Письмо было адресовано Уолтеру и Розанне, и Розанна уже трижды прочла его.
Хотя я не был уверен, подойдет ли наша школа вашему сыну Фрэнсису, он потрясающе проявил себя – не только на уроках, но и на внеклассных занятиях. Разумеется, вы слышали, что он пел на Весенних студенческих играх в прошлом году (кажется, «У меня есть ритм») и на выступлении Золотого осеннего хора («Веду себя хорошо»). Этой осенью на меня произвело особенное впечатление то, что он попросил одного из мальчиков, который участвует в соревнованиях по плаванию, научить его плавать, и они вдвоем ежедневно ходили на озеро Мичиган до конца октября, по крайней мере еще две недели после того, как я счел бы воду слишком холодной. Фрэнсис освоил кроль и брасс. Я пишу об этом, просто чтобы показать, с какой поразительной целеустремленностью ваш сын отдается любому делу. Хотя еще прошлой весной я не был уверен, что он проводит время с лучшими и морально твердыми из наших мальчиков, теперь я больше не испытываю страхов по этому поводу.
Иными словами, я действительно полагаю, что помешать Фрэнсису получить высшее образование значило бы предать его явный интеллект и его трудолюбие. Я уверен, он мог бы преуспеть в любой сфере деятельности, и его семья могла бы им гордиться. Из того немногого, что он рассказал мне о себе, я знаю, что до приезда в Чикаго он был прилежным учеником, а также проявил предприимчивость, зарабатывая деньги охотой.
Возможно, вы считаете, что в семнадцать лет слишком рано получать высшее образование, но я думаю, что если тщательно подобрать высшее учебное заведение, то Фрэнсис окажется в хорошей, респектабельной компании, и вам не придется о нем беспокоиться.
Прошу вас подумать о том, что я сказал, и если я каким-либо образом могу помочь реализовать амбиции Фрэнсиса, я готов сделать это.
Вся эта перспектива тревожила Уолтера, но он не мог выразить свою тревогу словами. Дело не в обычной узколобости, как заявила Розанна. Не в том, что ему казалось, будто мир каким-то образом сломает или ранит Фрэнки. Скорее, он боялся, что когда Фрэнки выучит все, чему готов научить его этот мир, у него совсем не останется совести.
Уолтер откинулся на кровать и выглянул в окно. Синее небо. Год назад это самое окно замело снегом и затянуло льдом, и все же они выжили. А сейчас почти март. Снега выпало достаточно, ветер дул как обычно, было немного гололеда и града. Но все это быстро проходило, не задерживаясь. Может, это знак того, какими будут весна и лето. Осенний урожай кукурузы оказался не самым худшим – на десять бушелей с акра лучше, чем два года назад, – но все равно не то, что в двадцатые. Может, это и знак того, каким будет год. Чем, по мнению Уолтера, должен заниматься Фрэнки? Розанна сказала, что он написал ей, будто Элоиза предложила ему поехать в Испанию сражаться за лоялистов, но Уолтер думал, что тот просто разыгрывает Розанну.
Уолтер уставился в потолок. Одно он знал наверняка: год назад от них уехал мальчишка, а вернулся на Рождество мужчина: больше шести футов ростом (выше Уолтера), плечи как у быка, но фигура стройная. Блондин, как девчонка, блондин, как Джин Харлоу[50], и с этими его синими глазами. Научился ходить и стоять как городской, но такой, который знал, что делать, и мог запросто убежать от преследующих его копов. При мысли об этом Уолтер улыбнулся. Что ж, может, Розанна и права, когда говорит, что Уолтер всегда видел во Фрэнки только дурную его сторону.
– Он всегда был крутым парнем, Розанна. Я ведь это знал, да?
– Говоришь так, будто это плохо! В нашем мире только такие и выживают.
Уолтер не считал, что быть крутым плохо. Он даже поощрял это. Однако теперь, когда он имел возможность взглянуть на своего ребенка как бы со стороны, стало проще оценить, каков он на самом деле, и Уолтер боялся, что у Фрэнки, помимо упрямства и своеволия, могут обнаружиться еще и другие качества – скажем, безжалостность. Задумавшись об этом, он обвел взглядом комнату, гадая, нет ли тут какого-нибудь тайника, а если есть, то что там спрятано. Папиросы? Виски? Картинки девочек? Или даже деньги? Он всегда знал, что в трудные времена Джоуи отдавал ему все свои деньги, но Фрэнк кое-что оставлял себе.
Уолтер поднялся. Если честно, так ли это плохо в нынешние времена? Взять вот Рольфа – он теперь служил им примером всего, что могло пойти не так. О чем бы ни попросили его бабушка Мэри, дедушка Отто, Опа и Ома, Рольф всегда соглашался, вроде бы даже с охотой. В конце концов это уже невозможно было вынести – так это видел Уолтер. И думая о Рольфе, он не мог не думать о том, как сам упал в колодец. Розанне он об этом так и не рассказал. Может, отчасти его спасло то, что за эти годы он иногда действовал, как сам считал нужным. Его тело, как будто само по себе, устремилось вперед и наверх. Ирония в том, что если бы он тогда самоубился, ему не пришлось бы прожить худший год своей жизни, но он все равно был рад, что остался жив.
Уолтер закрыл за собой дверь в комнату Джоуи и увидел, как на крыльцо вышли Лиллиан и Генри. Он слышал, как Генри сказал:
– Пойдем посмотрим на ягнят.
Лиллиан спросила:
– Как ты назвал своего?
А Генри ответил:
– Герцог.
Уолтер открыл дверь.
Это Лиллиан обо всем договорилась с мисс Перкинс. Мисс Перкинс была их учительницей – уже второй год. Эта немолодая женщина преподавала в разных школах, в том числе в Нью-Мексико. Лиллиан это казалось совершенной экзотикой, потому что мисс Перкинс поставила себе на стол два кактуса в горшочках и иногда говорила с ними по-испански. Мисс Перкинс вернулась домой к своей очень старой, слабоумной матери. Они жили в Денби. Некоторое время во всей школе было всего восемь учеников: Джоуи, потому что он был не совсем готов к старшей школе (и вообще он сказал Лиллиан, что не хочет туда, потому что над ним там точно станут издеваться); еще один мальчик двенадцати лет по имени Максвелл; Лиллиан и Джейн; мальчик по имени Лютер, десяти лет; девятилетний Роджер Кинг; Лоис, которой было шесть, ну, почти семь; и сестра Джейн, Люси, которой тоже шесть. Оказалось, что мисс Перкинс ездит в школу на машине, и она обычно подвозила Лоис и Лиллиан, поскольку они жили по пути (Джоуи ходил пешком или бегал, как делал всегда). Однажды после Рождества мисс Перкинс увидела, как Генри, словно безумный, махал из окна, когда они уезжали, и спросила, сколько ему лет.
– Четыре, – ответила Лиллиан, – но он умеет читать и писать буквы, и, по-моему, нужно позволить ему делать то, что он хочет, и ходить с нами в школу.
Мисс Перкинс разрешила – при условии, что он будет сидеть за партой и хорошо себя вести, и у него это получалось, когда Лиллиан давала ему книжку или бумагу с карандашами. И он начал ходить в школу. Уолтер не возражал потому, что Генри боялся животных, все время болтал и на ферме от него не было никакого толку; Розанна не возражала потому, что он все равно каждый день ревел, если рядом не было Лиллиан. Теперь он привык ходить в школу. Каждый вечер он раскладывал на полу у себя в комнате одежду, которую собирался надеть завтра, а каждое утро сам вставал и одевался. Когда мама спросила мисс Перкинс, как идут дела, та ответила:
– Что ж, у него огромные уши! Честное слово, вот прочтет ребенок что-нибудь вслух или скажет что-нибудь на другом конце классной комнаты, а если Генри это хоть немного интересно, он непременно поделится своим мнением. Ну хоть арифметику не поправляет. Очень бойкий ребенок.
– Это вы еще нашего старшего, Фрэнка, не знаете, – сказала мама. – Он такой же. Судя по всему, он будет поступать в Университет Чикаго.
– Бог ты мой, – сказала мисс Перкинс. – А почему не в Университет штата Айова? Там можно чему хочешь научиться.
Лиллиан, которая помогала Лоис вылезти через переднюю дверь машины, сказала:
– Я отведу Лоис домой.
Дамы продолжали разговор, а Лиллиан взяла Лоис за руку, и они пошли по обочине дороги, где не было снега. Вообще-то снег лежал уже только в канавах, а солнце грело все сильнее. Лоис расстегнула пальто.
Лиллиан и Лоис вскарабкались по ступенькам большого переднего крыльца Фредериков. Фредерики жили в очень красивом доме, которым Лиллиан, бывая здесь, каждый раз восхищалась. Дом приехал на поезде из Чикаго – вернее, приехали его части с инструкцией, как их собрать, – и она представляла себе, что все дома в Чикаго, все дома, которые видел Фрэнки по дороге в школу, выглядели, как этот. Они с Лоис открыли большую входную дверь из темного дерева со стеклянными витражами и вошли. Пальто повесили у камина. Миссис Фредерик как раз спускалась по лестнице.
– Я уверена, что видела, как на столе в кухне остывает печенье, – поприветствовала она Лиллиан. – Возможно, даже имбирное.
– Очень надеюсь, – ответила Лиллиан.
– Я тоже, – сказала Лоис.
– Пойду-ка проверю, – сказала миссис Фредерик.
Лиллиан очень нравились все Фредерики, и иногда, лежа ночью в кровати, она представляла себе их дом, где всегда кто-то шутил и никто никогда не ругался. Лиллиан воображала, что у Фредериков есть какой-то секрет, как этого добиться, и ей нравилось приходить и наблюдать за ними в надежде выяснить, что это за секрет.
Однажды утром после сева, когда не было школы, Джо пошел кормить животных и увидел в травянистой грязи под кустом шелковицы бледную, освещенную неярким светом тушу. Он сразу понял, что это, но все же подошел, присел и несколько минут гладил Эльзу по шее до корней гривы; потом закрыл ей глаз. Выглядела она неопрятно – он, наверное, уже неделю не чистил ее, и ее белоснежная шкура покрылась грязью. Сколько же ей было лет, двадцать три?
На другом конце пастбища среди коров стоял Джейк. Конь сделал несколько шагов в сторону Джо, остановился и дернул ушами. Джейку и самому уже перевалило за двадцать. Обе лошади давно уже ничего не делали, разве что гуляли и ели, иногда катали Генри – Джейку это лучше удавалось, чем Эльзе. Когда Генри ударял его ногами по бокам, он слегка ускорял шаг и переставал опускать голову, чтобы пощипать траву. А еще он поворачивал, когда Генри тянул за веревку туда-сюда. Джо и сам иногда объезжал поля верхом на Джейке – удобнее, чем идти пешком, и веселее. Но Джо уже почти год этого не делал. В последний раз погладив Эльзу, он взял из амбара пару пеньковых мешков и прикрыл ими труп. За завтраком мама сказала: