— Лучше обойдитесь без вашей, — предупреждает она Шими. — Нам не нужно выглядеть близнецами.
— Вы очень стараетесь, — сказал Шими, когда она впервые предстала перед ним в этом наряде. — Это ведь всего лишь родня.
— Родня, но не «всего лишь». Мои мальчуганы уже лет десять лет пытаются выцарапать у меня доверенность, а я неизменно напоминаю им, с кем они имеют дело: «Не пристраивайтесь, вам меня не трахнуть, парни».
Шими не помнил, из какого фильма взята цитата, но смысл уловил.
Он тоже оделся с намерением произвести сильное впечатление.
— Мне бы тоже хотелось, чтобы вы явились в бабочке, как на концерт Горовица, но нельзя ли постараться чуть меньше смахивать на висельника? — попросила она. — Лучше подумайте, в каком виде вы пошли бы слушать фортепьяно Падеревского.
Не ограничиваясь словами, она выдает ему фрак, в котором когда-то выступал какой-то малоизвестный пианист; запамятовав имя, она со спокойной совестью утверждает, что фрак носил сам Падеревский. Перед выходом из дому она взъерошивает ему волосы.
— Вообразите себя рыжим, — предлагает она. — Прикиньтесь польским маэстро. Изрыгайте пламя. Мои сыновья воображают, что стоят по другую сторону непреодолимого политического водоема, но на самом деле они, как все политики нашей страны, — «маленькие англичане», приходящие в смятение в присутствии континентального гения.
Случайно или намеренно, но Сэнди и Пет приходят вместе. Принцесса приготовила Шими к знакомству с ними, предложив представить, что перед ним Лорел и Харди.
— Кто из них кто?
— Вы не знаете, как выглядят Лорел и Харди?
— Конечно, знаю. Я не знаю другого: который из ваших сыновей Лорел, а который Харди.
— Лорел слащавый, а угрюмый — это…
— Нет, их имена и роли.
— Сами разберетесь.
Шими знает, что ее сыновья уже в пенсионном возрасте, но при виде их во плоти он сильно удивлен. Неважно, кто из них Лорел, кто Харди, — оба выглядят старше своей матери. Он считает, что уже видел их раньше, не зная, кто это, — шагающими по Финчли-роуд с непреклонностью судебных приставов. Теперь он вынужден заключить, что причиной их появления служил он сам. Проведя большую часть жизни в подполье, он плохо разбирался в происходящем в верхнем мире. Не имея никаких политических предпочтений, он льстит себе мыслью, что они стали такими разными благодаря подозрениям, которые у них вызвал он, Шими. Но политическая девственность не позволяет ему провести между ними идеологическое различие.
— Я Шими Кармелли, — представляется он, пожимая обоим руку. — Ваша мать рассказала мне о вас, но я отказываюсь определить по вашему облику, кто реакционер, кто революционер.
— Ну, я не реакционер, — предупреждает Стэн Лорел.
— А я не революционер, — вторит ему Оливер Харди.
— Благодарю за подсказки, — говорит Шими.
— А какие политические воззрения у вас? — осведомляется Сэнди. Он хотел оглядеть Шими с головы до ног, но не может оторвать взгляда от его галстука-бабочки музыканта-виртуоза и от снятого с Падеревского фрака.
— Я анархист, — заявляет Шими, памятуя об инструкциях Принцессы. — Но, правда, не бомбист.
Все трое обмениваются тухлыми улыбками. Не зная, что еще сказать, они облегченно вздыхают, когда Принцесса манит Шими к себе.
— Как считаете, надо попросить открыть окна? — спрашивает она шепотом. — От присутствия этой парочки становится душно.
— Знаю, вы так говорите, чтобы скрыть, как вы ими гордитесь, — шепчет в ответ Шими.
Она бормочет ему на ухо что-то невнятное. Потом до него доходит: она специально несет вздор, чтобы картиной этой неподобающей близости досадить своим сыновьям. Уж не дует ли шалунья ему в ушко?
Шими раздумывает, не следует ли ему в порядке взаимности сделать то же самое. Он стоит вплотную к ней, кивая, улыбаясь, смеясь над ее невнятицей.
Обоим по-настоящему смешно: происходящее — отменная метафора их отношений.
И именно их веселье по-настоящему досаждает братьям.
Шими их даже жаль. То еще удовольствие — наблюдать, как ваша мать ласкается с мужчиной, который вам не отец. Как бы чувствовал себя на их месте он? Он представляет себе Принцессу с Эфраимом. Вот как бы он себя чувствовал!
Он опять встает и подходит к братьям, по очереди наклоняющимся, чтобы поцеловать мать.
— Ты прямо сияешь, — говорит Сэнди.
— Царственный вид, — добавляет Пет.
— А у вас обоих вид поношенный, — сообщает она им. — Надеюсь, вас не слишком тяготят государственные обязанности. Или по крайней мере телевидение.
— Меня не было на телеэкране целых две недели, — хвастается Пет.
— Повезло, — отвечает Принцесса. — Неделю не видеть тебя в жилетке!
Ли Лин — младшая обносит всех коктейлями.
— Любимый мужчина моей матери, — говорит она, трогая за рукав Шими.
Шими предпочел бы, чтобы обошлось без этого. Братья переглядываются. Все ясно, у этого типа привычка увиваться за чужими матерями.
— Мать говорит, что вы занимаетесь импортом, — заводит разговор Сэнди.
— Занимался.
— Что вы импортировали?
— Игры.
— Видеоигры?
— Кое-что более примитивное.
Шими спохватывается, что снова дал маху. Уж не выставил ли он себя дикарем?
— А еще вы играете в карты, — подсказывает Пен.
Шими обращает внимание, что Пен, говоря, запрокидывает и отводит голову, как воспитанный пес, не принимающий низкокачественное печенье.
— Я не играю. Это так, для собственного развлечения. А еще, чтобы потренировать руку, я иногда практикую на благотворительных вечерах старинное искусство гадания на картах.
Это максимум, что он скажет. Пусть теперь покажут свое невежество. Слово за ними, пускай задают вопросы.
— Я подарил одному из внуков на Рождество колоду карт Таро, — говорит Пен, глядя в потолок. — Это что-то похожее?
— Нет, это не для детей.
— А у вас самого есть семья? — спрашивает Сэнди.
— Я никогда не был женат, — отвечает Шими, раздумывая, говорить ли, что у него был брат Эфраим, которого они, скорее всего, встречали. Решено промолчать. Им может не понравиться мысль, что их мать кочует между братьями.
— Веселый холостяк? — смеется Сэнди, открывая сразу дюжину ловушек[26].
Шими пожимает плечами. Так легко его не поймать.
— Не встретили подходящую женщину? — напирает Пен.
Не встретил, черт бы меня побрал, думает Шими. Черт бы меня побрал, если не встретил, думает он.
— Я приверженец частной жизни, — говорит он вслух. — Я сохраняю себя для себя самого.
— В таком случае, должно быть нелегко — после такого длительного времени — привыкать к обществу другого человека.
— Все зависит от другого человека.
Все трое оглядываются на Принцессу, изучающую меню. До слуха Шими доносится ее голос: она спрашивает официанта, подадут ли кисло-сладкую свинину с сингапурской лапшой.
— Ваша мать, — говорит Шими, набравшись решимости, — чрезвычайно умная, тактичная и проницательная женщина. Она замечательно владеет искусством… — Он ищет подходящее слово и чуть было не произносит «сожительства». — Искусством проживания. — Он спохватывается, что это словечко из сферы торговли недвижимостью способно сильнее всего их напугать. — Я говорю о приспособлении. Мы очень хорошо понимаем друг друга. Я бесконечно восхищаюсь ею. Мы очень ценим беседу. Это для нас то же самое, что для вас, молодежи, физические упражнения. Полагаю, вы оба ходите в какой-нибудь тренажерный зал в Вестминстере. Благодаря беседе наши двигатели не глохнут. Мы помогаем друг другу словесно. Более того, она меня смешит.
— Наша мать вас смешит!..
— Именно, а вас разве нет?
Они смущены прямым вопросом. Пен возвращает голову в прямое положение, Сэнди, стоявший с надутыми щеками, выпускает воздух.
— Тогда дело, наверное, в моем собственном чувстве юмора, — предполагает Шими. — Шутки у нее, конечно, адские. Трудно было, наверное, расти под такой аккомпанемент. Мне повезло, я поздно с ними познакомился.
— Прошу прощения, но у вашего позднего знакомства с ней есть и недостаток, — говорит Пен. — Возможно, вы упустили время, когда могли дать друг другу лучшее, чем располагали.
— Мы считаем, что находимся в наилучшем возрасте, чтобы наслаждаться словесной дружбой.
— Дело не столько в словесной составляющей… — начинает Сэнди.
Шими таращит глаза. «Вы меня шокируете», — говорит выражение его лица.
Сэнди трогает его за руку.
— Я не это имел в виду.
— Думаю, Сэнди хотел сказать… — начинает Пен, но не может связно формулировать мысль Сэнди.
Шими сам приходит обоим на помощь.
— Кто будет за нами ухаживать в случае болезни? Конкретнее, кто приглядит за мной? Я признателен вам за заботу, но у меня есть средства, чтобы не оказаться обузой для вашей матери… или для вас.
Тут накатывается вторая волна гостей — дети детей, отпрыски Лорела и Харди, привычное к изобилию избалованное поколение, такие же неуверенные, зачем они здесь, как их бабка — в том, кто они такие. По тому, как они реагируют на него, как представляются, как кланяются чуть ли не в пояс, отчетливо представляясь, как, улыбаясь, не перестают его разглядывать, Шими понимает, что они исполняют долг перед своими отцами, умельцами вербовать избирателей среди тугоухих обитателей домов престарелых.
— Шими Кармелли, — говорит он всем по очереди, протягивая руку, которую они принимают, как через решетку в зоопарке.
Я для них как последняя гигантская панда, доживающая в неволе свой долгий век, думает Шими. Они пришли посмотреть, как я буду спариваться с их бабушкой.
Для Шими они сами — обитатели зоопарка, скользкие, ухоженные; мужчины сияют, как аллигаторы, женщины великолепны и, как черные фламинго, принимают позы одна лучше другой. Настя, фотографирующая все на мобильный телефон, забывает закрывать разинутый от восторга рот. Принцесса обмахивается своим боа.
— Бедное дитя, она сама не своя от восторга! — говорит она Шими. — Она может рассказать о дизайнерах любой пары обуви и любой сумочки. Здесь есть люди, которых они видит в дневных телепрограммах.