исущей, как тогда показалось, всем ее нарядам. Рэнналф подумал, что она намеренно скрывает свои прелести. Сейчас по бокам имелись две вставки из удачно подобранной ткани более темного кремового оттенка, полоска такой же ткани обрамляла ворот, гораздо меньше открывая грудь, чем прежде, и линия талии практически полностью отсутствовала. На голове у нее была красивая шляпка, отделанная кружевом, которая, как и следовало ожидать, полностью скрывала ее волосы.
Многие ли из сидящих за столом людей, размышлял Рэнналф, с которыми она знакома вот уже неделю, догадываются, что ей гораздо меньше тридцати лет? Знает ли кто-то из них, какого цвета у нее глаза и волосы?
Сегодня он отчетливо осознал: он не может, просто не может жениться на болтушке Эффингем. Да он с ума сойдет через неделю после свадьбы. Джулиана не просто отличалась глупостью и беспечностью — она была тщеславна и думала исключительно о себе. И единственная причина, по которой она старалась привлечь его внимание, заключалась в том, что он был сыном герцога и обладал огромным богатством. Она не сделала ни малейшей попытки узнать, что он за человек. И скорее всего никогда не сделает. Он рискует провести остаток жизни с женщиной, которая никогда не узнает, да и вряд ли захочет узнать, что последние десять лет он прожил с чувством вины за то, что не выполнил свой долг и не пошел на церковную службу, как того хотел отец, а вместо этого бесцельно прожигал жизнь в мимолетных удовольствиях. Или что совсем недавно он принял решение придать своей жизни цель и смысл, стать знающим, увлеченным, ответственным и даже, может быть, прогрессивным помещиком.
Разговор за ужином не требовал особых интеллектуальных усилий. Рэнналфу одновременно удавалось думать о постороннем.
Он не мог жениться на мисс Эффингем.
Но он также не хотел разочаровывать бабушку. Неужели он был единственным, кто замечал строгость, с которой она держала себя, и глубокие складки в уголках губ, свидетельствовавшие о том, что она терпит боль? Или лихорадочный блеск глаз, выдававший моральную усталость? И тем не менее этот садовый праздник, перетекающий в ужин и увеселительную программу для гостей Харвуда, был целиком и полностью ее идеей. Рэнналф несколько раз взглянул на пожилую леди с нескрываемой нежностью.
А еще была Джудит Лоу. Интересно, понимает ли она что двое мужчин одинаково вожделели ее сегодня? К его глубочайшему стыду, Рэнналф хотел ее так же отчаянно, как Эффингем. Бледная, растрепанная, простоволосая, она выглядела до боли желанной, а ее дрожь и смятение навевали мысли о том, что ее можно утешить совсем иным способом, чем тот, который он избрал.
Он сидел рядом с ней в летнем домике, с трудом обуздав свои порывы и сосредоточившись на том, чтобы успокоить ее, помочь обрести душевное равновесие, в котором бедняжка так нуждалась. И каждую минуту Рэнналф проклинал самого себя за то, что ничем не отличается от Эффингема.
Он привык считать женщин существами, созданными специально для удовольствия и удовлетворения его желаний. Их можно было брать, использовать и, заплатив, навсегда забывать о них. Таковы, по его мнению, были все женщины. За исключением, конечно, его сестер и остальных леди, а также всех добропорядочных женщин и тех особ сомнительной добродетели, которые все же сказали ему «нет».
Основная беда таких чувственно-прекрасных женщин, как Джудит Лоу, заключалась, по мнению Рэнналфа, в том, что мужчины всегда смотрят на них с вожделением, не замечая душу за телом богини.
Бабушка прервала поток его размышлений, встав из-за стола и пригласив всех леди проследовать в гостиную. Когда дамы удалились, перед Рэнналфом открылась блестящая перспектива насладиться долгим, истинно мужским разговором, особенно когда сэр Джордж Эффингем и еще несколько джентльменов выразили желание провести остаток вечера за столом. Тем не менее, повинуясь чувству долга, он решил взять на себя роль хозяина праздника и снять часть обязанностей с бабушкиных плеч. Через двадцать минут он поднялся с места и вместе с джентльменами отправился в гостиную.
У него не было никакого желания слушать, как несколько юных особ будут развлекать присутствующих игрой на фортепиано.
— Давайте выпьем чаю, — предложил он, — а потом немного развлечемся. Участвовать будут... дайте-ка подумать... все присутствующие моложе тридцати лет.
Среди гостей пронеслась волна протестов, причем большинство голосов принадлежало мужчинам, но Рэнналф поднял руку и рассмеялся.
— Почему только дамы должны каждый раз демонстрировать свои таланты и достижения? — осведомился он. — Все мы, я уверен, можем изобразить что-нибудь такое, что обязательно доставит удовольствие гостям.
— Бьюсь об заклад, Бедвин, — раздался голос лорда Брейтуэйта, — никто не пожелает слушать мое пение. Когда я посещал уроки школьного хора, учитель как-то сказал, что самый приятный звук, с которым можно сравнить мой голос, — это лягушачье кваканье. В тот день моя певческая карьера закончилась.
Раздался дружный смех.
— Никаких исключений не будет, — сказал лорд Рэнналф, — кроме пения, есть множество способов развлечь зрителей.
— А что вы собираетесь делать, Бедвин? — поинтересовался Питер Уэбстер. — Или хотите уклониться под предлогом, что вы хозяин праздника?
— Поживем — увидим, — уклончиво ответил Рэнналф. — Итак, десять минут на чай, и я прикажу убрать подносы.
Чтобы все было справедливо, первым номером программы стал Рэнналф. Он знал несколько необычных фокусов, которыми любил развлекать Морган и ее гувернантку. Сейчас он показал только некоторые из них, вроде таких детских штучек, как исчезновение монетки и затем ее извлечение из правого уха мисс Кук или кармана жилета Брануэлла Лоу, а также неожиданное превращение носового платка в часы на цепочке или дамский веер. Публика восхищенно охала и замирала в восторге, а потом с энтузиазмом аплодировала, как будто он в самом деле был великим иллюзионистом.
Некоторых гостей приходилось уговаривать, например, сэра Дадли Рой-Хилла, который наотрез отказался выставлять себя идиотом, как он выразился. Тем не менее удивительно, сколько разнообразных и подчас весьма нешуточных талантов, дремавших всю первую половину праздника, проявилось в течение следующего часа. Женщины, как и предполагалось, исполняли в основном музыкальные номера: кто-то играл на фортепиано, кто-то пел. Одна из дам, мисс Ханна Уоррен, сыграла на стоявшей в гостиной арфе, которую Рэнналф до этого ни разу не слышал. Лоу спел шутливую балладу приятным тенором, а Уоррен исполнил дуэтом с сестрой песню в стиле барокко. Тангвей прочел одно из стихотворений Колриджа так страстно и эмоционально, что дамы разразились бурными аплодисментами еще до того, как он успел произнести последнюю строчку. Уэбстер довольно успешно попробовал изобразить казацкую пляску, виденную им во время одного путешествия. Он сгибал колени, делал причудливые движения руками, пристукивал каблуками и сам себе подпевал, так что и он сам, и все присутствующие хохотали до слез. Закончил он тем, что бесформенной массой растянулся на ковре. Брейтуэйт, очевидно воодушевленный теплым приемом его байки о школьном хормейстере, рассказал еще несколько анекдотов из своего ученического прошлого, немного преувеличив и живописав их такими уморительными деталями, что не только у дам, но и у некоторых джентльменов от смеха полились слезы.
— Ну вот, — сказала леди Эффингем, когда Брейтуэйт сел на место, — кажется, все. Я бы могла еще час слушать и смотреть. Прекрасная идея, лорд Рэнналф. Мы все повеселились на славу. Я, правда...
Рэнналф жестом остановил ее.
— Не так быстро, мэм, — сказал он, — еще не все выступили. Осталась мисс Лоу.
— О, я не думаю, что Джудит захочет выставлять себя на посмешище, — поспешно сказала любящая тетушка.
Рэнналф проигнорировал ее замечание.
— Мисс Лоу?
Джудит резко вскинула голову и посмотрела на него расширившимися от смятения глазами. Все было задумано только ради этого момента. Рэнналф был в ярости от того, что бедную Джудит превратили в невидимку, относились к ней немногим лучше, чем к служанке, и все потому, что этому щенку, ее братцу, вздумалось жить не по средствам в надежде на неисчерпаемое отцовское состояние. Джудит должна показать себя во всем блеске, пусть только один раз, пока все гости Харвуда в сборе.
Конечно, Рэнналф все подстроил специально, но идея пришла к нему задолго до неприятных событий сегодняшнeгo дня. Весь вечер он ждал возможности сорвать с нее шапку-невидимку.
— Но у меня нет особых достижений, милорд, — запротестовала она. — Я не играю на фортепиано и пою весьма посредственно.
— Может быть, — вкрадчиво проговорил Рэнналф, глядя ей прямо в глаза, — вы можете прочесть нам наизусть отрывок из стихотворения, какого-нибудь литературного произведения или из Библии?
— Я... — Она покачала головой.
Хватит, надо оставить ее в покое, решил про себя Рэнналф. Он совершил ошибку. Он смутил и, может быть, ранил ее.
— Возможно, мисс Лоу, — ласково проговорила его бабушка, — вы сможете вслух прочесть нам стихотворение или отрывок из Библии, если я попрошу принести из библиотеки книгу? Сегодня во время нашего разговора я обратила внимание, какой у вас приятный тембр голоса. Но это только если вы не против. Рэнналф не будет настаивать, если вы очень стесняетесь.
— Честно, не буду, мисс Лоу.
— В таком случае, мэм, я прочту кое-что, — с несчастным видом произнесла Джудит.
— Не принесешь что-нибудь из библиотеки, Рэнналф? — попросила леди Бимиш. — Может, томик Мильтона или Поупа? Или лучше Библию?
Ну вот, добился только того, что она окончательно растерялась, подумал Рэнналф, направляясь к выходу, но не успел он дойти до двери, как его остановил голос Джудит.
— Нет! — воскликнула она, поднимаясь с места. — Принести книгу и отыскать подходящий отрывок займет много времени. Я лучше... я сыграю небольшую сценку, которую выучила на память.
— Джудит! — ужаснулась леди Эффингем. — Не думаю, что собравшееся здесь общество одобрительно отнесется к школьным постановкам.