Письма из дома, скопившиеся за четыре месяца, лежали в Лорьяне, который был настоящей базой «U-534», но Лорьян оказался отрезанным от Бордо, и не было никакой возможности получить вести из дома или отправить письмо домой. В то же время поступали известия о все новых налетах авиации.
Становилось все более отчетливо ясно, что Бордо окажется могилой для «U-534», которая в любом случае уже не годилась для боевых действий. Но у механика подводной лодки Шлумбергера была своя точка зрения по этому вопросу.
– Бросить лодку? Да ни за что!
– Ты прав, Шлумбергер. Этого не будет. Я нарушил бы присягу, если бы бросил эту старую трубу, – согласился лейтенант Вильгельм Бринкманн, пришедший недавно из торгового флота и теперь являвшийся старшим помощником на «U-534».
– Но тогда надо сделать так, чтобы она могла выйти в море, – заметил механик.
И они вдвоем действительно сумели наладить дело так, что на уже развалившихся верфях продолжили работу над «U-534».
Несмотря на все тревоги, над немецкими подводниками не довлело чувство, что мир рушится им на голову.
Соединения самолетов день и ночь гудели в небе, не встречая отпора, словно они находились на маневрах мирного времени. Районы, прилегающие к порту, представляли собой странную картину – какой-то лунный пейзаж. Но команды подводников продолжали работать на своих лодках, прикрываемые бетонными плитами, которые пока еще служили надежной защитой от любых бомб.
Командир «U-534» был настроен скептически.
– А что, если оставить ее в покое, собрать вещи и мотать домой по суше? Я не думаю, что это было бы худшим вариантом.
Бринкманн и Шлумбергер не соглашались. Уверенность, с какой оба опытных офицера отстаивали свою позицию, вселила надежду и в молодого командира. Но все же…
– Черт возьми, лодка сейчас – это груда металла, – говорил он. – Я не силен в технике, но даже я это вижу. А ремонт, который мы делаем своими силами, ерунда, на пять минут не хватит.
– Здесь было много таких развалин, командир, но команды довели их до дома. По крайней мере, попытаться надо.
– Ты прав. Я согласен. И я благодарен тебе, Шлумбергер. Ты старше, ты самый опытный подводник среди нас. И мы сделаем так, как ты сказал, – попытаемся.
К вечеру закололи тридцать поросят, столы подводников ломились под тяжестью свежей свинины и сочных соусов. Но настроение в команде было не слишком праздничное.
Начальник доков тоже проявлял беспокойство.
– Это чистое безумство, Шлумбергер, – ворчал он.
Шлумбергер улыбнулся:
– Ничего, дайте только шанс.
Тем временем ему и его людям удалось поставить шнорхель. Перед этим посоветовались и решили ставить в фиксированной позиции, потому что не хватало компонентов, чтобы сделать его убираемым. Но все-таки это был шнорхель, хотя, как он работает, команда не имела понятия. Нет, слышать они, конечно, слышали…
Наконец настал день выхода в море. Все на базе хотели отправить домой хоть какую посылку. Даже те, чьи мрачные предчувствия портили настроение команде, увидели луч надежды.
– Тоже мне нашли способ слать посылки домой! – засмеялся механик и одобрительно махнул рукой двум парням, которые мялись на пирсе с маленькой коробкой вина. – Ладно, давайте, ставьте сюда, мы потом пристроим это куда-нибудь.
Несмотря на самоотверженные старания команды, лодку никак нельзя было считать годной к решению боевых задач.
А на транспортировку таких грузов в сложившихся обстоятельствах Карл Малый – Дёниц закрыл бы глаза. Лодка уже выдвигалась задним ходом из бетонного бункера, а по пирсу еще бежали люди и передавали посылки и письма домой.
В бетонных стенах прозвучало троекратное приветствие. Это приветствовали не только команду смелой развалины, но и передавали привет на родину те, кто оставался здесь. Последний привет в ожидании того, как распорядится ими их горькая судьба.
Шансы на то, что «U-534» доберется до родины, представлялись, по совести говоря, достаточно скромными. На лодке царил полный беспорядок. Но Шлумбергер, как механик – человек, отвечающий за дифферентовку лодки, – быстро взялся за наведение порядка.
– Не брать больше посылок с берега, – предупредил он, – а то все это барахло полетит за борт.
И действительно, много чего полетело за борт. И хотя механику никак не удавалось как следует удифферентовать судно, команда могла беспрепятственно передвигаться по лодке.
Шлумбергеру хотелось проверить в работе шнорхель, но «U-534» не могла погрузиться на мелкой воде.
В небе появились первые истребители-бомбардировщики противника. А за предыдущую ночь другие самолеты разбросали акустические мины в Жиронде. Союзники, которых французское движение Сопротивления предупредило, что подводная лодка «U-534» намерена прорваться из Бордо, не жалели средств, чтобы воспрепятствовать прорыву одиночки.
Германские тральщики уже несколько дней как прекратили расчистку акватории, и командиры готовились взрывать свои корабли.
– Не самые приятные перспективы, – ворчал командир, глядя на усеянную минами реку.
Но команда уже восстановила веру в себя и веру в него. Она сделала даже то, что, по мнению персонала доков, было невозможно. Лодка была на плаву, и не только на плаву, но и на первом отрезке пути домой.
В качестве предупредительной меры командир приказал разместить на верхней палубе резиновые лодки и накачать их. Он проследил, чтобы в них положили еду, воду и оружие. По обоим бортам разместили «шумовые буи» для противодействия акустическим минам, которые должны были взорваться по крайней мере на приличном расстоянии от борта. С помощью этих буев было взорвано четырнадцать мин, пока «U-534» шла по Жиронде – и некоторые опасно близко. Бабах! Огромный столб воды справа по борту. Бабах! Столб воды за кормой. Лодка вздрагивала от каждого взрыва. Люди на мостике стояли бледные – бледнее, чем тогда, когда они возвратились из своего последнего похода.
– Отлично, ребята! – крикнул командир в люк. – Это только мины.
– Мне нравится это «только», вот радости-то! – откликнулся механик.
Но его спокойствие произвело впечатление на других и заставило их забыть об опасности.
– Механик командиру! Разрешите совершить пробное погружение для дифферентовки?
– Да, давайте, механик.
Командир осмотрел горизонт в бинокль. Вдалеке он заметил самолет, но он летел к берегу. Потом по правому борту он увидел мелкие точки – группу самолетов.
– Бринкманн, как ты думаешь, а не лечь ли нам на грунт и не отлежаться ли до темноты? – спросил командир старпома. – Я уже немного нервничаю, как бы не попасть под бомбы. Ты можешь поклясться своей жизнью, что французы не предупредили их о нашем уходе?
– Отличная мысль, командир! Одна только маленькая деталь: боевая рубка будет видна над водой, а шнорхель – на несколько метров.
– Ну и что? Мы будем выглядеть как старый затонувший корабль – мало ли их тут, – и никто не обратит на нас внимания.
– Хм! Только б вечер не прозевать – если доживем до того времени. Кстати, рубку можно замаскировать и шнорхель немного. Хотя бы маленькими деревьями. – И Бринкманн указал на берег реки.
Нарезали березовых веток и привязали их к мачте шнорхеля. Часть боевой рубки, которая, как предполагалось, должна была торчать над водой, накрыли маскировочной сетью. После этого погрузились.
Наконец-то механик занялся дифферентовкой. Командир остался у перископа. Время от времени его менял механик. С замершими сердцами смотрели они на проносившиеся над ними истребители-бомбардировщики и эскадрильи тяжелых бомбардировщиков, летевшие на Францию.
Когда наконец наступили сумерки и командир дал приказ всплывать, команда вздохнула с облегчением.
Шубакк, бывший лоцманом на Эльбе, а теперь – в Руайяне, был уверен, что выведет корабль в открытом море. Не было ни огней на берегу, ни другой навигационной поддержки, но Шубакк целиком полагался на свои глаза и глаза впередсмотрящих и не пропускал ни одного фарватерного буя. Вдобавок он успел узнать реку как свои пять пальцев. И все-таки этот отрезок пути был неимоверно труден.
«Шумовые буи» продолжали делать свое дело, мины с грохотом взрывались то слева, то справа.
Потом над их головами раздался гул самолетов. Между городами Ле-Вердон и Руайян звезды вдруг померкли.
Облака? Нет. Самолеты, самолеты, самолеты.
Огромное соединение вдруг резко повернуло на Руайян. Через несколько мгновений ночь осветилась вспышками, загремели взрывы. Руайян зажегся огнями пожаров.
– Вашу лоцманскую контору в клочья небось разнесло, господин Шубакк.
– Очень может быть. Весь город разнесло в клочья. Я думаю, мне нет смысла возвращаться туда, после того как выведу вас в море.
– Как лоцман вы на Жиронде не нужны. А дома вы здорово можете пригодиться.
– А вы разрешите мне в создавшейся ситуации остаться на борту, герр командир?
– Конечно. Если вы предпочтете наш бросок в неведомое твердой земле под ногами.
Шубакк сказал, что да.
Плавание по Жиронде потребовало от людей максимального напряжения сил. Казалось, их нервы на пределе и больше не выдержат. Их лица были красноречивее любых слов. Двигались и действовали инстинктивно, руководствуясь животным рефлексом самосохранения. Каждый знал, что стоит на кону, и каждый делал все, чтобы не растерять остатков самоконтроля, чтобы оказаться способным в момент, когда от каждого будет зависеть жизнь корабля, действовать быстро и четко.
Наконец-то перед ними открытое море.
– Шум по пеленгу 030°. Эсминец, герр командир, – прошептал оператор гидрофонов Бринкманну. – Самолет, пеленг 060°, – продолжал он. – Шумы усиливаются… Шумы эсминца, пеленг 340.
Затем, казалось, все произошло одновременно.
– Самолет слева по борту… самолет справа… со всех сторон!
В любой момент в темноте может вспыхнуть прожектор. Зенитные расчеты напряглись.
– От командира. Доложите глубину.
– Тридцать пять метров.
– Спасибо. Продолжайте докладывать.