«Не пройдетесь со мной?» — больше этих четырех слов они раньше друг другу не говорили.
Шими был склонен отказаться, но помешало воспитание. Цетлин изложил свое желание одной фразой. Ему захотелось, чтобы Шими избавил его от жены. Первоначально — на один вечер, дальше видно будет. Он, разумеется, представил это не совсем так. Взяв Шими под руку в старой европейской манере, он поведал о мечте своей жены научиться гадать по картам и, главное, о восхищении, которое та питала к Шими-гадателю. Он достал из портмоне ее фотографию. Это она, Ширли. Странно, что раньше Шими не замечал ее в «Фин Хо», учитывая то, как сильно она им заинтересовалась. Возможно, это интерес к рагу с лапшой? Нет, именно к нему, к Шими. Не согласится ли он дать ей несколько уроков? Ну, или по крайней мере сводить ее поужинать — у Цетлина было даже заготовлено предложение времени и места — и побеседовать с ней об этом? Естественно, не бесплатно (хотя правила приличия не подразумевали обсуждения денег с ней самой).
Шими не поверил ни единому слову. Ширли Цетлин он, разумеется, замечал и слышал. Чрезвычайно полногрудая, прямо как баварская официантка, она носила блузки с низким вырезом, как на пивном фестивале, и прерывала собственную болтовню громким хохотом, как будто не могла дождаться, пока кто-то сочтет ее такой забавной, какой она находила сама себя. Она значительно обгоняла в этой гонке своего мужа, что не мешало ей иметь множество друзей и воздыхателей. Оставался, впрочем, вопрос: что добавит гадание на картах к ее набору прелестей?
Но иногда недоверчивый мужчина инстинктивно — и исключительно потому, что наскучил сам себе, — поступает наперекор собственному характеру. Возможно, в ту неделю он почувствовал себя еще более одиноким, чем обычно. Возможно, в нем теплилась надежда, что он ошибается и что на самом деле Ширли Цетлин — его поклонница. Возможно, питание в «Буковеле» требовало от него лояльности к Ши.
Так или иначе, они встретились в уютном итальянском ресторанчике в Челси. На ней была особенная блузка для наклонов вперед; Шими начал с пространного и подробного рассказа об искусстве гадания на картах: зародившись в Китае, оно приобрело свой нынешний вид в Южной Европе, где особенно популярно в Италии: итальянкам хочется узнавать о своих будущих ухажерах и мужьях. Возможно, он взял не самую верную начальную ноту. Ширли Цетлин убрала со стола содержимое своей блузки, села как можно дальше в кресле и зевнула.
— Это у вас единственная тема для разговора? — осведомилась она.
Шими отпрянул, как будто его ударили.
— Мне сложно не прийти к выводу, — сказал он после десяти минут враждебного молчания, на протяжения которых она не отрывала глаз от винной карты, — что на самом деле вам безразлично то, чем я занимаюсь. Напрашивается вывод, что вы находитесь здесь под влиянием ошибочного впечатления.
— Ши говорил, что я вам нравлюсь.
— Нравитесь мне?..
— И что вы могли бы взять для нас билеты на Барбру Стрейзанд.
— Ради этого вы способны поступиться честью?
— Осторожно, не вообразите лишнего.
— Поверьте, я ничего не вообразил, — заверил ее Шими.
Оба смахивали сейчас на хищников, глазеющих друг на друга в джунглях. Оба ждали, кто ударит первым.
Шими не исключал, что никогда еще в своей взрослой жизни Ширли Цетлин так долго не воздерживалась от смеха.
В конце концов ей пришлось первой вскочить в приступе манерного негодования.
— Я убью мужа! — пообещала она.
— Убейте его и от моего имени. Полагаю, он прибег к этой хитрости, чтобы провести время с любовницей.
Дальнейшего Шими никак не ожидал. Ширли Цетлин упала в свое кресло, закрыла ладонями лицо и разрыдалась.
Ставни в душе у Шими задрожали от порыва холодного ветра. Впоследствии он часто думал о том, как поступили бы на его месте другие мужчины. Заключили бы ее в объятия? Просили бы прощения, несмотря на то, что первый безжалостный удар нанесла от смертельной скуки она сама (до какой степени, по ее мнению, было скучно ему)? Похлопали бы ее по руке? Похвалили бы ее блузку? Сказали бы, что на свете есть мужья похуже Ши? И что некоторые мужчины носят женское нижнее белье?
Но он ничего подобного не совершил. «Похоже, моя черствость превосходит даже мою неловкость», — подумалось ему.
Так он и сидел, неподвижный и бесстрастный, пока лились ее слезы; в конце концов метрдотель посоветовал ему увезти леди домой.
— Вызовите для нее такси, — попросил Шими.
Это было равносильно действиям по удалению из помещения мертвого животного.
Он безмолвно посадил ее в такси и прошел пешком несколько миль до своего дома.
В своей ванной он долго соскребал с себя эту ночь.
Но не забыл ни одного ее мгновения.
И вот теперь ей вздумалось посмотреть, как он выполняет карточные фокусы на приеме у вдовы Вольфшейм.
6
План Принцессы поменялся.
— Думаю, вам пора ко мне, — говорит она ему.
Он не уверен, что правильно ее понял. Для чего? Посидеть с ней рядом? Очутиться у нее в объятиях? Переехать к ней?
— Вы хотите сказать?..
— Что тут непонятного? Зачем вы притворяетесь глухим?
— В каком смысле «к вам»?
— В мой дом. Немного пожить.
Шими все еще не вполне понимает, что все это значит.
Смеясь над его замешательством, она широко раскидывает руки, превращая свою расшитую шаль в сеть.
— Вижу, о чем вы думаете… Как воспротивиться соблазну женщины-паука? Надо сказать, большинство мужчин даже не пытается.
Шими не собирается возражать, что он — не большинство, вместо этого он склоняет голову, признавая ее могущество.
— Можете не сомневаться, — продолжает она, — вам не грозит опасность быть съеденным заживо.
— А что мне грозит?
— Это большой вопрос.
— Как вы относитесь к внимательному осмотру?
— С тревогой, но могу стерпеть.
— К сарказму?
— Только рад послужить поводом для него.
— К допросу?
— Начинаю к нему привыкать.
— Тогда вам нечего опасаться.
— У нас нет причин менять наши рабочие правила. Осмотр и допрос прекрасно получается проводить прямо здесь. Внутри тоже есть приятное помещение.
«Здесь» — это Ридженс-парк, то же самое кафе. Они давно освоились с персоналом, персонал — с ними.
— Хорошего вам дня, — напутствует их официантка — итальянка, когда они поднимаются, чтобы уйти. — Надеюсь, вы довольны вашим уикендом, — говорит она же, когда они возвращаются.
— Для меня их ожидания — невыносимый стресс, — жалуется Принцесса. — Насколько хорошим может быть день? Может, сказать ей, что я совершенно не довольна уикендом? Мне скоро сто лет. Чудо, что я вообще дожила до уикенда.
Их разговор слышит официантка-полька.
— Чудесно, что у вас выдался хороший уикенд.
— Скоро у меня не хватит на них терпения, — говорит Принцесса.
Шими постепенно привыкает к ее манере.
— У них наилучшие побуждения, — предупреждает он.
Принцесса удивленно пятится.
— Вам не идет понимание других.
— В таком случае рад, что у меня его кот наплакал.
«Не то что у Эфраима», имеет он в виду, но она знает, что он имеет в виду.
— У нас на двоих столько же симпатии к другим, сколько, скажем, наберется в сердце у комара.
— Тем не менее мы существуем.
— Как это понимать?
— Мы дожили до зрелого пожилого возраста.
— Разве кто-то утверждает, что сострадание имеет какое-то отношение к продлению жизни?
— Да, мой врач. По его словам, доброе сердце живет дольше. Один знакомый (он имеет в виду вдову Вольфшейм) дарит мне магнитики для холодильника, на которых написано: тот, для кого на первом месте другие, отличается стойкостью.
— Магнитики греют ваш холодильник?
Он улыбается и вместо ответа продолжает:
— А еще я читал, что другой способ дольше прожить — завести домашнего питомца.
— А как же горе по умершему питомцу?
Он вздыхает.
— Думаю, тот мой знакомый сказал бы, что это не в счет.
— Не сомневаюсь, что она сказала бы именно так.
— С чего вы взяли, что это она?
— Мужчины не дарят друг другу магнитики на холодильник. О продолжительности жизни друг друга они тоже не заботятся. Что скажете о вашем?
— ?..
— О вашем горе по питомцу.
— Долго рассказывать. Луна выглянет до того, как я закончу.
— Тогда пойдемте ко мне в квартиру. Там теплее.
Они по очереди сетуют на холод, как будто выделяемого ими вдвоем тепла хватает на согревание только кого-то одного. Нынче ее очередь зябнуть.
Он напрягается при слове «квартира». Раньше она его не употребляла. Он думал, что она проживает в особняке.
— Зачем нам теплая квартира? Можно поплотнее одеться.
— Не представляю вас одетым еще плотнее. Вы и так похожи на медведя.
Он улыбается. Птица и медведь. Это не первая его улыбка за сегодня.
— Мне нравится здесь, на воздухе.
— Опишите.
— В каком смысле?
— Если вы говорите, что вам здесь нравится, то извольте объяснить, где это «здесь». Как называется дерево, под которым мы сидим? Что это там за облако? Вы когда-нибудь смотрите на небо? Вы хоть знаете, что там, вверху, есть небо? Ответьте, не глядя вниз, что у нас под ногами: трава, гравий, персидский ковер? Из чего сделан стол, за которым мы сидим? Какой запах вы вдыхаете? Что слышите? Что это за птица?
— Мне нравится находиться ЗДЕСЬ — что в этом плохого? Держу пари, это дерево не смогло бы вам ответить, где оно стоит. Это не значит, что ему не нравится здесь произрастать. Не все надо переводить в слова. Не все надо знать, чтобы все чувствовать.
— Так говорил Эфраим.
— Мы все-таки братья.
— Вы слишком разные. Мы обращаете всю вашу недюжинную энергию на себя, Эфраим обращал свою, тоже недюжинную, на других. Он заслуживал гораздо большего, чем вы.
— Чего я лишен, так это добродетели спасения.
— Что вы называете добродетелью спасения?
— То же самое, что и вы. Добродетель спасать чужие жизни.