Питт слегка выждал и уточнил:
— Вы собираетесь назвать цену?
— Я собираюсь предложить вам свои условия. Если вы хотите, чтобы я встретил корабль на Эритро, — отдайте мне планету.
— Что это значит?
— Я хочу там жить. Я устал от астероидов. Я устал от чужих глаз. Я устал от людей. С меня довольно. Мне нужен пустой мир. Я хочу соорудить себе дом на Эритро, получать все необходимое из Купола, завести там животноводческую ферму — если мне это удастся.
— И давно вам этого хочется?
— Не знаю. Но чем дальше, тем больше. И сейчас, когда я снова здесь, на Роторе, с его шумом и столпотворением, Эритро кажется мне еще более привлекательной.
Питт нахмурился.
— Вас уже двое. Вы и эта свихнувшаяся девица.
— Что за свихнувшаяся девица?
— Дочь Эугении Инсигны. Вы же знаете ее — она астроном.
— Астронома-то знаю, но с дочерью не встречался.
— Совершенно сошла с ума. Ей хочется жить на Эритро.
— Подобное желание считать безумным я не могу, по-моему — это весьма здравая мысль. Кстати, если она желает жить на Эритро, с присутствием женщины я еще могу смириться.
Питт поднял палец.
— Девушки, я сказал.
— Сколько ей?
— Пятнадцать.
— Ага. Ну ничего, повзрослеет. Правда, я, к сожалению, состарюсь.
— Она не из красавиц.
— Янус, — сказал Леверетт, — и я тоже — поглядите внимательнее. Итак, мои условия вы знаете.
— И вы хотите официально ввести их в компьютер?
— Обычная формальность, Янус, не более…
Питт не улыбнулся.
— Очень хорошо. Попробуем проследить, куда сядет корабль, — и отправляйтесь к нему на Эритро.
Глава тридцать шестаяВстреча
В голосе Эугении Инсигны слышались удивление и досада.
— А Марлена пела сегодня. Что-то о «доме, доме в небесах, где плывут свободные миры».
— Знаю, — кивнул Сивер Генарр, — я бы напел мотив — да слуха нет.
Они только что покончили с завтраком. Теперь они каждый день завтракали вместе, и Генарру это нравилось, хотя всякий раз приходилось разговаривать только о Марлене. Инсигна прибегала к его обществу от отчаяния — поскольку больше ни с кем не могла свободно говорить о дочери.
— Неважно. Каковы бы ни были причины…
— Я еще не слыхала, чтобы она пела, — сказала Инсигна. — И уж думала, что она не умеет — но оказывается, у Марлены приятное контральто.
— Это значит, что она рада… или возбуждена… или удовлетворена… словом, у нее все хорошо, Эугения. Мне лично кажется, что она нашла свое место под солнцем, поняла, зачем живет. Это дано не каждому. Люди, Эугения, по большей части влачатся по жизни, пытаются отыскать ее смысл, не находят его и умирают в отчаянии или полном безразличии. Лично я принадлежу к последнему типу.
Инсигна попробовала улыбнуться.
— Подозреваю, что обо мне ты так не думаешь.
— Нет, Эугения, ты не отчаялась, ты продолжаешь сражаться, хотя битва давно проиграна.
— Ты про Крайла? — Она опустила глаза.
— Если ты об этом подумала, пусть так оно и будет. Но, если честно, я думал о Марлене. Она уже много раз выходила наружу. Ей там хорошо. Она счастлива, а ты все сидишь здесь и не можешь преодолеть ужаса. Что же еще тебя беспокоит?
Инсигна прожевала, положила вилку на тарелку и сказала:
— Чувство потери. Несправедливости. Крайл сделал свой выбор — и я его потеряла. Теперь Марлена — я теряю ее. И это уже не лихоманка, а Эритро.
— Понимаю. — Он протянул ей руку, и она рассеянно пожала ее.
— Теперь Марлена всякий раз уходит все дальше, ей неинтересно с нами. Когда-нибудь она останется там и будет возвращаться все реже и реже, а потом и вовсе исчезнет.
— Возможно, ты права, но ведь жизнь — это цепь потерь. Ты теряешь молодость, родителей, любимых, друзей, удовольствия, здоровье и, наконец, саму жизнь. Ты можешь не принимать этого — и все равно будешь терять. Да еще потеряешь спокойствие и душевное равновесие.
— Сивер, она никогда не была счастливым ребенком.
— И ты винишь в этом себя?
— Я могла бы проявить больше понимания.
— Начать никогда не поздно. Марлена хотела этот мир — и получила его. Она стремилась научиться общаться с чужим разумом с помощью своих необыкновенных способностей — и добилась этого. И ты хочешь заставить ее отказаться от достигнутого? Ради твоего спокойствия она должна пожертвовать тем, чего ни я, ни ты даже представить себе не можем?
Инсигна рассмеялась, хотя в глазах ее стояли слезы.
— Сивер, ты, наверное, и кролика сумеешь уговорить вылезти из норки.
— Ты думаешь? И все-таки мое красноречие оказалось бессильным перед молчанием Крайла.
— Тут были другие причины. — Инсигна нахмурилась. — Теперь уже это ничего не значит. Сивер, ты рядом, и это меня поддерживает.
— Это самый верный признак того, что я действительно состарился, — грустно сказал Генарр, — но я рад, что тебе спокойно со мной. С годами мы начинаем искать не чего-нибудь эдакого, а покоя.
— Но в этом нет ничего плохого.
— В мире вообще нет ничего плохого. Должно быть, многие пары, испытавшие экстаз и страсть, но так и не нашедшие утешения друг в друге, в конце концов охотно согласились бы отдать все это за минуту покоя. Не знаю. Незаметный человек всегда незаметен, но и он умеет любить.
— Как ты, мой бедный Сивер?
— Эугения, я всю жизнь старался избежать этой ловушки, которая зовется жалостью к себе самому, и не надо вновь искушать меня ею, просто чтобы посмотреть, как я корчусь.
— Ах, Сивер, я хочу вовсе не этого.
— Ну вот, именно этих слов я и ждал от тебя. Видишь, какой я умный. И учти, когда тебе потребуется утешение, я буду рядом с тобой вместо Марлены. Конечно, если ты не станешь возражать против моего присутствия.
— Сивер, я этого не заслужила. — Инсигна пожала ему руку.
— Не старайся отказаться от моего общества под этим предлогом. Я намереваюсь посвятить тебе всю жизнь, и не пытайся остановить меня — я хочу принести тебе эту высшую жертву.
— Неужели ты не нашел никого достойнее?
— Я и не искал. Впрочем, женщины на Роторе и не обнаруживали особого интереса ко мне. К тому же что бы я делал с этой более достойной? Какая тоска — быть заслуженной наградой. Куда романтичнее оказаться незаслуженным даром, благодеянием небес.
— И в божественном облике спуститься ко мне, недостойной.
Генарр энергично кивнул.
— Вот-вот, именно так. Эта перспектива и вдохновляет меня.
Инсигна вновь рассмеялась — уже непринужденней.
— А ты тоже свихнулся. Знаешь, я этого как-то не замечала.
— О, во мне таятся неизведанные глубины. И когда ты узнаешь… конечно, в должное время…
Слова его прервал резкий звонок приемника сообщений.
Генарр нахмурился.
— Ну вот, Эугения, только мы с тобой подошли к нужному месту — даже не понимаю, как это мне удалось, — и ты уже готова упасть в мои объятия, как нас сразу же перебивают. Ух ты, вот так-так! — Голос его изменился. — Это сообщение от Салтаде Леверетта.
— Кто это?
— Ты не знаешь его. Его вообще почти никто не знает. Я еще не встречал человека, более соответствующего понятию «отшельник». Леверетт работает в поясе астероидов — потому что ему нравится там. Когда же это я в последний раз видел старикашку? Впрочем, почему старикашку — ведь мы с ним ровесники… Смотри-ка, оно не проявится пока я не приложу к нему мои пальцы. Надо же какая секретность, вообще-то по правилам, прежде чем это вскрыть, я должен попросить тебя выйти..
Инсигна немедленно встала, но Генарр жестом велел ей сесть.
— Эугения, не глупи. Склонностью к секретности пусть маются официальные инстанции. Я предпочитаю пренебрегать ею. — Он приложил к бумаге большой палец, потом другой — и на бумаге стали проступать буквы. — Хотелось бы знать, что бы мы делали без больших пальцев? — пробормотал Генарр и замолчал.
Потом, ни слова не говоря, передал Инсигне послание.
— А мне можно его читать?
Генарр отрицательно качнул головой.
— Конечно, нет, но я не возражаю.
Она пробежала его глазами и взглянула на Генарра.
— Чужой корабль? Собирается здесь сесть?
Генарр кивнул.
— Так здесь написано.
Инсигна встрепенулась.
— А что будет с Марленой? Она же там.
— Эритро защитит ее.
— Откуда ты знаешь? Может быть, это корабль инопланетян. Настоящих. Не людей. И Эритро не властна над ними.
— Для Эритро мы и есть инопланетяне, но планета прекрасно с нами справляется.
— Мне надо быть там.
— Но зачем?
— Я должна быть с ней. Идем со мной. Ты поможешь. Мы приведем ее в Купол.
— Но если пришельцы всесильны и злы, здесь будет тоже небезопасно.
— Сивер, не время рассуждать! Прошу тебя. Я должна быть рядом с дочерью!
Они провели фотосъемку и теперь изучали снимки. Тесса Уэндел качала головой.
— Глазам не верю. Кругом пустыня. Кроме одного уголка.
— А разум повсюду, — нахмурилась Мерри Бланковиц. — Теперь, когда мы рядом, в этом сомнений нет. Пустыня здесь или нет, но разум присутствует всюду.
— Но интенсивнее всего под этим куполом? Так?
— Да, капитан. Там сигнал сильнее и даже имеет привычный вид Снаружи — вне купола — он немного другой. Я не понимаю, что это значит.
В разговор вмешался Ву.
— Нам еще не приходилось иметь дело с разумом, отличающимся от человеческого, так что…
Уэндел повернулась к нему.
— Значит, вы считаете, что разум, обретающийся за пределами купола, имеет нечеловеческую природу?
— Раз все мы согласны, что за тринадцать лет люди просто не могли источить ходами планету, ничего другого нам просто не остается.
— А как же купол? Это дело рук человека?
— Ну, здесь дело другое, — ответил Ву, — и можно обойтись без плексонов Бланковиц. Я заметил там астрономические приборы. Купол, по крайней мере часть его, является астрономической обсерваторией.
— Неужели инопланетяне не способны овладеть астрономией? — с легким скептицизмом осведомился Ярлоу.