсберг, Мемель. Чтобы этого не случилось, на всем балтийском побережье Германии, в Дании и Норвегии вермахту требовалось держать большое количество войск. К примеру, только в Норвегии на протяжении всей войны Германии постоянно приходилось иметь воинскую группировку в 200 тысяч человек, чтобы сдерживать англичан от высадки десанта в стране. Серьезной оставалась и угроза с юга. Планы союзников по высадке десанта на Балканах, на побережье Греции и Югославии, никуда ведь не делись, а лишь ждали своего времени. Третий рейх находился в осаде, его военно-географическое положение было катастрофическим. Чтобы защищать свои границы, ему требовалось огромное количество сухопутных войск, поскольку у него не имелось флота, способного остановить противника в море. Такого количества войск у Германии не было даже близко. Все, что Гитлер мог собрать, хватило бы лишь на один удар в одном узком месте, и не дай бог удар этот оказался бы для противника не смертельным, потому как затем, приди враг в себя, весь германский блеф рухнул бы как карточный домик.
Идея напасть на Запад при таких невероятно малых шансах на успех принадлежала исключительно Адольфу Гитлеру. Такое решение основывалось больше на его политических инстинктах, нежели на понимании военной науки. Нет, в военном плане Французская кампания вермахта стала одним из главных шедевров воинского искусства современности, это бесспорно. Однако кампанию выиграли все же не немецкие военные, ее проиграли британские и французские политики – самым постыдным образом, почему они до сих пор и стараются взвалить всю вину на немецкий блицкриг. Падение Франции летом 1940 года было настолько невероятным, что жаркие споры историков о том, как такое могло случиться, не прекращаются по сей день. Британские исследователи утверждают, что французское государство к 1940 году стало настолько неуправляемым, что рухнуло само по себе, под весом собственного декадентства. Редкое правительство могло удержаться у власти в Третьей республике дольше года, некоторые правили всего несколько часов, другие – несколько месяцев. Расползавшуюся по швам в начале 30-х годов Веймарскую республику можно было считать образцом порядка и функциональности в сравнении с Третьей республикой, где профсоюзные забастовки, казалось, никогда не заканчивались. Противостояние между левыми и правыми было накалено до предела. Роялисты до сих пор ненавидели якобинцев, коммунисты боролись с фашистами, а большинство населения проводило вечера в кафе, пило вино и следовало принципу «после нас хоть потоп». Французские солдаты, как любят описывать события первых дней войны британские историки, бросив оружие, сидели в придорожных бистро за кружкой пива, ожидая, когда наступающие немецкие войска придут и возьмут их в плен. Никто во Франции не собирался воевать, потому как никто не хотел умирать. Раны Первой мировой войны в Третьей республике к 1940 году не зажили. О ее ужасах свидетельствовали памятники, установленные на главной площади в каждой деревне. На них были выбиты имена павших в бою местных жителей… сотнями. Чтобы подчеркнуть настроения французов весной 1940 года, британские историки любят приводить этот пример с памятниками погибшим. Такие монументы стоят во Франции и в наше время. В каждом поселении их всегда два: один – тем, кто погиб в Первой мировой войне, второй – жертвам Второй мировой. На первом всегда выбито множество имен, половина мужского населения деревни или даже больше. На втором имен мало, часто одно или два, иногда три. Так французы воевали во второй раз – никто не спешил сложить голову в бою. Британские историки утверждают, что Гитлер понимал французские настроения, как никакой другой политик в мире, ведь он пришел к власти в Германии, находившейся в аналогичных политических обстоятельствах. Если бы Франция в 1932 году напала на Веймарскую республику, то немецкие – веймарские – солдаты тоже, скорее всего, просидели бы всю войну в пивной, нежели пошли умирать за такую ненужную им родину.