– Мы хотим честный доллар!
– Да!
– Стабилизированный доллар – это честный доллар!
– Да!
– Фермеры смогут выплатить долги!
– Ага! Ага!
– И купить кое-что для семьи! Например, обувь!
– Ура! Да!
– Люди смогут найти работу!
– Да!
– И банки больше не будут лопаться! Решение наших проблем – простое, хотя и не легкое. Но я работаю для вас!
– Да! Да!
Все мужчины и мальчики ревели и подпрыгивали. Фрэнку это слегка напомнило Билли Сандея, но было не так страшно, а по дороге домой папа выглядел счастливее, чем за все последние месяцы, и рассказывал Фрэнку и Джоуи, что Америка работает, а коммунизм нет, и это ясно любому фермеру, любому деревенщине, любому мужлану, а вот типы из больших городов, вроде этого Юлиуса как-там-его, ничего не понимают.
Джоуи заснул, а Фрэнк поверил папе.
Тем не менее несколько недель спустя он услышал, как папа говорит маме, что в этом году собрал всего тридцать бушелей с акра и не знает, что им делать дальше.
1932
Теперь у папы было пять овец саутдаунской породы («Чтоб я знал, зачем они мне»). Дедушка Уилмер подарил Фрэнки и Джо по новорожденному ягненку из своей отары шевиотов для проекта 4-Н[37].
– Можно я дам ему имя? – спросил Джо.
– Думаю, да, раз это для 4-Н. Фрэнки своему тоже придумал имя?
– Пэтси, – ответил Джо.
Папа рассмеялся, хотя Джо не понял почему, а потом спросил:
– Ну, а ты своего как назовешь?
– Хочу назвать его Фред.
Папа одобрил.
Ягнят, конечно, еще не отлучили от матерей, поэтому на следующий день дедушка Уилмер привез в кузове своего новенького грузовика двух овец и двух ягнят. У новых животных были голые морды, из-за чего они смотрелись странно, но Джо нравилось, как шерсть на шее у них обрамляла морды. Папа отвел для овец и ягнят отдельный загон, и Фрэнки с Джо кормили их. Джо хватило одного дня, чтобы понять, что основную работу Фрэнк свалит на него, но его это устраивало. Каждое утро перед рассветом он вылезал из постели, одевался, шел по темному дому, выходил через заднюю дверь и пробирался по снегу в загон к овцам, где его приветствовали две овцы и два ягненка, а он приветствовал их: «Доброе утро, Фред. Доброе утро, Пэт. Вы сегодня прекрасно выглядите». Овцам, похоже, пришлось по вкусу, что кормушка принадлежала только им. Когда ягнят отлучат от матерей, овцы вернутся к дедушке Уилмеру. Джо знал, что прежде чем трогать ягнят, следует коснуться матерей, поэтому делал так в течение нескольких дней. Поскольку это были шевиоты, он трогал их морды, и им, кажется, даже нравилось. Саутдаунов можно было трогать где угодно, но у них была такая густая шерсть, что они вообще вряд ли замечали, что ты рядом.
В субботу после Дня святого Валентина, когда ягнятам (в том числе пятерым из папиных) было от двух до трех недель, папа сказал за завтраком:
– Что ж, 4-Н, сегодня тот самый день.
Джо поник, а Фрэнки подскочил на стуле.
Джо не любил кастрировать ягнят и купировать им хвосты, когда им было всего две-три недели, но папа говорил, что мясная муха понравится ему еще меньше. Ягненок практически не чувствовал, когда ему купировали хвост, зато если туда проберется мясная муха, это ягненок еще как почувствует, и не факт, что его удастся спасти.
– Знаете, – сказал папа, – на западе жарят яички ягненка и едят их.
– Уолтер! – воскликнула мама у печки. – Господи!
– Ну, немцы тоже так делают, и я уверен, что Чики и Чикки пробовали их предостаточно. Может, на ужин сделаем?
– Что сделаем? – Лиллиан с любопытством подняла голову.
– Давайте уже, идите! – Розанна вытолкала мужчин за дверь.
У ягнят были довольно длинные хвосты: у Пэтси он свисал ниже колен, у Фреда – почти такой же длины.
Папа разжег огонь возле амбара и разогрел две железки. Ножи (у него их было два) он уже заточил.
Папа и Фрэнки загнали в загон семерых ягнят, а Джо тем временем стерег овец в амбаре. Трудно было сказать, кто шумел сильнее. Когда всех разделили, папа приступил к делу. В обязанности Фрэнки входило поймать ягненка, набросить ему петлю на шею и оттащить его к папе. Папа подбегал к нему и помогал, затем укладывал ягненка на бок и, если это был самец, резал ему мошонку и выдавливал яички. Ягненок жалобно вопил, но потом папа подрезал хвост и прижигал каленым железом. Когда ягненок вскакивал на ноги, Джо должен был подбежать, схватить веревку, отвести ягненка к амбару, открыть дверь и протолкнуть его внутрь, при этом не выпустив оттуда овец. Папа к этому времени уже бежал обратно к Фрэнки.
Труднее всего было схватить веревку. Поначалу ягненок упирался, но, пройдя пару футов, уже слышал блеяние овец и добровольно шел на звук. Чтобы овцы не выскочили, Джо несколько раз с силой ударял по двери амбара, они отходили назад, и он мог протолкнуть ягненка внутрь. На семерых ягнят (а Джо очень, очень радовался тому, что три из них – самки) ушло чуть больше часа. Когда они закончили, папа сказал маме, что мальчики прекрасно справились с работой.
Однако когда в сумерках Джо вышел покормить Фреда и Пэтси, выяснилось, что они не хотят к нему подходить.
– Это плохо, – сказал папа, – потому что нам придется их ловить, а ягнята очень верткие. Порезы надо обработать мазью, иначе мясные мухи найдут эти раны и займутся ими. Ну вот, мальчики, теперь вы знаете, что от скотины одни беды.
Но на следующее утро Фред поджидал Джо в темноте и позволил погладить себя по морде.
В тысяча девятьсот тридцать втором году Уолтер сменил партию. Он сделал это в начале года, хотя республиканцев представлял Рамсейер, а кто представлял демократов – неизвестно. Но Уолтера достал Гувер, хоть он и родился в Вест-Бранч (в любом случае, он переехал в Орегон, когда ему было одиннадцать). Послушать республиканцев в Ашертоне, так он каждый день обедал с фермерами, а потом шел домой и пахал задние сорок акров. Но Гувер учился в Стэнфорде и путешествовал по миру, и Уолтер был уверен, что ни с какими фермерами он никогда не обедал. Потому-то Уолтер и сменил партию.
Розанну это не обрадовало. Их пастор говорил, что среди демократов больше грешников и атеистов, чем среди республиканцев, не говоря уж об ирландских католиках (которые, в отличие от немецких католиков, были безответственными), а это означало, что они не только не обрели спасения, но и не могли его обрести.
– А что мне говорить на службе, если зайдет речь о выборах? – спросила она.
– Ничего не говори.
– Люди догадаются, что что-то не так.
– Много чего не так, и все они это знают. Достаточно посмотреть по сторонам.
По правде говоря, к началу июня все как-то стало лучше. Шли неплохие, пускай и не обильные, дожди, овес рос высоким и зеленым. Взошла кукуруза, и клевер тоже выглядел неплохо. В конце концов, ничего страшного в том, что у них осталось пять овец, семь ягнят, пять молочных коров, две лошади, двадцать поросят (каждый из которых весил уже по сто фунтов) и двадцать пять кур. Дэн Крест платил по четыре цента за яйца и почти столько же за масло, как было до Краха, а мальчики хорошо ухаживали за Пэтси и Фредом. Кажется, им удастся провести электричество по хорошей цене: электрическая компания сообщила Роланду Фредерику, что если его дом подключат, придется подключить еще несколько домов, так что Роланд за все заплатит, а Уолтер выплатит ему свою долю в течение нескольких лет. Ну и, конечно, Розанна уже на четвертом месяце, а ребенок на Хэллоуин был всем по душе: к этому времени кончится сбор урожая, в доме станет уютно, а Лиллиан пойдет в школу вместе с мальчиками. Мать Уолтера считала, что шесть лет – большой перерыв между детьми, и даже сказала об этом, но Розанна помалкивала о случившемся выкидыше, а возможно, даже двух. Засуха, тяжелые времена, но теперь, когда Уолтер стал демократом, ему было не так тоскливо. Из кандидатов ему нравился губернатор Рид из Миссури – он вырос в Сидар-Рапидс и учился в колледже Коу. Он был честным человеком. Блэйн из Висконсина ему не нравился, а Джона Нэнса Гарнера из Техаса он считал слишком напористым. Но все уверждали, что победит Рузвельт, и он не возражал. Уолтер ничего не говорил вслух, ничего не говорил Розанне (может, из суеверных соображений), и это поднимало ему настроение. Разве он когда-либо хранил секрет? Или кто-нибудь, кого он знал? (Наверное, у Фрэнки были свои секреты, если подумать.) У них в семье, в городе и в церкви столько сплетничали, что из всего того, что люди говорили друг о друге, хоть что-то должно было быть правдой. Поэтому Уолтер смотрел на свою жену, детей, урожай и будущее и думал, что в дурных временах, как последние пару лет, одно было хорошо: по сравнению с ними обычные времена казались вполне неплохими, а явный признак обычных времен – хороший дождь.
К первому походу в школу, через день после Дня труда, Лиллиан подготовилась по всем статьям. Конечно же, она аккуратно надела желтое платьице, которое ей сшила мама, и новые башмачки, которые она специально хранила на этот случай, и синий свитер с желтыми цветочками вокруг воротника, который связала бабушка Элизабет. Конечно же, она тщательно расчесала волосы, и мама, которая теперь едва двигалась, настолько она располнела из-за будущего ребенка (Лиллиан считала, что это будет девочка, и решила назвать ее Синди, поскольку на Синдереллу[38] мама вряд ли согласится), заплела ей косы, а она стояла смирно, и сейчас аккуратные, тяжелые косы скользили у нее по спине. Еще она надела шляпку – соломенную, с желтой ленточкой. Фрэнки ушел вперед, но Джоуи шел с ней и показывал ей путь: сначала по дороге к ферме Фредериков, где жили Минни и малышка Лоис (Лиллиан нравилась Лоис, и она любила иногда с ней играть, пускай крошке было всего два года), потом через поля, мимо наполовину развалившегося дома, где жил друг Джоуи, чьего имени Лиллиан не помнила, затем через два забора и по тропинке к школе. Школа располагалась в высоком белом здании с двумя парадными входами, и в перв