то это она в чем-то провинилась. Внизу, усадив его на высокий стульчик и взявшись за омлет, она почувствовала, что он как будто принял решение – с него хватит, – и назад уже не повернет. Дело не в том, что ему трудно было угодить: он ел яйца и овсянку с ложечкой яблочного пюре, которое сварила осенью бабушка Элизабет; он любил Лиллиан (разве ее можно было не любить?) и охотно смеялся над играми и шалостями, – но он был разборчивым. У Розанны никогда еще не было разборчивого ребенка. Был нытик; была привереда (бабушка Мэри назвала Лиллиан привередой, когда та отказалась надевать уродливый зеленый свитер, который связала для нее Ома); был непонятный – но в манере Генри было что-то беспристрастное. Так он был устроен, ничего не попишешь. Розанну это одновременно настораживало и увлекало. Когда он оказывался вне поля ее зрения, она представляла его взрослым. А еще, несмотря на внешнее сходство с Лиллиан, она никогда не считала его таким же красивым или очаровательным, как Лиллиан, видимо, потому, что он такой сдержанный.
В тот день Розанна не спускала с него глаз, ходила за ним, подавала ему игрушки. Он тихо играл, смотрел в окно, вовремя поел, поспал, совсем не капризничал.
А потом вернулась Лиллиан. Розанна была у себя, складывала белье, и до нее донеслись шаги Джоуи и Лиллиан на крыльце. Тут же, еще до того, как Лиллиан позвала ее или открыла двери, Генри крикнул:
– Мама! Вставай!
В другое время она сначала закончила бы дела, прежде чем войти, но сейчас, желая посмотреть на все новым взглядом, она бросила носки, которые сворачивала, вышла в коридор и заглянула в комнату Генри. Он уставился на дверь, широко улыбаясь. Она вошла. Увидев Розанну, он как-то помрачнел, его лицо сразу осунулось.
– Хочешь повидать Лиллиан, Генри? – спросила Розанна. – Она пришла из школы.
Он снова просиял. Что ж, думала она, пока несла его вниз по лестнице, яснее и быть не может. Но, как ни странно, ее это не задевало – по крайней мере, она распознала расплату. Как бы сильно она ни старалась любить всех своих детей одинаково, только за то, что они есть, как любил всех малых детей Иисус, у нее всегда был любимчик, ну а теперь сама она не была любимицей. На память ей пришла фраза откуда-то из Библии: «Во всем постигшем нас Ты праведен, потому что Ты делал по правде, а мы виновны».
У подножия лестницы стояла, глядя на них, Лиллиан.
– Мама! Мама! – закричала она. – Угадай, что случилось! У Джейн новая сестричка. Ее назвали Глория.
Розанна спустилась с нижней ступеньки и поставила Генри на ноги. Он взял Лиллиан за руку.
– Как здорово, – ответила Розанна. – Глория – хорошее имя.
– А мы можем подарить ей коробку одежды и игрушек?
– Господи, детка, все, что у нас есть, для мальчиков, к тому же старое и перелатанное. Если Фрэнки не носил это первым, значит, носил Джоуи, потом ты, потом Генри.
Лиллиан поцеловала Генри и серьезно посмотрела на мать.
– Не уверена, что у них вообще что-нибудь есть, мама, – сказала она.
Джейн действительно ходила в обносках, хотя была милым и добрым ребенком. Моррисы посещали какую-то крошечную церквушку, где вряд ли раздавали старую одежду и подержанные игрушки.
– Мы могли бы попросить бабушку Мэри поискать какие-нибудь хорошие вещи в католической церкви, – предложила Розанна. – Но когда завернем их, ты не говори, откуда они, ладно?
– Это тайна?
– Да, наша с тобой тайна.
Лиллиан кивнула и сказала:
– Ох, боже мой, Генри, у меня для тебя есть новая история! На сей раз про котика по имени Пети. Он носит сапожки!
Они подошли к дивану, и Лиллиан помогла малышу забраться на подушку.
В этом году, имея трактор, Уолтер по-новому посадил кукурузу – не сеткой, а длинными рядами. И засеял всего двадцать акров, вполне хватит, чтобы в следующем году получить семена и прокормить скотину. Правительство платило ему за то, чтобы он не сажал, но, как Уолтер объяснил Розанне, этого было недостаточно, чтобы покупать кукурузу у кого-то другого. Он все же приобрел листер[41] фирмы «Гоу-Диг», который стоил десять долларов, вроде не так много, но на самом деле дороговато. Он надеялся приспособить под трактор кое-какое оборудование, которое раньше использовал с лошадьми. С сеялкой для овса получилось, может, получится и с молотилкой. Но он не смог устоять перед листером. Дело вот в чем: если дожди задержатся, потребуется более глубокая посадка кукурузы – не на два-три дюйма, а на пять-шесть, где почва была еще влажная. А еще листер убережет его от зрелища, как за ним будут подниматься клубы пыли, устремляясь к небу.
Листер делал для кукурузы то, чего Уолтер никогда раньше не видел: возделывая поле в первый раз, нужно было поставить диски определенным образом, и они откидывали верхний слой почвы между рядами, образуя аккуратные горки и помогая столь глубоко посаженным кукурузным побегам выбиться на поверхность. А потом, несколько недель спустя, когда побеги становились выше и толще, можно было повернуть диски листера иначе, и они складывали землю у основания стеблей, что поддерживало их и сохраняло в почве влагу (если там была влага). Уолтеру это не могло не нравиться. И на все про все уходила всего пара дней. Никакой напряженной борьбы с двумя лошадьми, особенно в жаркие дни, ради того, чтобы засеять всего несколько рядов. Им приходилось таскать ведра воды, отгонять мух, волноваться при виде раздувшихся из-за жары и влажности лошадиных боков и ноздрей. Уолтер даже не осознавал, насколько тяжело было постоянно обхаживать Джейка и Эльзу. Он всегда говорил, что они – рабочая скотина, и гордился тем, что знал: их ценность определяется их производительностью, и в этом они ничем не отличаются от свиньи или курицы, однако, в отличие от свиней и кур, у них были имена. У трактора не было имени, кроме «Фармолла». Это принесло ему облегчение.
Но, гоняя трактор из одного конца кукурузного поля размером в двадцать акров в другой, Уолтер понимал, что трактор – это сделка с дьяволом. Как так вышло, что, проснувшись однажды утром, они обнаружили, что западная стена дома покрыта толстым слоем пыли, а в воздухе ее столько, что пришлось, выходя на улицу, надевать мокрую бандану, все окна держать закрытыми и все равно постоянно вытирать подоконники? Айова кичилась тем, что она – не Оклахома, но разве это не знак свыше? Розанне он, разумеется, ничего такого не сказал. В общем, он закончил сев в четыре раза быстрее, чем обычно, а это приводило к тому, что он подумывал посадить еще, заглядывал в поля других фермеров по ту сторону дороги, гадая, сколько сажают они и на сколько еще упала бы цена кукурузы, если бы все использовали тракторы. У многих еще были лошади, а тракторов не так уж много. Это сразу ясно. И все же… Дни становились длиннее, Фрэнки все дольше пропадал в школе, наверняка узнавая новое не только про девочек, но еще и про царство, отдел, класс, отряд, род и вид, а еще про Французскую революцию, Английскую революцию, Американскую революцию, Русскую революцию, промышленную революцию, вращение Земли вокруг Солнца и все остальные перемены, которые когда-либо были и еще будут, и разные вещи, о которых Уолтер почти ничего не знал, и все это притягивало Фрэнки, как пламя свечи мотылька, потому что если Фрэнки что и любил, так это творить хаос. Трактор был нужен им с Джоуи для работы, пусть так, а может, как говорила Розанна, Господь преподнесет дары, как было всегда, да и Уолтер ведь всегда волновался понапрасну, верно ведь? А трактор заставлял его волноваться больше или меньше? Да, лошади не мучились, и засохшая земля была не так близко, но он ведь мчался в неизвестность, причем на приличной скорости.
Последний раз Уолтер был на ярмарке штата еще до свадьбы, а Розанна вообще никогда не бывала: в августе собирали овес, и на ферме дел было невпроворот. Но в этом году появился трактор, а Уолтер собрал овес комбайном Боба Маршалла за три дня с помощью одних только Фрэнки и Джоуи… ну вот, август свободен, и Джо все-таки повезет свою овечку на ярмарку (Уолтер все время говорил: «Посмотрим», и в этот раз они посмотрели, и то, что они увидели, их не разочаровало).
Розанна немного нервничала. Она привыкла к Ашертону, а в детстве три или четыре раза бывала в Де-Мойне, но ведь Фрэнки захочет покататься на самых опасных аттракционах, и, конечно, будет жарко, а как они доставят туда овцу? Но это как раз оказалось легко. Роланд Фредерик ехал на грузовике и согласился отвезти Джоуи и полугодовалую овечку. Его брат, который жил в Сидар-Рапидс, но вырос на семейной ферме, обещал приехать на три дня, чтобы кормить скотину Фредериков и Уолтера, потому что Минни и ее мать обе участвовали в конкурсе пирогов – Лорин с персиковым, а Минни с ежевичным. Лоис должна была ехать в машине с Уолтером и Розанной; Лиллиан пообещала читать обоим детям сказки всю дорогу туда и обратно. У Фрэнки остались деньги с зимы (пять лисьих шкур по три доллара за каждую), и он обещал дать Джоуи доллар на аттракционы. Так что Уолтер сказал, что если они не могут себе этого позволить, то все равно побеспокоятся об этом позже, потому что раз представилась возможность, неужели они не позволят Джоуи повторить свою победу на окружной ярмарке? Они оба знали, что Джоуи нужно как можно больше поощрять.
Овечку звали Эмили, и она была саутдауном. Джоуи сказал Розанне, что предпочитает шевиотов с лысыми мордами, «но они не в моде, так что с шевиотом не победишь. А вот когда я вырасту, у меня будут только шевиоты». А еще шортгорны для молока и мяса, першероны и шантеклеры. Уолтер иногда говорил, что Джоуи всего двенадцать, а кажется, будто весь мир уже позабыл о нем, но Розанна надеялась, что это не так.
Розанна надела свое самое удобное платье с короткими рукавами и легкий жакет на случай, если ночью похолодает, самые удобные туфли и простую шляпку, которую одолжила у бабушки Мэри, однако это было ошибкой: в этой шляпке она напоминала свою мать, только выглядела менее добродушной. Но, сев в машину, она отвлеклась от мирского тщеславия (это было несложно, потому что как только она повернулась, то увидела Лиллиан, которая сидела с книжкой на коленях между Лоис, очень невзрачной девочкой, и лучившимся улыбкой Генри). У Дэна Креста был прелестный отрез небесно-голубого пике, из которого Розанна сшила дочке платьице с жакетиком и вышитым лифом. Волосы Лиллиан отросли до талии и были заплетены в блестящие, аккуратные косы. Розанна решила, что Лоис сама по себе, вероятно, не так уж невзрачна, просто выглядит таковой рядом с Лиллиан.