Наступило лето, и приближалось время вступительных экзаменов для Юры. Еще в июле мы подали заявление в комендатуру с просьбой разрешить мне выезд на постоянное место жительства в г. Новосибирск. В конце июля Юрий поехал в Новосибирск и вернулся 10 августа. Экзамен он сдал отлично и был зачислен на учёбу. На следующий день мы были в комендатуре. Нам обещали своевременно дать ответ. Я была уже на восьмом месяце, и Юрий взял на себя все посещения комендатуры. Здесь хотелось бы мне привести один эпизод из недавнего прошлого. Это было еще до оформления нашего брака, по-моему, при посещении комендатуры, когда я перешла от Клавдии С. в общежитие, тогда один из комендантов, как-то доверительно глядя мне в глаза, дал мне добрый совет, чтобы я не соглашалась на брак с этим молодым человеком. „Поверь мне, – сказал он, – это не принесет вам обоим ничего доброго. Оставь его, пока не поздно". Я тоже смотрела ему в глаза и не ответила ничего.
Теперь мы ожидали разрешения на выезд… Юрий и слышать не хотел, чтобы я осталась одна в Барнауле. Я тоже этого не хотела…
„Тогда поедем без разрешения, – сказал он твердо. – Ты только не бойся, я беру всю ответственность на себя, и если они такие бесчеловечно жестокие, то я пойду с тобой в тюрьму". – „На 20 лет строгого режима?" – „На все 20 лет".
Мы складывали чемоданы. Недавно я купила маленький фотоальбом и вставила в него уже мои, совсем немногие фотографии. Юрий подал мне немало карточек с себя и своих родственников, которые он взял у своей матери. С интересом я разглядывала их и вставляла в альбом. Тут мне бросилась в глаза маленькая фотокарточка; конечно, это был Юрий, но она мне показалась уже знакомой. „Юра…" Я вспомнила и рассмеялась, и не могла глаз оторвать от этого маленького снимка. Юрий подошел. „Это я так смешно выгляжу?" Он хотел взять снимок. „Нет, совсем наоборот. Сядь на минутку…"
И я рассказала ему историю с плакатом, когда я жила у Любы в Родино и училась в 10-м классе. „Молодой человек точно так же выглядел, как ты на этом снимке, только в руках у него была логарифмическая линейка, и стоял он на фоне высотной стройки". Юрий показал на свою логарифмическую (инженерную) линейку, которая еще не была упакована. „Тогда я пообещала своей хозяйке, что я когда-нибудь выйду замуж за этого молодого человека".
А Юрий рассказал мне, как он во время экзаменов в Новосибирске встретился с двумя своими друзьями, с которыми он учился вместе в строительном техникуме в Барнауле. С одним из них он проживал в одной комнате, с Владимиром Тюркиным. В первый вечер они сидели вместе и рассказывали друг другу о своей работе, о жизни. Владимир был больше года женат, и их сыну уже исполнилось полгода. Они оба достали фотографии из своих карманов. „Моя блондинка, и у неё большие голубые глаза", – сказал один. „Моя тоже", – сказал другой. Оба засмеялись. „Мою зовут Лида", – сказал один. „Мою тоже". После короткой паузы. „Только моя – немка". – „Моя то-о-же". – „Моя родом из Мариенталя на Волге…" – „Нет, моя родилась на Украине, в Григорьевке". Тогда выяснилось, что Лида Тюркина (рождённая Гутшмит), хотя родилась на Украине, но семья её, когда она была еще маленькая, добровольно переселилась в Сибирь, и они, следовательно, были независимы от комендатуры, т. е. остались свободными. И при женитьбе не было проблем, Лида получила фамилию мужа.
Второй друг Алексей Мушуров был тоже женат, и его сыну было уже полтора года. Алексей был на четыре года старше Юрия. Его в 1945 году взяли в Армию, он попал на фронт, получил ранение и был определен на лечение в госпиталь города Сочи на Черном море. Там он, волею судьбы, познакомился с совсем юной санитаркой Любой. После госпиталя, к этому времени и война закончилась, приехал Алексей в Барнаул, и как участник войны, был без экзаменов принят в строительный техникум, где он и подружился с Юрием и Владимиром. После техникума он поехал в Сочи и привез свою Любу на Алтай. Все трое после техникума отработали по три года в разных местах, и теперь встретились в Новосибирске и поступили на специальный курс для выпускников строительного техникума, отработавших на строительстве не менее трёх лет. Как стипендия за ними сохранялась зарплата за последний год работы, не превышающая, однако, 1200 рублей в месяц. Таким образом, студенты этого курса были почти все семейные. Мне тоже можно поехать с мужем, но только без паспорта и без разрешения НКВД. Моя свекровь, между тем, приходила к нам в гости и попросила у меня прощение. К нашему отъезду она принесла стёганое детское одеяльце в подарок внуку или внучке. Её сестра Наталья, Юрина тётя, подарила нам хорошую, по тем временам, железную полутораспальную кровать, к ней еще матрац. Кровать стояла упакованной у стены. Детские вещи, которые я сама сшила, и одеяльце я сложила в самодельную сумку из материи. Мой арестантский чемодан был уложен, и Юрин, хотя настоящий, но совсем обтрёпанный, был до предела набит.
В день отъезда утром рано приехал муж тёти Наташи, работавший шофёром на грузовом автомобиле. Они с Юрием отвезли кровать с матрацем на станцию, чтобы отправить их багажом. Юрий и его дедушка Павел выпили еще по рюмочке на прощанье. На вокзале поезд стоял уже на пути, но вагоны были еще закрыты. Билеты у нас были третьего класса, это значит, сидячие места, если ты такое найдешь. Перед многими вагонами, я думаю, перед всеми 3-го класса, толпились пассажиры – где больше, где поменьше. К вагону, где было больше всего народу, повел нас Юрий. Тётя Наташа хотела, чтобы мы пошли к другому вагону, но Юрий поставил чемодан и сказал: „Спокойно, пожалуйста, и, лучше всего, молчите". Я полностью полагалась на него, думала, он знает, что делает. Когда дверь открылась, толпа уплотнилась у входа. Мы стояли сзади и наблюдали за невиданным спектаклем. У всех было много багажа, держали его на голове, на плечах, в руках. Все кричали друг на друга, бросали свои мешки и узлы через головы в вагон, карабкались по лестнице вверх. Мне казалось совершенно невозможным попасть в вагон. Вдруг наш дед Павел стал проталкиваться через толпу и кричать: „Товарищи, люди, пропустите же беременную женщину, на сносях". Кто-то обернулся, но все протискивались вперед. „Пожалейте же, люди, пропустите её". И тут появился молодой человек. „Что тут происходит? Товарищи! Что это за посадка?" Раздался милицейский свисток, и все остановились.
„Освободить проход!" – командовал парень. Милиционер это? Или?..
„Пропустить беременную женщину!" – Юрий слегка подтолкнул меня сзади, и я пошла с опущенными глазами через толпу. У двери мне вежливо помогли подняться в вагон. Я оглянулась, Юрий стоял сзади и, улыбаясь, кивнул мне. Сидячего места я уже не нашла, но люди сдвинулись и освободили мне место у окна. Потом в проходе открыли окно, и люди стали свои узлы передавать через окно. Так появились и наши чемоданы с указанием „беременной". Кто-то поместил их на третьей полке. А пассажиры всё поднимались в вагон – он уже был переполнен. Плотно стояли люди в проходах, держась за верхние полки. Юрий крикнул мне из тамбура: „Лида, я здесь!"
До конечной станции Новосибирск (семь часов езды) не смог он пробраться ко мне. И только благодаря этой давке никакой контролёр не смог бы в этом вагоне исполнить свои обязанности, а то бы меня, без всякого сомнения, высадили из поезда. Слава Богу!
Уже под вечер мы прибыли в Новосибирск. Юрий сдал один чемодан в камеру хранения, и мы трамваем доехали до нашего нового приюта в Октябрьском районе. Маленькую комнатку (6 кв.м.) Юрий снял сразу после экзаменов за 250 рублей в месяц. Первую ночь мы спали на полу на матраце, который нам хозяйка тётя Катя великодушно предоставила. На следующий день Юрий привез кровать и всё остальное. В этот же день – было воскресенье – он на базаре купил самодельный, но хороший добротный стол с идеально ровной поверхностью, который потом служил ему и чертёжной доской. Еще он купил табурет, а второй мы получили от хозяйки.
Прошло 2-3 дня, а я еще не заявила о себе в комендатуре. У Юрия занятия начинались в 15:00 и продолжались около 8 часов. В предобеденное время первых дней мы закупали продукты питания и письменные, как и чертёжные, принадлежности для Юрия. На третий день (по-моему) Юрий сказал: „Завтра пойдем в комендатуру". Я только кивнула. Когда он в половине третьего ушел на занятия, я собралась в путь. Прохожих я спрашивала, где находится милиция, там я должна была объяснить, почему я ищу НКВД. Я сказала, что я немка-спецпереселенка и мне надо отметиться в комендатуре, при этом я умалчивала о том, что приехала из Барнаула без разрешения НКВД.
НКВД находился в том же здании, только с входом за углом, т. е. на другой улице. Меня привели в эту организацию, дежурный у входа назвал комнату, мой сопровождающий постучал в массивную дверь, тут же сам открыл её, меня пропустив, снаружи закрыл её. Теперь я стояла в большом помещении, впереди за столом сидели двое мужчин, по моему определению – начальники. Они были так погружены в какой-то разговор, что они меня, очевидно, вообще не заметили, и они не реагировали на моё „здравствуйте". Страшная мысль пришла мне в голову, пока я молча стояла и ждала… Я не взяла с собой узел с детскими вещами! А вдруг меня арестуют! Во что я одену и заверну ребёнка, если придется… там… родить? С ужасом я посмотрела на них… Нет! Не может этого быть! Они что-то передают друг другу, газету или журнал, потом совместно что-то читают… И я кашлянула. Теперь они меня заметили, один из них сказал: „О-о! Подойдите поближе. Что у вас?" Я положила на стол свою справку и свидетельство о браке. Когда я сказала, что я приехала без разрешения, сказал один: „Что? Без разрешения? Из Барнаула в Новосибирск? Вас же в своё время известили о том, что самовольная отлучка от места прописки карается двадцатью годами строгого режима. Вы расписались за это?"
„Да". Они посмотрели друг на друга. Во мне – внутренние судороги. Я отвернулась. Говорили они еще между собой или нет, я не слышала. Потом один сказал: „Так, гражданка Лидия Герман, ваше счастье, что вы идете в роддом, а то бы следовало вас судить". Затем уже более дружественно: „Теперь успокойтесь, – он спросил и записал мой теперешний адрес. – Идите домой, а после родов придёте. Потом посмотрим". Чрезмерное напряжение – и в результате скованность во всём теле. Я не могла сказать больше ни слова, слёзы застлали глаза. Пришел сопровождающий и вывел меня на улицу. Дома удалось еще поспать, и когда пришел Юрий, я рассказала ему бодро и радостно о моем посещен