, т. к. всегда любила ходить в школу. К своему большому удивлению, я узнала в этот день, что моя милая тётушка Анна, называемая теперь тётя Нюра, – вышла замуж за Петра Штауба, который жил в Родино, и я буду у них жить. Всё это коменданты записали. Я тут же написала заявление, а они меня проинструктировали о моих правах и обязанностях при проживании в Родино. Это значило, что если я пожелаю провести выходной день дома в Кучуке, я должна поставить в известность об этом комендатуру. И в школьные дни я не должна Родино покидать. По возвращении из Кучука я тоже должна у них показаться.
Учебный год в этот раз начинался уже в середине сентября, и нас за несколько дней отпустили домой, чтобы мы могли подготовиться к школе. Теперь выяснилось, что Нюра тоже получила разрешение учиться в 8-м классе, хотя она не перешла. В колхозе мне выдали какое-то количество муки и даже немного настоящей пшеничной, нисколько не хрустевшей на зубах. В назначенный день и час принесли мы, Элла, мама и я, мои пожитки на колхозный двор. Телега – двуконная упряжка – была уже доверху загружена, но мы кое-как поместили и мои узлы, конечно, совсем сзади. Возница и Валин приемный отец, бухгалтер колхоза, сели впереди, за ними Валя и Нюра, а я сзади. Получилось так, что я сидела несколько выше девочек, но держаться было не за что. Розы, конечно, не было, она уже уехала в Кочки. Мама моя стояла совсем рядом с телегой, там, где я сидела, и она казалась мне еще меньше, чем была в действительности, и весь её вид, и фигура – воплощением скромности, застенчивости, какой она и была в действительности.
Возница причмокнул, лошади тронулись, и телега двинулась в путь. Провожающие пошли вслед за телегой, махали нам руками, потом остановились и смотрели нам вслед… Снова меня охватило чувство отчуждения, будто меня не хотели бы здесь видеть, а я вот еду. Началось это еще на колхозном дворе, когда я встречала неприязненные, даже враждебные взгляды бухгалтера Анатолия Михайловича Акимова. Он демонстративно помогал Вале и Нюре разместиться на телеге, подстилал им что-то и подбадривал их постоянно на предстоящее время учебы. Меня он как будто не замечал. Он просто игнорировал.
Когда прибыли в Родино, я оказалась первой, кому надо было высадиться. Моя тётя жила наискосок через улицу от квартиры Нюры. Валю повезли дальше к центру, куда-то недалеко от школы. Всех нас записали в 8-й „Б" – периферийный класс. Сентябрь выдался на редкость теплым, и мы, отвыкшие уже от занятий в школе в такое время года и в такое время дня, когда солнце щедро обливает все вокруг ярко сверкающими лучами, воспользовались этим даром и пришли в школу по-летнему одетыми…
На третий день объявили нам решение партийного и исполнительного комитетов Алтайского края о перенесении начала учебного года для 5–10 классов на неопределенное время. Пока погода стоит, нам необходимо быть на полях для уборки урожая. Как и предыдущие три года.
Глава 9
Тётушка моя Анна на самом деле переехала жить в Родино. Как тогда считалось – она вышла замуж неофициально за Петра Штауба, чтобы облегчить младшей дочери её брата Александра – то есть, мне – дальнейшее обучение в школе.
Муж Анны выглядел намного старше, хотя они были ровесниками. На первое предложение Петра Анна ответила отказом, и лишь когда возникла проблема с моей дальнейшей учебой, она согласилась стать его женой.
Петр Штауб, как квалифицированный специалист в кузнечном деле, был направлен работать на МТС села Родино и получил довольно приличное жильё – небольшой деревянный двухкомнатный дом с деревянным полом, хорошими окнами и пристроенным крыльцом-прихожей.
Петр добился у комендатуры разрешения на переезд Анны из Кучука в Родино. Затем и я получила разрешение на проживание у моей тёти Анны.
Дочь Петра Амалия, 18 лет, работала в колхозе, а сын Миша, 11–12 лет, просто слонялся по дому, потому как не хотел ходить в школу, где говорили только по-русски и он ничего не понимал.
А, в общем, он был спокойный послушный мальчик. Со временем он полностью перенял уход за коровой, которую Анна привела в семью и молоко которой, естественно, пошло на пользу всем. У Анны сложились хорошие отношения с детьми, и они меня приняли как сводную сестру.
Жила я у них бесплатно, кроме того, получала каждый день небольшую кружку молока. В остальном я сама себе готовила из продуктов, принесённых (иногда привезенных) из Степного Кучука. После школы варила в своей кастрюле, примерно 1,5–2-х литровой, суп-затируху из картошки, лука и хрустящей муки-крупы. В начале учебного года добавлялись еще имеющиеся морковь, свекла или капуста. Из школы я приходила обычно около 3–х часов дня и всё приготовленное съедала без остатка. Запивала молоком.
Занятия в школе начинались в 8 часов утра, и мы вместе с Нюрой, которая квартировала чуть наискосок от меня через улицу, уже в 7:00 выходили из дому. После приготовления моего обеда и его приема мне почти не оставалось светового времени для выполнения домашних заданий. Однако семья моей тёти терпеливо ждала, пока я не закончу свою работу. Тогда погашалась коптилка, и все ложились спать.
Учебников у меня не было, и домашние задания я часто переписывала во время перемен (или на уроках немецкого языка) из книг моих одноклассниц. Ни тетрадей, ни какой другой писчей бумаги я не имела, поэтому моя тётушка дала мне 2–3 блокнота её сына Саши, а знакомая моей сестры, бывшая учительница из Мариенталя по фамилии Бэр, передала мне великолепно изданные книги на немецком языке „Der stille Don" – „Тихий Дон" Шолохова и „Die Abenteuer des braven Soldaten Schwejk" – „Приключения бравого солдата Швейка" Ярослава Гашека – чтобы я на них писала. Чернила для письма я изготавливала сама, используя для этого сажу из дымоходной трубы и молоко. Проблема возникла с чернильницей, вернее, с ее отсутствием. Вместо неё у меня была коричневая бутылочка с пробкой, которую приходилось носить с собой в школу и обратно. В зимние морозы пока дойдешь до школы – „чернила" замерзали. Иногда я прятала их в рукав или подмышку.
Любимой моей учительницей была Нина Степановна Роговая – преподавательница русского языка и литературы, моего любимого предмета.
Учительница немецкого языка Елена Казимировна Науджунас происходила из Литвы и занимала особое положение среди учителей. По-моему, все ученики тогда ненавидели немецкий язык, но никто – преподавательницу этого языка. Её серьезное отношение к своему предмету, её корректность и справедливость во всех отношениях признавались всеми. У нас сложилось к ней глубокое уважение. Во время перемен перед уроками немецкого языка в классе стоял гул: спрягались глаголы, склонялись существительные или строились немецкие предложения… Я же на уроках почитаемой Елены Казимировны часто выполняла домашние задания по другим предметам…
Запомнился учитель физики, маленького роста, с всклокоченными с проседью волосами, говорящий с чувашским акцентом, что, видимо, и приводило нас в хорошее настроение. Имени его не помню, а прозвище было „Система CGS" (це-же-эс). Это прозвище дали ему, если не ошибаюсь, два наших ученика В. Лрошенко и Л. Петрик, которых кто-то назвал „умные головы".
В начале учебного года состоялось общешкольное комсомольское собрание. С грустью я замечала, с каким воодушевлением говорилось о предстоящем собрании. Сердце щемило при воспоминании о моей позорной попытке вступить в комсомол в 7-м классе… Впоследствии я узнала, что секретарем школьной комсомольской организации избран ученик 8-го А класса Павел Братчун, который имел большой авторитет среди учащихся. Я его не знала, но замечала, как мальчишки нашего класса со звонком на большую перемену спешили в какое-то помещение, где все толпились вокруг Павла. Видимо, он рассказывал какие-нибудь занимательные и познавательные истории, т. к. мальчишки приходили оттуда в хорошем настроении и нередко кто-нибудь из них, подняв кверху указательный палец, произносил какое-нибудь изречение великих философов или писателей и заканчивал: „сказал Братчун".
Каждые две недели, по субботам, в школе устраивались танцевальные вечера, которые я до Нового года ни разу не посетила, потому как скучала по дому и часто ходила по субботам домой в Кучук. Кроме того, я бы одна никогда не пошла на вечер, у меня и малейшего желания не было туда пойти. Всё изменилось, когда после зимних каникул Роза стала тоже в нашем классе учиться. Квартировалась она с Нюрой вместе, но в одну из январских суббот мы с ней вдвоем пошли на школьный вечер. Начался он небольшой концертной программой. На маленькой сцене появились четыре музыканта.
Взрослый мужчина играл на пианино, мальчишка лет 13 – на аккордеоне, другой, лет и – на скрипке, и совсем маленький бутуз ударял совершенно безошибочно в такт музыки в треугольник. В следующий вечер я уже знала, что выступал перед нами тогда учитель математики 6-7 классов Климентий Варфоломеевич Роор (Rohr) со своими тремя сыновьями. Учитель Роор был поволжским немцем, причем из нашего села Мариенталь. Все мои родственники хорошо его знали. Музыка, которая звучала в нашей школе в те годы, была восхитительна. Под мелодии различных вальсов, танго, фокстрота и других танцев мы с наслаждением передвигались по залу. В основном, все наши учителя присутствовали на этих вечерах. Некоторые из них показывали нам, как правильно и красиво делать соответствующие шаги в различных танцах. Нам очень нравились эти вечера. Еще я узнала, что в школе есть театральный кружок и что им руководит Валентина Андреевна, учительница литературы 9-10-х классов. В тот период времени готовилось большое театральное представление. Исполнителей ролей выбирала сама Валентина Андреевна. Как бы мне хотелось тоже принять участие, но мне никто не предложил никакой роли. Конечно, потому что я немка, думала я. Зато я могла петь в хоре вместе с Розой. У Розы был красивый и сильный голос, и она несколько раз выступала с сольным пением. В дуэте с одним из учителей она пела украинскую песню „Дивлюсь я на небо, та й думку гадаю". С большим успехом. От хорового пения я не получала большого удовольствия, но репетиции посещала регулярно, чтобы не чувствовать себя так изолированно от всех.