„Евгения Степановна, я сегодня пойду домой, может, я завтра опоздаю на уроки". – „Конечно. Но ты обязательно должна прийти, хотя бы на последний урок". – „Обязательно".
Дома с большим интересом прослушали мое сообщение по поводу экзаменов, и радость была огромна, когда узнали, что предстоит получить продукты – и какие! „Элла, ты пойдешь завтра к Кондрику и объяснишь ему всё. Нам нужна подвода на послезавтра". – „Это может и Лео сделать. А сколько денег ему взять с собой?" – „Этого я не знаю, как можно больше. Я слышала, что самым нуждающимся в классе выдадут сколько-то денег в школе, но я тогда еще не знала, что мне можно поехать". Я знала, что Лео зарезал телушку и почти всё мясо продал на базаре. Значит, деньги у них были.
Что меня испугало в этот мой приход – это болезненный вид одной из моих племянниц-близняшек – Изольды. Она перенесла тяжелую продолжительную болезнь, и теперь она сидела безучастно, как будто всё это её не касается, в то время как Тоня от меня не отходила, ей надо было знать, сколько нам дадут сахара, что еще будет кроме сахара, будут ли конфеты, печенье? Её глаза сверкали, и ей хотелось тоже поехать в Родино за продуктами.
Иза от рождения была поменьше Тони, нежнее и послабее здоровьем. Обеим было теперь по и лет, Тоня перешла в пятый класс, а Изольде надо было повторить 4 класс.
С Лео мы договорились встретиться послезавтра в Родино после обеда на площади перед большим магазином.
Ранним утром следующего дня я отправилась в Родино и пришла как раз ко второму уроку. Это был последний урок немецкого языка. Елена Казимировна пожелала нам всем успешно сдать экзамены… „И лучшей ученице по моему предмету я хотела бы подарить этот словарь. Герман, я думаю, он тебе пригодится в будущем". – „Спасибо, Елена Казимировна". Я взяла книгу. В глазах у неё были слёзы. Она же тоже была немка. „Немецко-русский словарь", авторы Г. Ф. Полак и Е. Б. Линднер. Около 22 000 слов с приложением грамматических таблиц. Издано в 1937 г. Этот словарь и теперь стоит у меня на книжной полке, и теперь еще изредка заглядываю в грам. таблицы.
Так как я сегодня прямо из Кучука пришла в школу, я решила на перемене сбегать домой и показаться Любе. Дома были муж Любы и Наташа. На мой вопрос, где Люба, он ответил, что она у соседки, чтобы посоветоваться, в чём ей идти на день рождения, куда они приглашены на сегодня. Я отломила кусок хлеба и убежала в школу. После уроков, после консультации я пришла домой, Люба гладила и спросила, какая из блуз больше подходит к этой юбке. Мне ни одна не нравилась, и я спросила, нет ли у неё платья. „Нет, только это, в котором я пригон от навоза очищаю". Обе мы посмеялись. „Люба, может быть, ты надела бы моё платье? Никто его не видел на мне, кроме как на сцене". – „Это красивое синее?" Я кивнула. „И ты хотела бы, чтоб я его надела?" – „Конечно, с удовольствием. Почему же нет?" Люба достала из своего шкафа моё платье. „Не делай глупостей! Тебе не пойдет это платье", – строгим тоном сказал её муж.
„Ты думаешь? Я только померяю". Она надела платье. Люба преобразилась, она очень хорошо смотрелась в этом платье. „Не идет оно тебе. Сними!" Её муж не уступал. А мне показалось, что он любовался своей женой, а говорил неправду. Может быть, он не хотел, чтобы она показалась в чужом платье? Может, он уже намерен купить Любе красивое новое платье? Кто знает? Люба сняла платье, надела свое, и они пошли.
Следующий день был нашим последним учебным днем. Вечером состоялось собрание совместно с родителями, где нам подробно объяснили, где и когда мы будем отъезжать. Мне было разрешено прийти без родителей на собрание. Даше и мне выдали по 140 рублей. После школы я побежала к моей бывшей хозяйке Александре Михайловне, спросила, можно ли мне сегодня у неё переночевать, т. к. мой зять сейчас приедет за продуктами и увезёт сразу все мои постельные принадлежности, а у Любы нет матраца. Саша, казалось, обрадовалась, дескать, её мать давно не была у старшей дочери Моти, пусть у нее переночует.
Лео ждал меня уже около часа, сказал, что одна девица с матерью из совхоза „Степной" сейчас в магазине, а моя очередь сразу за ней. Это, несомненно, была Даша. Её подвода стояла у самой двери. Из четырёх окон магазина, которые я за все годы пребывания в Родино видела только закрытыми, предстало теперь одно с тусклыми стеклами и открытыми ставнями, остальные три, как и прежде перетянутые по диагонали поверх ставень крепкой полосой железа, были замкнуты внизу мощными висячими замками и наводили на мрачные мысли.
Когда потом вызвали мою фамилию, Лео подвёл повозку к двери, и мы вошли. Магазин был заставлен мешками, ящиками, картонными коробками, а возле продавщицы стояла большая бочка. Лео остался у двери, я подошла к продавщице. „Сколько бы ты хотела получить муки?" Испуганно я вытаращилась на неё. „Я не знаю". – „Ты можешь и полный мешок взять". Опять я испугалась. „А что это стоит?" Она назвала цену, я посмотрела на Лео, он радостно закивал головой. „А мешок ты принесёшь пустым и выхлопанным перед вашим отъездом". Мешок был вдвое больше наших обычных мешков. С картошкой обошлось быстро и без вопросов – мы взяли мешок. Потом спросила она, сколько я бы хотела сахара. „Сколько мне можно?" По-моему, мы получили 10 кг сахара-песка. За этим последовала манная крупа. Теперь она показала мне огромную оранжевого цвета рыбину, не меньше 50–60 см, и толстая она была на удивление. Никогда я не видела такой рыбы и в восхищении посмотрела на Лео. Он опять кивнул. „Этой рыбы полагается только по одной, если хочешь, можешь взять только половину". – „Нет, целую", – сказал Лео. Это был копчёный лосось, или сибирская кета. Затем мы получили копченую колбасу, сельдь из бочки, конфеты и печенье на выбор (я выбрала самые дешевые) и консервы, тут я растерялась, у нас никогда не было консервов, и в Мариентале не было. И всё-таки мы взяли несколько баночек варенья и еще что-то. Лео заплатил, мы поблагодарили продавщицу и пошли на погрузку. Какой-то мужчина, всё это время стоявший недалеко от Лео, помог нагружать.
Когда мы уже немного отъехали от магазина, спросила я Лео, откуда у нас столько денег, он ответил, что совсем немного было денег, просто цены очень низкие, даже не верится. Теперь мы поехали к моей квартире. Люба уже знала, что я не вернусь к ней, молча она стояла в стороне с девочкой и смотрела на меня. Мне было жаль расставаться с ней. Когда мы погрузили все мои вещи, я взяла небольшую миску из кухонного стола, набрала сахара с верхом и принесла Любе. Я поблагодарила её за всё, мы обнялись и попрощались. Медленно я провела рукой по плакату-ковру и убежала. Из школьной тетради я вырвала двойной лист бумаги, свернула её в треугольный кулёк, набрала сахара. „Сегодня мы с Сашей будем пить чай с сахаром, а вы дома – тоже!" – „Ты же завтра придешь домой?" – „Да, завтра утром". Лео уехал, а я с завёрнутым куском хлеба в одной руке и сахаром в другой пошла к Саше.
Собрание прошло, не оставив в памяти ничего, достойного внимания. Главное, я узнала, что в день отъезда мы должны быть в 10:00 на школьном дворе с продуктами питания на 1 месяц, с учебниками, постельными принадлежностями, одеждой, кастрюлей и прочей посудой; грузовой автомобиль доставит нас в Ключи.
Дома меня встретили, будто я чудо из сказки. Первая партия хлеба была уже в печи. Я спросила своих племянниц-близняшек, был ли вчера на ужин чай достаточно сладким, и они закивали – да. „А сегодня вы уже позавтракали?" – „Нет, мы тебя ждали". – „Может, манную кашу?"
„Да-а", – в один голос закричали они. Я не была уверена, помнят ли они, что такое манная каша, я же помнила её по Мариенталю. Маленькая Женя тоже получила кашу. „Только чуть-чуть сахара, а то она от груди откажется", – предупреждала Элла. В обед мы ели варёную картошку с маслом и селедкой, еще салат с зелёным луком и укропом. На ужин был свежеиспеченный белый хлеб. Так мы отпраздновали большое тогда событие – нормальные продукты питания.
Было много хлеба испечено, который на следующий день резался на кусочки и сушился в теплой печи. Само собой разумеется, отнесла моя мама понемногу продуктов своей старшей дочери Марии с четырьмя детьми; тётя Нюра и тётя Вера с Алмой тоже получили попробовать. В последний день всё упаковали. Из-за рыбы и колбасы мы чуть не поругались. До сих пор мы все получили по тоненькому кусочку на пробу, а теперь все считали, что я должна всё остальное взять с собой. Я наотрез отказалась, взяла нож и сама отрезала себе, точно не помню, но во всяком случае, меньше половины того и другого. Зато я взяла с собой хороший кусочек сала. Полный мешок сухарей. „Его надо положить сверху, а то раздавят", – командовала Элла. В другом мешке были картофель, немного манки, лук. „А книги? Жаль, что у нас даже нет никакой коробки".
„Есть". Элла взяла Лео за руку, и они вышли, немного спустя вернулись с чемоданом. У нас в Мариентале тоже был чемодан, и мы его привезли в Сибирь, но давно уже обменяли. Этот же чемодан, который от Лео, не имел ни малейшего сходства с тем из Мариенталя. Он был деревянный, из крепкой фанеры, сколочен гвоздями, крышка закрывалась (соединялась с нижней частью) довольно большим висячим замком, ручка, непонятно из чего, тоже имелась, и покрашен он был странного цвета водянистой краской: красно-коричнево-серой. Тогда я просто не знала, что это за чемодан… Но он был достаточно большой, чтобы поместить в нём всё оставшееся: книги, свежий хлеб, рыбу, колбасу, сало, две стеклянные баночки, одну с повидлом, другая с солёными огурцами от тёти Нюры.
Утром следующего дня подъехал на ходке кучер тов. Кондрика.
Элла озабоченно спросила, как же председатель обходится без ходка. Кучер ответил, что ему, председателю, сегодня тоже надо в Родино, в райком партии, и он приедет туда верхом, и что он его потом привезёт домой.
После нагрузки собралась наша семья во дворе, тётя Нюра и Мария тоже были здесь. Все махали мне вслед и слёзы вытирались фартуками.
В Родино я первым делом сдала мешок в магазин. На школьном дворе уже все собрались, грузовик был наполовину загружен, но мои вещи еще хорошо поместились. Я любовалась чемоданами Ольги, Альбины, да и Кати. Мой выглядел не только смешным, но и… Ну и что? Зато мне разрешили поехать сдавать экзамены, хотя я и немка. Тогда мы все взобрались на грузовик.