Гретте попытался улыбнуться. Из глаз его опять потекли слезы.
Чтобы не видеть, как плачет взрослый мужчина, Харри остановил взгляд на листке бумаги, где Гретте что-то писал в момент их прихода.
– Вы за последние полгода снимали крупные суммы с банковского счета. – Беата говорила жестко; в голосе звучали металлические нотки. – Тридцать тысяч крон в Сан-Паулу. На что вы их потратили?
Харри с изумлением посмотрел на нее. Казалось, происходящее ничуть ее не трогает.
Гретте улыбнулся сквозь слезы:
– Мы со Стине отпраздновали там десятилетний юбилей свадьбы. Она взяла отпуск чуть раньше и поехала туда за неделю до меня. Мы впервые не виделись с ней так долго.
– Я спросила, на что вы истратили тридцать тысяч крон в бразильской валюте, – не унималась Беата.
Гретте посмотрел в окно.
– Это мое личное дело, не находите?
– А мы ведем дело об убийстве, господин Гретте.
Гретте повернулся к Беате и смерил ее долгим взглядом:
– Вас наверняка еще никто не любил. Я прав?
Лицо Беаты помрачнело.
– Немецкие ювелиры в Сан-Паулу считаются лучшими в мире, – сказал Гретте. – Я купил то кольцо с бриллиантом, которое было на Стине, когда она умерла.
Пришли двое санитаров и забрали Гретте. Наступило время обеда. Харри и Беата проводили его взглядом, стоя у окна и ожидая, когда санитар и их выведет из здания.
– Весьма сожалею, – сказала Беата. – Я вела себя глупо… я…
– Все в порядке, – попытался успокоить ее Харри.
– Мы всегда проводим проверку финансовых дел всех, кто имеет отношение к ограблению, однако здесь я, похоже…
– Я же сказал, Беата, все в порядке. Никогда не жалей о том, о чем спросила, – только о том, о чем не спросила.
Наконец явился санитар и выпустил их из комнаты.
– Сколько времени он еще пробудет здесь? – спросил Харри.
– В среду его отошлют домой, – откликнулся санитар.
В машине по дороге к центру Харри спросил у Беаты, почему санитары всегда именно «отсылают домой» поправившихся пациентов. Они ведь не обеспечивают их перевозку, да и куда именно ему ехать, пациент решает сам. Так почему бы не говорить «отпустить домой» либо «выписать»?
У Беаты не было никаких мыслей на этот счет, и Харри, поглядев на сумрачное небо, подумал, что начинает становиться старым ворчуном. Прежде он был просто ворчун.
– Он изменил прическу, – сказала Беата. – И надел очки.
– Кто?
– Санитар.
– Да? А не похоже было, что вы знакомы.
– Мы и не знакомы. Однажды я видела его на пляже у Хука. И в «Эльдорадо». И на Стортингс-гате… По-моему, лет пять назад.
Харри с интересом посмотрел на нее:
– Я и не знал, что это твой тип мужчины.
– Вовсе и не мой, – сказала она.
– Ах да, – спохватился Харри. – Как же я забыл, ведь у тебя в этом смысле мозги набекрень.
Девушка улыбнулась:
– Осло – маленький городишко.
– Ах вот как? Сколько раз ты видела меня, прежде чем пришла на работу в Управление?
– Один раз. Шесть лет назад.
– И где же?
– По телевизору. Ты тогда распутал это дело в Сиднее.
– Хм. Должно быть, это произвело на тебя впечатление.
– Помню только, мне было досадно, что из тебя сделали героя, хотя на самом-то деле ты облажался.
– То есть?
– Ты должен был отдать преступника под суд, а не убивать его.
Прикрыв глаза, Харри подумал о том, какой вкусной будет первая затяжка, когда он закурит, и даже потрогал пачку во внутреннем кармане. Вытащив сложенный листок бумаги, он показал его девушке.
– Что это? – спросила она.
– Та страничка, на которой Гретте что-то черкал.
– «Прекрасный день», – прочла она вслух.
– Он написал это тринадцать раз. Немного напоминает «Сияние», да?
– «Сияние»?
– Да ты знаешь – фильм ужасов. Стэнли Кубрик. – Харри бросил беглый взгляд на девушку. – Там Джек Николсон сидит в отеле и раз за разом пишет на листке одну и ту же фразу.
– Я не люблю фильмы ужасов, – тихо сказала она.
Харри повернулся к ней и хотел что-то сказать, однако счел за лучшее промолчать.
– Ты где живешь? – спросила она.
– В Бишлете.
– Это по дороге.
– По дороге куда?
– В Уппсал.
– Да? А там где?
– Ветландсвейен. Прямо возле станции. Знаешь, где находится Йорнслёкквейен?
– Да, там на углу еще такой большой желтый деревянный дом.
– Точно. В нем я и живу. На втором этаже. На первом живет мать. Я выросла в этом доме.
– Я тоже вырос в Уппсале, – признался Харри. – Может, у нас есть общие знакомые.
– Наверное. – Беата посмотрела в боковое окно.
– Надо бы выяснить, – заметил Харри.
Дальше они ехали молча.
Ближе к вечеру поднялся ветер. К югу от Стада обещали бурю, а на севере страны – расширение строительства. У Харри появился кашель. Он достал свитер, который мать связала для отца, а отец в свою очередь преподнес ему в качестве рождественского подарка несколько лет спустя после ее смерти. «Странно, и чего это я о нем вспомнил?» – подумал Харри. Он разогрел макароны и котлеты, а потом позвонил Ракели и начал рассказывать ей о доме, в котором вырос.
По ее немногочисленным репликам он понял, что ей приятно слушать его рассказ о том, что ему было так близко. Об играх, о маленьком комоде. О том, как он выдумывал истории, глядя на узоры ковра, как будто это были сказки, записанные с помощью хитрого кода. О ящике в комоде, который, по договоренности с матерью, был исключительно его собственностью и к которому она никогда не прикасалась.
– Я хранил там свои карточки с изображениями футболистов, – рассказывал Харри. – Автограф Тома Лунда. Письмо от Сёльви – девочки, с которой встречался летом во время поездки в Ондалснес. А позже – первую пачку сигарет. Потом – пачку презервативов. Она так и пролежала у меня нераспечатанной, пока не истек срок годности. Они так пересохли, что, когда мы с сестрой попытались их надувать, они все полопались.
Ракель смеялась, а Харри все рассказывал и рассказывал, нарочно, чтобы слышать ее смех.
Потом он долго бесцельно расхаживал по комнате. В новостях было все то же, что и вчера. Расширение строительства под Джелалабадом.
Харри прошел в спальню и включил компьютер. Пока он, потрескивая, загружался, Харри увидел, что пришло еще одно сообщение. Когда он прочел адрес отправителя, пульс его участился. Он открыл сообщение.
Привет, Харри.
Игра началась. В соответствии с заключением патологоанатома ты вполне мог быть там, когда она умерла. Так, значит, ты поэтому продолжаешь все скрывать? Что ж, не так уж глупо. Хотя все и выглядит как обычное самоубийство. Но ведь кое-что не стыкуется, верно? Следующий ход твой.
C#MN
Харри едва не подпрыгнул от грохота и с удивлением обнаружил, что это он сам со всей силы ударил ладонью по столу. Он осмотрелся в темной спальне. Харри был зол и испуган, однако больше всего его раздражало ощущение, что отправитель… где-то рядом. Харри приложил все еще ноющую ладонь к экрану монитора. Холодное стекло остудило кожу, и в то же время он почувствовал тепло, как будто там, внутри, был кто-то живой.
Глава 19Ботинки на электрическом проводе
Элмер спешил вниз по Грёнланнслейрет, на ходу приветствуя легкой улыбкой знакомых покупателей и работников окрестных заведений. Он злился сам на себя: снова у него кончились разменные деньги. Пришлось запереть дверь магазинчика и повесить табличку «Скоро вернусь», а самому опрометью бежать в банк.
Рывком распахнув дверь, он влетел внутрь, пропел свое обычное «С добрым утром!» и кинулся к автомату с талончиками на очередь. Разумеется, на приветствие ему никто не ответил, однако он уже успел к этому привыкнуть. Как же, ведь здесь работают только коренные норвежцы! У банкомата стоял человек и, по-видимому, его ремонтировал, а двое посетителей уткнулись в выходящее на улицу окно. В банке было необычно тихо. Что там такое могло случиться на улице, чего он по дороге сюда не заметил?
– Двадцать, – громко сказал женский голос.
Элмер взглянул на свой талончик. На нем значилось «50», однако, поскольку все окошки были свободны, Элмер подошел к тому, откуда раздался выкрик.
– Привет, Катрине, красотка, – сказал он, с любопытством поглядывая в сторону окна. – Отсыпь-ка ты мне мелочи – пятерок и по кроне.
– Двадцать один.
Элмер удивленно перевел взгляд с окна на Катрине Шойен и только теперь обратил внимание на стоящего рядом с ней мужчину. Сначала ему показалось, что перед ним чернокожий, однако потом он понял, что на мужчине просто черная лыжная шапочка-шлем с прорезями для глаз. Ствол винтовки AG-3, которую мужчина держал в руках, медленно переместился с кассирши на Элмера.
– Двадцать два, – металлическим голосом проскрежетала Катрине.
– Почему сюда? – спросил Халворсен, щурясь на раскинувшийся внизу Осло-фьорд.
Ветер нещадно трепал его длинные волосы. Меньше чем за пять минут они домчались от дышащего выхлопными газами квартала Грёнланн на юго-восток столицы, в Экеберг, который возвышался над всеми районами города подобно зеленой сторожевой башне. Здесь под деревьями они отыскали уютную скамейку, с которой открывался чудесный вид на красивое старинное каменное здание, которое Харри по привычке продолжал называть Морской школой, хотя теперь в нем готовили менеджеров.
– Во-первых, потому, что здесь красиво, – сказал Харри. – Во-вторых, чтобы некоторые иногородние познакомились с историей столицы. Первый слог в названии «Осло» означает «лесистый кряж», – здесь, на Экебергском кряже, мы сейчас и сидим. А второй слог – «равнина», «долина», которую ты видишь у нас под ногами. – Он указал рукой. – Ну а в-третьих… Мы с тобой каждый день видим этот холм из окна. Не пора ли наконец взглянуть, что там за ним? Как по-твоему?
Халворсен не ответил.
– Я не хотел распространяться об этом в кабинете, – сказал Харри, – или же у Элмера. Мне нужно кое-что тебе рассказать. – Харри казалось, что даже сюда сильные порывы ветра доносят с фь