Немецкое командование тем временем, во второй половине октября, пребывало в полной уверенности, что война уже закончена, а потому действовало не спеша, не понимая, насколько смертельная над Германией нависла угроза. Сотни эшелонов с советскими войсками мчались к Москве из Монголии, с Дальнего Востока, из Средней Азии, с Северного Кавказа, с севера и юга, отовсюду. Десятки новосформированных дивизий и десятки кадровых дивизий из тыловых округов спешно перебрасывались к Москве. Именно они в начале декабря 1941 года повернут ход Второй мировой войны вспять. Для немецкого командования неприятным сюрпризом стало уже то, что части вермахта в середине октября встретили упорное сопротивление на Можайской линии обороны. По их расчетам, значительных резервов у Красной Армии больше не имелось, они были убеждены, что немецкий бронетанковый каток докатится до Москвы по Минскому шоссе беспрепятственно и быстро. Действительно, был такой момент, когда у советского командования совершенно не осталось сил, чтобы преградить врагу путь на Москву. В бой бросили курсантов военных училищ, запасные части, подразделения зенитной артиллерии, только вышедших из окружения под Вязьмой солдат, всех, кого только смогли найти. Эти люди задержали врага на несколько дней, но каждый новый день давал командованию Красной Армии новые силы – несколько прибывших из тыла дивизий. Немецкий Генеральный штаб, получив в середине октября донесения о первых свежих частях Красной Армии, введенных в бой под Москвой, сделал ошибочные выводы. Он посчитал их совсем уж последними советскими резервами. Сводные отряды курсантов были тому лишним подтверждением. Бросать под танки в качестве пехоты завтрашних командиров было безумием и могло означать лишь одно: у русских больше никого не осталось. Такое умозаключение стало огромной ошибкой. Во второй половине октября наступление вермахта на Москву замедлилось из-за проливных дождей и размокших дорог. Немецкое командование, всегда воевавшее молниеносно, в этот раз действовало не так стремительно. Уставшим войскам решили дать отдых, подтянуть отставшее из-за погоды снабжение. В Генеральном штабе уже задумались о действиях после взятия Москвы в интересах группы армий «Север» и группы армий «Юг», чтобы выйти на линию Архангельск – Астрахань, как было запланировано планом «Барбаросса».
Шестого октября 1941 года из Ленинграда вызвали генерала Жукова, командовавшего Ленинградским фронтом. Его назначили командовать обороной столицы. Этот советский военачальник сыграл крайне важную роль в битве за Москву. Следующие почти два месяца ему удавалось каждый раз правильно предугадывать направление главного удара немецких войск, что давало Красной Армии возможность концентрировать свои скудные силы на нужном участке фронта. Ошибись он хоть раз, и немцы бы вновь прорвали фронт, однако в этот раз до Москвы им оставалось 60–70 километров, и восстанавливать прорванный фронт было бы уже негде. Без сомнения, Жукову было куда легче в октябре – ноябре 1941 года разгадать замыслы немецкого Генерального штаба под Москвой, нежели другим советским командующим летом – осенью того же года. Впервые у Красной Армии появилась в достаточном объеме авиационная разведка, способная оперативно засечь любую крупную переброску войск противника. В Москве и Подмосковье имелось много отличных аэродромов, а система ПВО советской столицы являлась на то время самой сильной в мире. Люфтваффе, с другой стороны, приходилось действовать с полевых аэродромов, которые к тому же полностью раскисли от осенних дождей. Первый раз советской авиации удалось добиться паритета с люфтваффе, что дало генералу Жукову глаза в небе.
И все же немецкая армия была не железной. Эти солдаты прошли пешком с ожесточенными боями тысячу километров. И если летом многим из них поход в СССР еще мог показаться прогулкой, то осенью думающих так на Восточном фронте больше не осталось. Первой сдалась немецкая техника – как автомобильная, так и бронетанковая – она стала массово выходить из строя, затем начали болеть и валиться с ног люди. Германия, чтобы обеспечить вермахт автомобильным транспортом, ограбила всю Европу. Если в Красной Армии по большому счету имелся ровно один грузовик – полуторка, который был невероятно примитивным, а следовательно, крайне неприхотливым и простым в ремонте, то в германской армии насчитывались сотни видов автомобилей самых разных европейских марок, причем все они для советских дорог были совершенно непригодными. В результате за вермахтом ездили сотни полевых автомастерских, которым постоянно требовалось невероятное количество самых разных запчастей. Не лучше обстояли дела с бронетехникой. Моторесурс двигателей «Майбах», установленных на основных немецких танках T-3 и T-4, составлял 3 тысячи километров, но это для паркетной войны во Франции с асфальтовыми дорогами, без серьезных боев и при хорошей погоде. На Восточном же фронте, как писал один американский историк, расход масла в танковом двигателе у немцев был в четыре раза выше, чем на Западном. К концу октября 1941 года командование вермахта, может, еще и было в состоянии убедить солдат идти вперед, но вот заставить ехать поломанные грузовики… Механический ресурс вермахта оказался на грани возможного. Человеческий ресурс был уже за этой гранью, просто солдаты молчали, а вот техника дальше не ехала. К 31 октября 1941 года немецкое наступление на Москву первый раз выдохлось. В Берлине еще не осознали серьезность сложившегося положения. Численное превосходство вермахта на московском направлении все еще было огромным, а проблемы с распутицей имелись и у Красной Армии, фронт под Москвой ведь был один на двоих. Немецкое командование принимает решение временно приостановить активные наступательные действия, привести войска и технику в порядок, подтянуть отставшие тылы, наладить снабжение. Тем временем, считают в немецком Генеральном штабе, должна улучшится погода. Закончатся дожди, придет мороз, и дороги, которые превратились в болото, вновь обретут твердое покрытие, по ним можно будет опять ехать. Новое, последнее, наступление на Москву было назначено на 15 ноября 1941 года.
Немецкое командование намеревалось в очередной раз сломить советскую оборону на флангах двумя бронетанковыми клешнями и захлопнуть Москву в котле, обойдя ее с юга и севера. На севере прорывались 3-я и 4-я танковые группы, на юге – 2-я танковая группа. Встретиться немецкие танкисты должны были к востоку от Москвы, в районе Ногинска. Однако прорвать советскую оборону вермахту не удалось, они лишь смогли потеснить советские войска, особенно на севере, в районе города Клин. Сопротивление частей Красной Армии в ноябре 1941 года оказалось настолько упорным, что немцам приходилось скорее прогрызать советскую оборону, нежели прорывать ее. Никакого глубокого продвижения у немцев в ноябре 1941 года, в отличие от октября 1941-го, не вышло, окружить Москву не получилось. В отчаянии командование вермахта пытается просто додавить советские войска до Москвы, хотя вести уличные бои в четырехмиллионном городе невозможно. От безысходности в наступление на центральном участке московской обороны переходят пехотные части вермахта, стараясь потеснить советские войска. Немцы бросают теорию глубокого прорыва, забывают про танковые клешни и просто пытаются с боями пройти оставшиеся до Москвы 40–50 километров. Бои принимают не просто позиционный характер, они начинают напоминать битву при Вердене времен Первой мировой – знаменитую бессмысленную мясорубку. В первых числах декабря ударили морозы – в 1941 году они оказались самыми сильными за сто лет. Судьба Третьего рейха была решена, каток германского нацизма уткнулся в московский тупик.
Теперь, лишившись авиационной разведки, немецкое командование ослепло, совсем как советское в первые дни войны. Когда установились сильные морозы, полевые аэродромы люфтваффе вышли из строя. Кроме того, погода в первых числах декабря была нелетной. Заметить стремительную перегруппировку крупных сил Красной Армии можно было только с воздуха, но в небе теперь превосходство оказалось у советской авиации, действующей с постоянных московских аэродромов. Советское контрнаступление под Москвой началось 5 декабря 1941 года, что стало для германского командования полной неожиданностью. Понять расчеты немецкого Генерального штаба в тот момент несложно, если посмотреть на соотношение сил между противоборствующими сторонами и на реальное положение дел на фронте. Немецкая группировка под Москвой в начале декабря 1941 года насчитывала 1,7 миллиона солдат и офицеров, в то время как советская – лишь 1,1 миллиона. У немцев было в полтора раза больше танков и почти в два раза больше артиллерийских орудий. Лишь в авиации у Красной Армии имелся численный и аэродромный перевес над люфтваффе. При этом германское командование считало свою армию профессиональной, а Красную Армию плохо вооруженным и необученным сборищем необстрелянных варваров. Германский Генеральный штаб также ни во что не ставил своего советского визави – Генеральный штаб Красной Армии, – который они уже вот почти полгода раз за разом обыгрывали. Эти совершенно реальные рассуждения, а также традиционная заносчивость прусской военщины, уверенной в том, что она самая в военном деле способная, сыграли с нацистской Германией злую шутку.
Советский Генеральный штаб зимой 1941 года впервые обыграл немецкий Генеральный штаб, спланировав и осуществив операцию, куда более сложную, нежели «Барбаросса». Красная Армия нанесла сокрушительное поражение группе армий «Центр», составлявшей на тот момент половину всей немецкой действующей армии в СССР. При этом советские войска не имели численного превосходства. Как Красной Армии удалось разгромить немцев под Москвой при таком соотношении сил, в таких сложных условиях? Советское командование, наконец, сумело отрезать немецкие бронетанковые клешни, которыми вермахт так умело орудовал с первого дня войны. Поражение – мать победы. Бронетанковый нацистский блицкриг стал кошмаром Красной Армии с раннего утра 22 июня 1941 года. В те дни советское командование понятия не имело о штатном расписании немецкой танковой дивизии и о тактике применен