ло тогда 14, и я ехала в качестве сопровождающей зерна по дороге в Кулунду". И рассказала кратко мою маленькую историю, конечно же, в шутливой форме. „…И я была уверена, что все звёзды на небе в эту ночь только мне подмигивали". Наклонив голову, Павел сидел и молчал. Теперь он хотел знать, выбрала ли я в ту ночь для себя звезду. „Нет, не выбрала. Всё небо принадлежало мне одной". Он как-то выпрямился (сидя) и спросил, какие созвездия я бы могла еще найти. „Кроме Малой и Большой Медведицы я никогда не знала других созвездий". Он перечислил множество созвездий, о которых нам рассказывал Роман Васильевич по астрономии, а я, громко смеясь, отвечала „Нет". – „Сейчас мы выберем для тебя самую красивую звезду". – „Почему для меня? Если уже… то одну для тебя и одну для меня".
„Нет", – сказал он твёрдо. Он объяснил, как я, исходя от Большой Медведицы, могу найти то или иное созвездие. Так мы попали на звезду, которая находилась между двумя созвездиями, не относилась ни к тому, ни к другому. „Видишь, она сверкает совсем особенно". В большом напряжении мы смотрели вверх на звезду, сиявшую на бескрайнем небе.
„Павел! Она двигается, ты видишь? Влево-вправо, влево-вправо". – „Я тоже это вижу". Завороженно сидели мы, наши головы почти соприкасались при этом, и восторгались этой звездой до тех пор, пока не поняли, что не звезда двигалась туда-сюда, а наши глаза. „Но это и есть та самая звезда". Он хотел еще что-то сказать, но я быстро встала. „Уже светает".
„Нет, не то звёзд было бы уже не видно". – „Всё равно пора". – „Тогда желаю тебе всего хорошего в новом учебном году – как учительнице".
„Спасибо", – и махнула ему рукой.
Первый школьный день 1948 г. Согласно расписанию, я пришла в 5 класс, где была назначена и классной руководительницей. Более тридцати детей в ожидании стояли возле своих парт и отвечали на мое приветствие единодушным хором: „Здравствуйте". – „Садитесь". Более тридцати пар детских глаз смотрели на меня изучающе, с любопытством, может быть, и с недоверием, а может быть, и с восторгом. Среди них моя племянница Тоня, которая сидела, сложа руки перед собой на парте, и особенно широко раскрытыми большими глазами смотрела на меня и в то же время охватывала весь класс. По всему её виду было заметно, в каком особенном положении находится она – в конце концов, она племянница учительницы и классной руководительницы её класса – а это может быть больше, чем сама учительница.
Когда я представилась классу, из последнего ряда вверх потянулась рука. Бог ты мой, это была Вера Песенко, которая во время моих голодных школьных лет несколько раз по дороге в Родино подавала мне такие „драгоценные" продукты питания. „А как мне теперь называть…? Ты или вы", – спросила Вера тихо и неуверенно, не в её обычном бойком тоне. „Я теперь ваша учительница, а как обращаются ученики к своим учителям, ты, конечно же, знаешь, Вера". – „Да. Значит, вы, Лида Александровна?" – „Точно так!" – „Но вы же знаете меня еще… Лида Александровна?" – „Я тебя очень хорошо знаю, Вера". Она села, при этом она всех учеников, взгляды которых были устремлены на неё, вызывающе оглядела.
Так началось знакомство с моим пятым классом. Потом так же с шестым и седьмым классом. В седьмом классе была моя племянница Маруся, она была три года младше, а еще одна ученица была два года старше меня. Большинство же были на 2-3 года младше меня и, само собой разумеется, все они до этого называли меня на „ты". Не без волнения я пришла на первый урок в 7 класс, но обошлось всё без каких-либо осложнений. Все называли меня на „вы", хотя некоторые из них с трудом скрывали улыбку.
По причине недостатка уроков немецкого языка в нашей школе (до полной нагрузки – 18 уроков в неделю – если не ошибаюсь), меня обязали вести уроки рисования (и пения?) в 5–6 классах и черчения в 7 классе. По принципу „терпение и труд всё перетрут" я всё-таки сумела кое-что дать по этим предметам своим ученикам. Хотя я очень старалась привить ученикам интерес к немецкому языку, мне это удавалось весьма ограниченно.
Через 2-3 недели после начала учебного года директор нашей школы Федор Иосифович Мирошниченко передал мне решение райкома комсомола о том, что я, как комсомолка, обязана на общественных началах выполнять обязанности старшей пионервожатой школы. На основании этого я должна завтра поехать в Родино на двухдневный семинар, который проводится в райкоме комсомола. Он показал мне телефонограмму, которую мне следовало подписать, и посоветовал мне обратиться к кому-нибудь из трёх председателей колхозов, не едет ли завтра кто-нибудь в Родино, чтобы я могла с ними поехать. Этим я пренебрегла, и на следующее утро отправилась в Родино пешком (по привычке).
От семинара в моей памяти едва ли что осталось, но другое событие меня основательно потрясло. Сашу, мою любимую хозяйку Александру Михайловну, оставил муж, т. е. бросил. Я её едва узнала: похудевшая, с запавшими глазами, лицо бледное, но держалась она с полным самообладанием, ни слова о её страдании.
Из её коротких ответов на мои вопросы следовало, что в письме из Барнаула, где он учился в высшей партшколе, он сообщил, что нашел женщину своей мечты, и они исключительно хорошо подходят друг к другу.
„Саша, милая Саша, – я пыталась её успокоить. – Да он просто ничто, нуль! Он вас не стоит, Саша". – „Я уж как-нибудь справлюсь с этим делом". Она умела владеть собой и находила силы бороться со своим горем.
В последующий школьный день все ученики знали, что я не только учительница, но и старшая пионервожатая школы. Я не уверена, что в этой школе когда-нибудь был пионервожатый. В годы моей учебы в этой школе в 1941–44 гг. не было ни вожатой, ни пионерской организации вообще. Теперь же я обязана создать пионерскую организацию. Для этого следовало всех желающих учащихся 4–6 классов принять в детскую организацию им. Ленина-Сталина, т. е. в пионеры (а пионерами теперь хотели быть почти все) и оказывать на них воспитательное влияние. Громкие слова, но я была далеко не уверена, что справлюсь с этим. И вообще, как они могли мне, немке, доверить эту обязанность?.. Одно другому совершенно не соответствовало… Но я была обязана… и НКВД в курсе всего… и я, по-моему, сумела – на общественных началах – с большим старанием развернуть достойную деятельность.
На торжественном собрании детей выстроили в открытый четырехугольник, и после того как они, повторяя за мной, дали торжественное обещание, они стали пионерами.
Теперь старшая пионервожатая: „Пионеры, в борьбе за дело коммунистической партии Советского Союза, будьте готовы!"
„Всегда готовы!" – в один голос ответили они. Это была формальная сторона дела. В своей записной книжке (школьной тетради, разрезанной пополам) я тогда записала: „Всегда и во всём не забывать: честность, правдивость, пунктуальность, добросердечность, трудолюбие, не быть трусом и всегда держать своё слово!"
По ходу моей работы я заметила, что моя деятельность „на общественных началах" мне доставляет больше удовлетворение, чем основная моя работа. Во всех мероприятиях, подготовленных и проводимых под моим руководством, почти все ученики безотказно были готовы принимать участие. При этом они должны были иметь неплохие оценки по школьным предметам. Организовать школьный хор не составляло никакого труда. Странным образом, им очень нравился мой голос, и меня считали наилучшей руководительницей хора. И для театральных представлений без проблем находились исполнители. Танцы тоже не были исключением. Простые, но вполне выразительные декорации изготавливались с помощью моих пионеров. Небольшое помещение между кабинетом директора школы и учительской комнатой было со временем оборудовано как пионерская комната.
Не стану утверждать каким путем, но наша школа стала получать, кроме пионерской газеты, еще журналы: „Пионер", „Костер", „Затейник" и даже „Техника молодежи". В пионерской комнате стояли два стола: один с игрой „Шашки", другой с игрой „Домино", а на полках у стены лежали перечисленные газеты и журналы. Позже, уже в третий год моей работы, я с разрешения директора, купила в нашем сельмаге, открытом уже два года, игру „Шахматы" с самоучителем „Школа игры в шахматы для начинающих". Никто в нашей школе не умел играть в шахматы.
На большой перемене ребята пришли в комнату, чтобы поиграть в шашки, увидели шахматы и в крайнем удивлении остановились. Кто-то из них знал, что это шахматы, но никогда их не видели. Теперь они просили меня научить их играть в шахматы. Я пообещала им после уроков вместе с ними изучить правила игры. Не имея сама ни малейшего представления об этих правилах, строчка за строчкой я читала им о названии фигур, о расстановке их на доске и т. д. День за днём, после уроков мальчишки учились играть в шахматы. По-моему, уже через две недели они не нуждались в моей помощи. Особенно хорошо играли двое из них, Александр Логинов и Александр Бочарников, и они взяли руководство шахматной секции на себя. Тогда я была совершенно уверена, что мои подростки получили только поверхностные знания о шахматной игре, и что им был нужен учитель с опытом – настоящий шахматист. И тем не менее, я наблюдала за ребятами с гордостью, когда они собирались вокруг шахматной доски (из картона), где двое играли, а остальные внимательно следили за их игрой.
Много лет спустя мы с мужем были в гостях у моих родственников в Степном Кучуке, и я встретилась случайно с группой моих бывших учеников. Восторженно они вспоминали свои годы, проведенные в этой школе, где я была их учительницей и воспитательницей. По сравнению с их собственными детьми, которые теперь были в таком же возрасте, как они тогда, у них самих, по их мнению, было тогда счастливое детство – благодаря мне, а с их детьми теперь вообще никто в школе не занимается. Через несколько дней пригласил мой племянник Александр Цвингер нас поехать с ними на Солёное озеро недалеко от Кулунды. Вдруг я там увидела, что прямо в мою сторону бегут двое молодых людей, выкрикивая: „Лида Александровна!" Женщина обняла меня, а мужчина спросил: „Неужели вы не узнаете нас?" – „Нет. Извините, пожалуйста". – „Александр Логинов, Светлана Куценко". – „Боже мой, мои ученики". Эти двое были все три года моей работы в школе Степного Кучука в одном классе, с 5-го по 7-й. Теперь они супружеская пара, он офицер, она (по-моему) учительница. Мой муж был рад познакомиться с такими приятными, симпатичными людьми – моими учениками. Когда Аня – жена моего племянника, и Лиля – моя племянница, собирались накрыть на одеяле стол, Саша Логинов спросил, вынимая из сумки коробку с шахматами, не хотел бы кто-нибудь с ним сыграть партию. Мой муж, страстный любитель шахматной игры, тут же отозвался. Я наблюдала за Георгием (моим мужем) и заметила, что ему приходилось всё больше напрягаться, чтобы сделать ход. Тихо я спросила у Светланы: „Наверно, в офицерской школе Саша так хорошо научился играть в шахматы?" Саша это услышал и быстро повернулся ко мне, тоном, как будто мой вопрос его обидел, он сказал: „Лидия Александровна, вы же меня научили играть в шахматы". Георгий непонимающе посмотрел на меня. Потом я рассказала, как я учеников своих учила играть в шахматы.