Когда мы вышли из парка, Виталий очень старательно закрыл ворота и остановился у столба: „Здесь я сегодня ждал тебя, и ты пришла". И с легким поклоном: „Я благодарю тебя за это". – „Если бы Татьяна не так упорно убеждала секретаршу, что это очень, очень важно, вряд ли я бы пришла… Когда я увидела её с молодым человеком, я подумала, что она выходит замуж. Ваше разительное сходство я заметила несколько позже". – „Молодец, Татьяна". Мы приближались к нашей школе.
„Зайдем на минутку в школьный двор?" Я кивнула. Он взбежал на высокое крыльцо, как-то трогательно провел руками по входной двери, прошелся несколько раз вдоль крыльца, потирая руки, и остановился. Я стояла внизу.
„Здесь я 1 сентября 1944 года распрощался со школой. Митинг состоялся. Два моих друга и я записались добровольцами на фронт. Это рассматривалось тогда чуть ли не как героизм. Мне еще не было 18 лет. Все трое мы должны были учиться в 10 классе. Все трое отказались от этого". Он сбежал по ступеням вниз.
„Двор был переполнен людьми, – добавила я. – На крыльце было что-то похожее на трибуну сооружено, многие выступали, говорили вам напутственные и прощальные слова". – „Ты была на этом митинге?" – перебил Виталий. „Да. Я стояла там, совсем сзади и тянула шею, чтобы вас, героев, увидеть". – „Мы не были героями, на фронт мы вообще не попали, определили нас на учебу. А ты с этого дня учишься в этой школе?" – „Я тогда пришла в 8 класс. Начало занятий было на 1 сентября назначено, но уже 3 сентября нас распустили по домам, т. е. на уборку урожая, и мы остались там еще на 2 месяца".
„Девочка из колхоза, – проговорил он медленно и с явной нежностью. – После школы ты, конечно, поступишь в институт?"
„Этого я не знаю. Может быть, и нет. Мне бы не хотелось наперед загадывать".
Он заметил, что мне эта тема неприятна, и начал рассказывать о своей жизни в училище. Мы стояли уже во дворе моей хозяйки перед трёхступенчатым крылечком.
Кто-то внутри открыл дверь в пристройку, зачерпнул воды из ведра, совсем недолго было тихо, и дверь опять захлопнулась. Естественно, это была Саша. Внутренне я, довольная, засмеялась. Виталий в это время сказал, что теперь он только через 12–15 месяцев вновь приедет, после окончания его школы. До этого мы будем переписываться. „Я часто буду тебе писать. Ты же будешь мне отвечать?"
Молча, я смотрела ему в глаза. „От случая к случаю, хотя бы. Или?"
„Виталий, ты хоть знаешь, что я немка?" – „Конечно, знаю. Почему ты спрашиваешь? Имеет это для тебя особое значение?" – „Для меня? Для меня это очень много значит". Сказала я совсем тихо.
„Лида, мне это непонятно. Для меня это не имеет никакого значения. Ты для меня имеешь значение такая, какая ты есть. Ты не хочешь мне писать? Подожди. Может, у тебя есть друг, и Татьяна не знает об этом?" – „У меня нет друга". – „Тогда… а на какой адрес мне писать?" – „Я еще никогда не писала писем и не получала их", – сказала я, уже смеясь. „Пиши просто на имя моей хозяйки Александры Михайловны Мироненко". Я протянула ему руку. „Действительно, уже пора". Своей левой рукой он провёл по моим щекам. „До свидания, Лида. Мы обязательно еще увидимся".
„До свидания, Виталий". Он ушел.
Моей сестре я рассказала всё подробно. Вздохнув, она ответила:
„Русские говорят: надо иметь голову на плечах. Я знаю, ты достаточно благоразумна, но все-таки хочется тебя предостеречь: не встречайся больше с этим юношей, избегай его. Никогда ему не разрешат на тебе жениться". – „Это я сама хорошо знаю. И кто знает, может быть, я сама бы не вышла за него замуж, даже если бы я не была немка, хотя он, возможно, лучше всех…"
Осталось всего несколько дней до начала школы, и я решила больше в поле не ходить. В конце концов, мне еще надо хорошо подготовиться к школе. И это был последний год моей работы в колхозе – 1947 год.
Глава 7
Красивое синее платье провисело всё лето на стене на самодельных плечиках из корявой палочки, обмотанной разного рода тряпицами. Все родственники и знакомые уже оценили его соответственно. Для нижней рубашки Тётя Нюра (Анагоут) пожертвовала головной белый платок с едва заметными голубыми точками, тётя Женя – маленькую занавеску, Элла что-то добавила и скроила мне слегка приталенную комбинашку. Моя мать покрасила его в густом растворе синьки-ультрамарин (откуда-то взятом) и погладила. Теперь я его померила, и все признали меня настоящей немкой. Чулки я опять от тётушки Анны получила. Для тёплой погоды заказали мне у сапожника кожаные тапочки, т. е. с подошвой из тонкой кожи и без каблуков.
К сожалению, я это красивое платье, которое мне так шло, очень мало носила. Мне оно казалось слишком красивым, броским, чтобы в нём в школу ходить, а также на школьные вечера, которые я не всегда посещала.
В моём десятом классе было 17 учащихся, которые все в отдельности остались в моей памяти, пять девочек и 12 мальчишек, в возрасте от 17 до 21 года. А вот с кем из них я училась в 9–м классе, я не знаю. И не могу сказать почему. Одна из моих соучениц Дарья Литвиненко, или просто Даша, была из совхоза Степной, где с начала войны уже было только девять классов в бывшей средней школе. Значит, Даша там и окончила 9 классов. Точно так же Ольга Чебан окончила 9 классов в своем родном селе Кочки. Оля была дочерью знаменитого комбайнера, героя соц. труда Фёдора Чабана (или Чебана?), который был депутатом Верховного Совета СССР и даже с товарищем Сталиным за ручку здоровался (так говорили). Ольга была одной из лучших учениц в классе. Она хорошо выглядела, только стеснялась своей близорукости и не носила очки.
Альбина Савенко – Аля. Добродушие, доброжелательность, мягкие черты лица, мягкие черты характера. Она обладала хорошим чувством юмора, хотя ей было о чём скорбеть: её лицо было рябым от оспы. Мы часто с ней беседовали на переменах, иногда танцевали на вечерах. Её отец был председатель райпотребсоюза, что, безусловно, гарантировало Але безбедную жизнь. Она имела возможность хорошо одеваться, тайком говорили „всё из Америки", но высокомерной Аля не была, никоим образом. Училась ли Аля со мной в 9-м классе, не помню.
Катя Овчарова жила по соседству с Альбиной, и её отец тоже работал в райпотребсоюзе, которым руководил отец Альбины. Катя была невысокого роста с красивым лицом, была молчалива, казалась замкнутой, но если уже говорила, то показывала характер. Из нас, пяти девочек, только у Кати были карие глаза, темные волосы и нежно-бледный цвет лица. Катя тоже могла быть со мной в 9-м классе, однако ни одного воспоминания не осталось.
Мои одноклассники-мальчишки в 10-м классе
1. Прянишников Владимир – Володя – его мать преподавала у нас химию, отец его был зав. районо. В наше теперешнее время Володю по образу поведения называли бы принцем. Он безусловно был в нашем 9-ом классе.
2. Алексей Синеокий – его отец тоже был начальником, по-моему, на МТС.
3. Петр Стародубцев – его отец был уже со времени войны первым секретарем райкома партии. Прост в обращении со всеми и отнюдь не зазнайка.
4. Иван Власенко – его внешность на всех производила приятное впечатление, он был обходительный молодой человек, однако 1946–47 учебный год не оставил мне воспоминаний, хотя, как выяснилось впоследствии, мы играли вместе в театральных постановках.
5. Иван Ганжа – лучший ученик нашего 10 класса, ленинградец. Учился в нашей школе всего один год.
6. Иван Еременко – проживал в с. Покровка и уже год или два работал помощником комбайнера, было ему тогда, по-моему, 21 год.
7. Иван Нестеренко – не был у нас в 9 классе. Мы, 5 девочек, называли его между собой шестым членом нашего девичьего кружка, или нашим старостой. Парень был горбатый. Во время уроков военного дела, который со времени окончания войны проводился только для мальчишек, у нас – девочек – был свободный урок: Иван Нестеренко был тоже освобожден от военного дела. Так как мы не должны были в это время покидать классное помещение, мы сидели в классе вместе и дружно беседовали. Большей частью говорил Нестеренко, и последнее слово всегда было за ним, мы же, улыбаясь, переглядывались.
8. Андрей Срибный – весьма сдержанный, молчаливый молодой человек, он стеснялся своей начинающейся глухоты. Теперь бы я его оценила как человека серьезного и много думающего. Наш Базаров.
9-10. Гриша Таран и Миша Черный казались неразлучными школьными друзьями.
11. Пётр Чех был постарше всех нас и производил впечатление совершенно не имеющего интереса к нашей школьной жизни.
12. Федор Гузенко – блондин, серьёзен, хотя с несколько торопливыми движениями, производил, в целом, хорошее впечатление.
В общем-то, производили все хорошее впечатление, и мне приятно вспоминать обо всех моих соучениках и соученицах.
Учительский коллектив по составу несколько изменился. В нашу школу по распределению были назначены три молодые учительницы – выпускницы педагогического института. Нашу учительницу литературы заменили одной из них – очень красивой женщиной Екатериной Васильевной. Физику стала преподавать Евгения Степановна – она хорошо выглядела, была полна достоинства и умна.
Занятия в этот раз начались 1 сентября и ни разу не прервались. Семнадцать учеников со всего обширного Родинского района посещали в 1947–48 учебном году 10 класс – выпускной. 17 школьных парт были расставлены в три ряда. Мы могли бы все по одному сидеть, но некоторые сидели вдвоем. Я сидела одна, впереди меня Альбина и Катя, сзади меня Даша. Ольга сидела впереди. Это был девичий ряд.
Учебниками нас всех снабдили. Тетради для письменных работ нам тоже выдали. На каждой парте в углублении стояла чернильница с настоящими чернилами. Да, всё стало по-другому, лучше. Лица моих одноклассников светились радостью.
Я тоже радовалась, радовалась за всех, и всё-таки было неспокойно на душе: неизвестность, незащищенность, неуверенность в завтрашнем дне. Сдам ли я экзамены? Если да, то будет ли возможно учиться в высшем учебном заведении? Здесь, в Родино, нет даже профессионального училища, не говоря уже о техникуме. В Барнаул или Новосибирск мне нельзя… Выходит, что нет смысла дальше учиться, тем более что мне надо скоро менять квартиру. Мое мрачное настроение ухудшалось еще из-за Виталия. Уже через неделю нового учебного года я получила письмо от него, хорошо написанное письмо, без намёков на наши отношения в будущем или на чувства. Хороший парень, подумала я. В моем письме писала я о классе, о новых учительницах, о некоторых соучениках и ученицах, о моем первом сочинении по литературе. Кое-что писала с юмором. Вскоре пришло еще одно письмо, я не думаю, что он мое уже получил. Письмо в стихах, хорошо рифмовано. Ему приятно вспоминат