Осмотрев место преступления, Марину повезли в районное отделение милиции.
Ее втолкнули в плотный тяжелый воздух, скопившийся между обшарпанными стенами. Он вобрал в себя смесь перегара и пота, запахи крутых ребят за работой и других крутых ребят, их подопечных, расположившихся по разные стороны решеток и крепких стальных дверей. Это был густой воздух, насыщенный тревогой, пронзительными телефонными звонками и топотом сапог за стеной. Воздух, который в страшных снах давит на тебя, не дает убежать от опасности.
Едва очутившись в этом сне, Марина испугалась, что никогда не проснется. «Я пропала», — думала она.
Следователь из прокуратуры, молодой, неловкий, непропорционально сложенный человек, походил на подростка. Костюм болтался на нем мешком, как на огородном пугале. Он краснел и бледнел. На большинство своих вопросов сам же и отвечал. То бормотал, то начинал кричать, ронял на пол пустую пока еще папку «Дело №…». Следователь был новичком.
Марина впервые столкнулась с тем, что обычные, вполне невинные вещи могут выглядеть подозрительно. Ей не верили, все ее объяснения вызывали насмешку.
В конце концов ее оцепенение сменилось яростью. Она расплакалась от бессилия и нелепости происходящего.
Следователь-подросток принес ей воды в надтреснутом, не очень чистом стакане. «Чем хуже, тем лучше», — подумала Марина и с омерзением выпила воду.
В милиции она провела остаток ночи. Подписала несколько бумаг, в том числе подписку о невыезде. Это означало, что она — подозреваемая. И ни в какую Венецию ей опять нельзя. Весь мир заботится о том, чтобы Маринина мечта не сбылась.
В шесть утра она добралась до квартиры и легла в гостиной на диване не раздеваясь. Поставила рядом телефонный аппарат. У Александра никто не снимал трубку. Голова раскалывалась. Ей нужно кого-нибудь попросить убрать все эти осколки в спальне. Сама она не сможет.
Марина накрылась пледом и сверху плащом. Ее знобило. Нужно выпить аспирина. Гоша должен заехать, он хотел ее поздравить. А с Александром она поужинает в другой раз, ничего страшного.
Она открыла глаза, оглядела темную и прохладную комнату. Часы, висевшие на стене, остановились на шести часах вечера. Или утра. Это еще предстояло выяснить.
Марина набрала номер, небрежно нацарапанный на салфетке. Глядя в потолок, она долго слушала длинные гудки на том конце провода. Как только она положила трубку, телефон зазвонил.
— Здравствуйте, могу я поговорить с Мариной Белецкой? — раздался в трубке тусклый голос Виталика, ее начальника. Голос, который она хотела услышать меньше всего.
— Я слушаю, — ответила Марина.
— Марина, где же вы пропадаете?! Вас разыскивает полгорода. Я уже устал отвечать на звонки.
— А который теперь час? Неужели нельзя хотя бы в выходные оставить меня в покое?
— Что?! Какие выходные? Сегодня понедельник, семь тридцать вечера. У вас, между прочим, рабочий день.
Марина подскочила на диване:
— Понедельник? Вы не разыгрываете меня? Я, кажется, заболела.
— Выздоравливайте поскорее. Вам звонили из оргкомитета «Золотого пера» и еще миллион человек. Просто телефон оборвали.
Понедельник. Она пропадала во сне или в обмороке трое суток. Марина провела рукой по лбу. Она почувствовала себя как человек, который медленно падает в бездонную пропасть. Как ребенок, который потерялся навсегда.
Номер Александра не отвечал.
Если бы она не отправилась ужинать и развлекаться с этим американцем, Гоша был бы жив. И что ей стоило дождаться Гошу? Ведь она чувствовала, что у него неприятности, что он нуждается в помощи. Как же она виновата перед ним! Что же она за друг ему была?!
Если бы она только знала, кому и как отомстить!
Марина сталкивалась со смертью не впервые. В детстве ей, как и всем маленьким детям, взрослые обещали изобрести лекарство против смерти. Те же взрослые, что погибли в авиакатастрофе, когда Марине не было еще семнадцати.
Главное, что осталось в душе из страшного времени после похорон родителей, — это сознание, что смерть таинственна, глубока и величественна. Марина тосковала скорее по истинной жизни, а не по умершим родителям. По встрече с тем удивительном и радостным местом, где смерти, страданий уже нет. Куда отправились родители, бросив ее одну на земле.
Именно поэтому Марина редко ходила на кладбище. В посиделках на лавочке напротив могильного креста ей виделась такая же ложь, как и в пьяных поминках, в пустой болтовне соседей и сослуживцев о смысле жизни и смерти.
А тогда, на похоронах, глядя на два закрытых гроба, Марина даже поймала себя на какой-то странной зависти — они навсегда избавлены от этой лжи.
Гибель родителей научила ее справляться с чувством потери. Тогда потеря не казалась Марине безнадежной. Наоборот, их уход был как временная, пусть долгая, разлука. Как сон, обещающий пробуждение.
Совсем не так Марина восприняла смерть Гоши. Ужасная, бессмысленная случайность. Потеря окончательная. Умом Марина понимала, что она скорее всего не права, но чувства, и в первую очередь чувство мести, лишали ее сил, сжигали изнутри.
Смерть не пугала Марину до тех пор, пока она не увидела запекшийся окровавленный затылок Гоши и его неловко вывернутые руки.
Марина решила, что никто не поможет в ее беде, кроме нее самой. Она взяла щетку, совок, мешки для мусора и вошла в спальню. Ничего здесь не изменилось, только появился тяжелый запах подгнивших цветов. Марина распахнула окна, закатала рукава свитера и принялась за уборку.
Она выбрасывала все, что валялось на полу и попадалось под руку. Осколки, бумаги, носовые платки, раздавленные тюбики с кремами. Когда она выносила мусор, то уже знала, что справится. Что начнет жизнь сначала.
В проветренной, полупустой и выскобленной спальне Марина села на пол и разрыдалась. Она оплакивала сразу множество вещей. Свое сиротство, одиночество, бессилие. Бесплодные надежды на счастье с Александром. Потерявшуюся из виду Юльку. Сломанный приз. Заброшенного Джакомо Казанову.
Так долго и сладко Марина не плакала еще никогда в жизни. Глубокой ночью она вытерла слезы и мысленно похоронила все, о чем плакала, вместе с Гошей.
Наскоро приняв душ, Марина постелила на кровать свежие чистые простыни и снова заснула. Она так вымоталась, пока мыла пол и плакала, что мгновенно провалилась в сон. Без всяких снотворных.
Сон подкрепил Марину. С утра она почувствовала острый голод и вспомнила, что трое суток ничего не ела.
Она опустила яйцо в кастрюльку с кипящей водой. Подумала и добавила туда еще одно. Намазала горячие хрустящие тосты маслом, а когда масло немного подтаяло, положила сверху сыр и нарезанный кружочками огурец. Выдавила сок из двух апельсинов. Сварила кофе. От вкусных запахов закружилась голова.
Она впилась зубами в бутерброд с сыром. Как хорошо, что в жизни еще есть простые радости. Солнце, воздух, горячая еда.
Пора было на работу. Марина вымыла посуду, аккуратно расставила ее по местам, вернулась в спальню и раскрыла дверцу платяного шкафа. Ей захотелось надеть что-нибудь светлое, нарядное.
Она остановилась на длинной узкой трикотажной юбке, про которую Юлька говорила «цвета горячего шоколада со сливками». Достала с верхней полки молочной белизны кашемировый свитерок, очень подходящий к изменчивому московскому лету. И наконец, извлекла из коробки белые туфли на небольшом изящном каблуке.
Уже выходя из метро, Марина не удержалась и решила еще раз, последний, позвонить Александру. Дать ему — и себе — последний шанс. Номер она помнила наизусть. Нужно было только найти жетон.
В маленьком внутреннем карманчике сумки, который застегивался на «молнию», Марина увидела ключи. Это были ключи от Гошиной квартиры.
Марина была у Гоши всего пару раз. Она не любила просыпаться по утрам в чужой квартире, без своего махрового халата, без зубной щетки и крема для рук. Обычно Гоша оставался у нее, но ключи свои ей вручил для равновесия. Потому что Маринины ключи всегда лежали у него в кармане.
У Александра никто не отвечал. Марина позвонила в отделение милиции. Она ничего не понимала в вещественных доказательствах, но не хотела попасть в неприятное положение. Пусть у нее заберут эти ключи, они ей не нужны, думала Марина в ожидании ответа.
— Здравствуйте. Мне нужен следователь, который занимается делом об убийстве.
— Каком убийстве? — взвился на том конце провода женский голос. — У нас здесь сто убийств, девушка.
— Ну, он молодой, нескладный такой. Убийство произошло в пятницу, — попробовала объяснить Марина.
— Егоров, что ли? Так он обедает. Позже позвоните.
— Извините, пожалуйста, — растерялась Марина, — а можно узнать, когда именно?
Но трубку уже положили.
«Какой может быть обед в одиннадцать утра? — встревожилась Марина. — Невинный человек убит, а они там обедают целыми днями». Таким работягам легче сделать из Марины убийцу, чем найти настоящего.
Она еще постояла немного возле автомата, развернулась и пошла обратно на эскалатор. Если милиция большую часть рабочего времени тратит на прием пищи, значит, Гошину квартиру еще не опечатали. Марина зайдет, заберет свои вещи и быстренько уйдет.
Через полчаса Марина была перед Гошиной дверью, обитой вызывающим зеленым дерматином. Как она и предполагала, никакой печати не было. Она вставила ключ в замок, как можно тише повернула его и вошла.
В квартире стояла мертвая тишина. Воздух был затхлым, как будто здесь не обитают уже давным-давно.
Марина смутно помнила, что у Гоши где-то на другом конце Москвы живут мать с отчимом, о которых он говорить не любил. Гоша никогда не звонил им и досадливо морщился, когда кто-нибудь расспрашивал о них. Должно быть, им уже сообщили, подумала Марина, но снова вспомнила про неторопливый милицейский «обед».
Родной отец Гоши, гидростроитель, развелся с его матерью, когда Гоша был еще ребенком. Он уехал от обиды на Север, никому не писал, а некоторое время спустя погиб во время аварии на электростанции.