я по его земле — станешь в силу какого-то ветхого правила его собственностью. Из этого произрастала привязанность. Он любил свою собственность. Однажды он сказал мне, что жаждет любую женщину, попадающуюся ему на глаза. Мне это льстит, сказала я. Он покраснел, как флаг Британской Империи. Он имел в виду другое.
— Любой, которую я вижу, я жажду обладать, — поправился он.
— Это другое дело, — сказала я.
— Ты смеешься надо мной, — буркнул он.
— Да, но невесело. Ты несмешной.
Это его обидело.
— Я всегда считал себя очень смешным.
— Нет, когда доходит до содержимого твоих штанов. Или до того, что ты не можешь там удержать.
Это его ободрило. Бодрость в его понимании значила готовность к спариванию.
Ему нравилось воображать себя отцом нации. Если бы у него была возможность провести закон, запрещающий всем остальным мужчинам заводить детей, он бы не преминул это сделать. И не сказать чтобы он особенно любил свое потомство. Он совершал обходы, как сельский доктор, осматривал свой последний приплод, справлялся о поле и об имени, пару раз подбрасывал младенца в воздух, оставлял чек, на который можно было приобрести целую деревню, — и исчезал из виду. Тори Рори. Лорд Поршень Пит. Герцог Смегма Магма — так я его прозвала. Не подступай ко мне со своим поршнем, предупреждала я его. Нечего меня бурить, я не нефтяная скважина. Он возражал, что по-другому не умеет. Он впивался в женщину и принимался ее буравить. Ему было невдомек, что существуют другие способы. То, что ты начал, еще не значит, что обязательно надо кончить, увещевала я его. Можешь сделать перерыв, выкурить сигарету, даже почитать газетки. Я не возражаю, мы не смотрим на часы (смотрели, конечно, — на часы Флоры). И нечего меня укрощать. Я — добровольная участница. Может быть, когда-нибудь я сама стану преследовать тебя в чаще.
— Ты — меня? — Можно было подумать, что я предложила ему нарядиться женщиной.
Но напрасно я старалась. У него был один коленвал и одна скорость, как у автомобиля без передач. Он впивался в меня и бился в судорогах обладания.
— Долой предохранение! — крикнул он однажды на придорожной стоянке неподалеку от Тонбриджа. Мне как раз надоела диафрагма, а тут и Поршень Пит, решив прихвастнуть, заявил, что тоже против всякого такого.
— Никаких «долой»! — заорала я, спохватившись, но было поздно. Его уже охватил острый собственнический экстаз, и после трех-четырех его конвульсий на заднем сиденье его «роллс-ройса» я уже была беременна его ребенком.
— Бедная Флора, — сказал он, слезая с меня.
— Бедная Флора, — повторила я. — Прочь из машины!
— Это моя машина.
— Больше не твоя. Теперь она принадлежит нашему ребенку.
Я отправила его домой пешком.
Теперь как раз для таких случаев он держит в багажнике складной велосипед. Точно так же поступает его сын Сэнди.
Далеко идти ему, правда, не пришлось. У него было по дому в каждой деревне графства, и в каждом доме — женщина с его ребенком.
Так, во всяком случае, появился на свет Сэнди — фигурально выражаясь, с серебряным «роллс-ройсом» во рту.
Зачем я оставила плод? Хороший вопрос. Я не молодела — сколько лет мне было тогда? Тридцать… пять, шесть, семь? Кто знает? Можно посчитать, но как-то не хочется. Нездоровое занятие — считать, в каком возрасте вы совершали ошибки. Так и будешь без конца суммировать. Скажем так: несмотря на возраст, я легко относилась к нечистому чуду рождения. С ним всегда можно было так или иначе справиться. Но этого — все дело в сроках — я, кажется, хотела всерьез. Королевского дитя. Или по крайней мере дитя, чей отец проникал в царственных особ так же, как в меня. Не хочу быть грубой, но эти вещи заразительны. Когда я говорю «хотела», я не имею в виду биологическую потребность. Скорее подразумевалось «посмотрим смеха ради, что из этого выйдет». Не будем придавать излишнего значения материнским грезам. Любопытство — это тоже неплохо. Подносишь младенца к свету, щекочешь, чтобы поглядеть на реакцию, пристраиваешь к груди — и если не чувствуешь отвращения, то можешь даже его оставить.
Папочка обязательно раскошелится. Если, конечно, не вмешается ночная жена Флора.
Этот станок по выбросу спермы даже припас для Сэн-ди местечко в своей старой школе Смегма Магма. Там его учили стильному ношению разных носков и превращению страны в подобие его самого.
Как оказалось, это было излишне. Сэнди родился готовеньким. Не имея ни акра за душой, он всегда вел себя так, словно владел необозримыми угодьями. Поршень Пит Младший. Люди воображают, будто на тори можно выучиться. Дудки. Тори — это костная структура. Это такая грудная клетка, такая диафрагма — грудная, ясное дело, а не тот силиконовый колпачок, который я однажды поленилась себе вставить. Младенец тори даже дышит так, чтобы втянуть весь наличный воздух. Этот выталкивал других малышей из колясок, сжевывал их погремушки, гонялся по паркам за маленькими девочками, ожидая в ответ любви.
И получал ее. Причем не только мою.
20
Занятная вещь! На праздновании дня рождения знакомой домашней помощницы в китайском ресторане / банкетном зале «Фин Хо», откуда рукой подать до дома на Финчли-роуд, где она ухаживает за Принцессой, — нынче помощниц на Финчли-роуд в два с половиной раза больше, чем их подопечных, — Эйфория, не переставая прыскать, позволяет ей погадать.
Потом она взахлеб рассказывает об этом Насте, но та нисколько не впечатлена методом предсказания будущего — вульгарным гаданием на картах.
— Я верю только чаю, — говорит Настя. — Но не из пакетика, а листовому.
— Что такого особенного в чаинках? — интересуется Эйфория.
— Мне нагадали на чаинках, что я приеду сюда.
— В Англию?
— В Англию. В Лондон. К миссис Дьюзинбери. Всё-всё.
— Что-нибудь еще?
— Кучу всего. Например, знакомство с титулованным мужчиной.
— Выходит, чаинки не такие уж надежные.
— Еще они предсказали мне знакомство с глупой африканкой.
Эйфория рассчитывает, что Принцесса будет к ее рассказу благосклоннее; и верно, та не отвергает услышанное Эйфорией предсказание на том основании, что ей гадали не на чаинках.
— Что же тебе грозит? — спрашивает Принцесса.
— Я ожидаю… — начинает Эйфория.
— Только не ребенка, — перебивает ее Принцесса. — Детям здесь не место.
Эйфория прячет лицо в ладонях.
— Нет-нет, не ребенка. Приезда сестры. Я так взволнована, миссис Берил…
— Не надо доверять гадалкам.
— Но это сбывается, миссис Берил. Я ей звонила, и она уже едет. В последний раз я ее видела, когда она еще была вот такого росточка… — Эйфория подставляет ладонь себе под грудь.
— А сейчас она какая? Здесь не место тем, кто ниже… — Принцесса кладет ладонь на голову Эйфории.
— Не знаю, миссис Берил, на всякий случай я не стану приводить ее к вам в дом.
— Почему не станешь? Если она рослая, то сможет помогать тебе управляться со мной. Тогда я прогоню молдаванку.
— Она не помогает по дому, миссис Берил. Она учится на лингвиста.
Принцессе невыносима мысль, что сестра Эйфории не унизится до работы у нее.
— Сколько лет этот твоей задаваке-сестре?
— Девятнадцать.
— Слишком молода. Девятнадцатилетним здесь не место. Она бы день и ночь совокуплялась.
— Она остановится у меня, миссис Берил.
— Чтобы день и ночь совокупляться с твоим мужем.
— О, нет…
— О, да. Разве ты не читала мои дневники? Смотри, не оставляй сестру дома с твоим мужем.
— До вашей сестры я еще не дочитала, миссис Берил. Мне очень жаль, что она совратила вашего мужа.
— Речь о совокуплении.
— Мне жаль слышать и об этом.
— Я не говорю, что так произошло. Собственно, у меня никогда не было сестры. Я пытаюсь тебе внушить, что неразумно предоставлять мужу такую возможность.
— Меня не беспокоит, что мой муж сделает такое. Он слишком усталый по вечерам.
— А днем?
— Днем он работает, миссис Берил.
— Какая работа, когда там болтает ногами твоя сестра.
— Он не нарушит клятву верности. Он хороший христианин.
— То же самое я воображала про своего — не бывшего ни хорошим иудеем, ни хорошим атеистом. Но любой муж сделает все что угодно, подвернись ему шанс. Такова природа мужа. Это слово так и расшифровывается: «Тот, кто совокупляется при любой возможности». Сначала совокупляется, потом плачет.
— Это который из мужей, миссис Берил?
Принцесса раздумывает, не слишком ли дерзок этот вопрос.
— Все. Читай мои дневники.
У Эйфории подавленный вид.
— Разве это все? — продолжает Принцесса, считая необходимым ее подбодрить. — Неужели гадалка не обещала тебе ничего приятнее визита сестры, которая уведет у тебя мужа?
Эйфории хочется ответить, что ей предсказана долгая и счастливая работа здесь, но карты напророчили несколько иное — вторую встречу с королевой. Она не спешит сообщать об этом хозяйке, чтобы опять не услышать, что подобное в этой стране немыслимо. Лучше держать свое будущее при себе, решает она.
— Нет, миссис Берил, — отвечает она, возвращаясь к своим кухонным обязанностям.
Миссис Берил тем временем раздумывает, действительно ли у нее никогда не было сестры.
Частичная занятость Шими в ресторане / банкетном зале «Фин Хо» стала последствием ссоры с Раймондом Хо, хозяином ресторана. Едва переехав из Стэнмора в квартиру над рестораном, он стал жаловаться на запахи. Конечно, живя над рестораном, нельзя не нюхать кухню, но в «Фин Хо» были серьезные нелады с вытяжкой, потому что к привычным ароматам чеснока, сладкого чили и имбиря добавлялся еще запах молотых бобов, капусты пак чой и «каждого бамбукового побега, мистер Хо!» Раймонд Хо в ответ жаловался на то, что грязная вода из раковины, душа или стиральной машины Шими, а может, из всех трех источников сразу льется прямо на головы его посетителей. Шими пригласил Раймонда Хо к себе — самому понюхать и заодно проверить состояние сантехники. Раймонд Хо, человек вежливый и любознательный, увидел на книжных полках Шими несколько томов о картах. На его вопрос, интересуется ли он географическим картами, Шими ответил, что речь идет не о картографии, а о предсказании будущего на игральных картах. Тогда Раймонд Хо рассказал, что когда он работал в детстве в отцовском ресторане, там к столикам всегда подсаживался то фокусник, то предсказатель. Потом эта традиция почему-то угасла. Шими помнил, чт