– Ничего не говори Генри. Может, он не заметит.
– Ну, – сказал папа, – заметит, когда за ней приедет фургон утилизатора.
– По-моему, у них сейчас грузовик, – вставил Джо.
– Ну вот, пожалуйста, – сказал Уолтер. – Даже утилизатор водит грузовик. Даже утилизатору теперь мало проку от животных.
Пару недель спустя, когда Джо вернулся домой с фермы Рольфа, где он обрабатывал кукурузу, папа остановил его по дороге из амбара в дом.
– Джоуи, – сказал он, – я продал Джейка.
Из горла Джоуи вырвалось громкое, изумленное восклицание:
– Я считал Джейка своим…
– Но он просто стоит и ничего не делает. А у этого парня есть для него дело.
Папа говорил резким тоном, но выглядел смущенно.
– И что это за дело? – спросил Джо.
– Кажется, у него есть старая коляска, на которой он любит ездить на местных праздничных парадах. Совсем легкая, лошади вроде Джейка такую тянуть ничего не стоит. Он здоров, у него должна быть работа.
Джо не спорил, но все это показалось ему подозрительным.
– Откуда он узнал про Джейка? – спросил он.
– Наверное, утилизатор рассказал ему, что у нас есть хорошая лошадь.
– Ну а я не хочу его продавать.
Джо протиснулся мимо Уолтера – осторожно, вежливо – и направился к дому. Подошло время ужина, и он хотел есть.
– Это сорок долларов, – сказал папа. – Хватит на четверть в Университете Айовы для Фрэнки.
Джо развернулся.
– Я думал, он решил взять перерыв на год. Он же собирался поехать в Висконсин и накопить себе на университет, охотясь на лис и бобров.
– Теперь ему не придется этого делать.
– А как же та «трудовая школа», про которую говорили Элоиза и Юлиус? «Брук…» как-то там. Она была бесплатная.
– Наверное, закрылась.
Но папа не спрашивал ни совета, ни разрешения. Он уже продал лошадь и получил деньги – новый владелец заберет Джейка на следующий день.
Мама проявила больше понимания. Она пришла к Джо в комнату, когда тот ложился спать, села и взяла его за руку.
– Лиллиан тоже плачет, – сказала она. – Я ей все объяснила, но Генри, скорее всего, говорить не буду, подожду, пока сам спросит. Иногда детям легче с чем-то смириться, если они не сразу узнают, что произошло. Но мы с папой понимаем, как сильно ты привязан к Джейку. Папе очень жаль.
Джо вытащил свою руку из маминой и молча откинул волосы со лба.
– Джозеф, Фрэнки идет учиться не только ради себя. Он делает это ради всех нас. Мир меняется, и кому-то нужно выйти туда и быть к этому готовым.
Джо фыркнул.
– Сынок, ты знаешь, что этим кем-то должен быть он, а не ты. Ты любишь мир, в котором живешь, и это хорошо. Он любит мир, о котором мы мало что знаем, и это тоже хорошо. Я считаю, мне повезло, что у меня такие разные мальчики.
Она снова взяла его руку, погладила ее и ушла. Джо знал, что надежды на спасение Джейка нет, да и он действительно проживет дольше, если у него будет какое-нибудь дело и общество себе подобных – у того человека была другая лошадь, хромая, которая больше не могла тянуть коляску. Но Джо сводило с ума то, что он никогда никому не мог возразить. Его собственная семья загоняла его в угол и заставляла чувствовать себя тупым. Сам он себя глупым не считал: он умел пахать по прямой, чинить забор, стричь овец, доить корову, предсказывать погоду, даже убедить малиновку сесть ему на палец. Он мог подражать голосам семнадцати птиц и зверей и нередко развлекал этим Генри и Лиллиан (Лиллиан рассказывала историю, а Джо играл роль животных на «настоящем зверином языке»). Он подумал о дяде Рольфе, чье поле теперь обрабатывал и чья жизнь, казалось, была похоронена в этом самом поле. Но Джо – не Рольф и никогда им не станет. Ни за что.
Фрэнк сидел в кафе на Линкольн-Уэй в студенческом городке через дорогу от колледжа в Эймсе. К его невероятному изумлению, заказ у него принял не кто иной, как Рагнар, папин батрак, работавший на ферме много лет назад – где-то восемь или десять. Он узнал Фрэнка, хотя Фрэнк его не узнал. А теперь подошла женщина – видимо, Ирма. Она выглядела чуть более знакомой. Она бросилась к нему и схватила его за руки.
– Боже мой! Фрэнки Лэнгдон, добро пожаловать в Университет штата Айова! Когда я видела тебя в последний раз, ты был тот еще проказник! Помнишь, как ты вбил ряд гвоздей в перила на переднем крыльце? Ох и взбеленился же твой отец! А теперь ты здесь! Где ты живешь?
– В общежитии первокурсников, – ответил Фрэнк. – Но я хочу вступить в «Сигма Чи», если получится. У них хорошая стипендия.
– Ох, боже мой! Разве ты слышал про студенческие общежития? После той послевоенной эпидемии гриппа все там спят на чердаке с открытыми окнами даже зимой. В комнатах и апартаментах температура хотя бы выше нуля!
Фрэнк рассмеялся.
– Значит, как дома.
– А как поживают твои родители? Я так за них беспокоилась.
Фрэнки напрягся.
– Нормально. У них все в порядке. Родился Генри. Ему почти пять.
– И он очаровательный, я в этом уверена, – сказала Ирма и сжала его руку. – Ну, мне пора назад, на кухню. Но ты возьми блюдо дня. Солонину с капустой. За счет заведения.
Фрэнк заказывал куриный бульон, самое дешевое блюдо в меню, но сказал:
– Спасибо.
Через несколько минут Рагнар принес ему тарелку с солониной и не только с капустой, но и с жареной картошкой, а также кусок яблочного пирога. Фрэнк заставил себя есть спокойно и с достоинством, хотя умирал с голоду.
В Эймсе Фрэнк провел уже шесть недель, но спал он не в общежитии, а на берегах реки Сканк в палатке, которую получил в Армии спасения. Он сохранил деньги на общежитие, которые дала ему мама, потому что вовсе не был уверен, что хотел продолжать учиться в Айове, и не собирался тратить ни пенни больше, чем нужно. Может, в Айова-Сити будет лучше, но жизнь в Чикаго испортила для него Эймс. Все в Эймсе были такие же, как пейзаж, – открытые, веселые, дружелюбные, скучные. В Чикаго, если ты все время не улыбался, это считалось вполне нормальным, здесь же ты сразу попадал в категорию несчастных и враждебно настроенных. Что ж, может, он таким и был.
Однако учеба ему нравилась. Пускай студенты были все одной породы – например, как герефорды, которые с удовольствием жевали жвачку, не сворачивали с тропы и бездумно шли на уроки (теперь он рассуждал, как коммунист), – но преподаватели были животными всех мастей, запертые в аудиториях, будто в клетках, где они свистели, ревели и ржали. Он слушал лекции, задавал вопросы, выражал свое мнение, получал высокие оценки на контрольных. Скот чесал репу и переворачивал листы, гадая, где найти подсказку, но Фрэнк отлично справлялся. Вот только у него не было друзей, и впервые в жизни ему захотелось их иметь.
Даже сейчас, очищая тарелку, он был единственным, кто сидел в одиночестве. За каждым столиком было полно ребят – Ирма хорошо готовила, – и все болтали и смеялись. Фрэнку стало неловко, он чувствовал себя не в своей тарелке. Почему-то он думал, что здесь будет кто-нибудь из Чикаго, кто-то хоть немного похожий на Боба и Морта или даже Лью. Если бы он отвел этих парней к себе в палатку, их бы вдохновила его дерзость. А местные были такими чистюлями, что палатка, наверное, просто показалась бы им грязной. Так что он по-прежнему был парнем с фермы. Но местные парни с фермы все напоминали Джоуи.
Он отставил пустую тарелку и придвинул к себе яблочный пирог. Корочка была хорошая, как у мамы. Вроде бы мама показывала Ирме, как запекать корочку. Яблоки тоже были вкусные. Иногда у реки Фрэнк подстреливал кролика, снимал шкуру и готовил его. Еще он пару раз ловил сомов и жарил их на костре. Когда он ловил рыбу или кролика, то думал, что год в Висконсине был бы лучше, чем все это, – он мог бы выбрать другой колледж или другую жизнь. Он смаковал корочку от пирога, такую хрустящую и вкусную. По его подсчетам, в палатке ему осталось пожить еще около месяца. Без сомнения, потом он что-нибудь придумает, хотя пока не знал, что именно.
Оставив Рагнару чаевые, он встал и вышел из кафе. Потом пересек Линкольн-Уэй и зашел в кампус. Было темно. Спортзал находился слева, а здание студенческого союза – справа. Обычно в поисках велосипеда он шел по дороге перед союзом, но сегодня решил попытать счастья возле спортзала. Главным было запомнить, где он его взял, а потом рано утром вернуть на место. Так он и велосипедом попользуется, и преподаст урок несчастному дураку, который оставил его на улице. Фрэнк любил свой старый велосипед, круизер, оставшийся на ферме, но у этого метода были свои привлекательные стороны. Например, разнообразие моделей велосипедов.
На то, чтобы доехать по Линкольн-Уэй на восток до Даффа, а затем на юг по Шестнадцатой улице, где в кустах стояла маленькая, хорошо замаскированная палатка, у него уходило минут двадцать. Остальные свои пожитки он хранил в двух сундуках, тоже купленных у Армии спасения, их он задвинул глубоко в зарослях (он проверил, чтобы там не было змей и ядовитого плюща). Бродяги сюда не заходили – они ошивались к востоку от центра, в лесистой местности неподалеку от Чикагской и Северо-западной железной дороги. Кое-кто из молодых прятался в студенческом городке. Поэтому Фрэнк был ошеломлен, когда, встав на колени и приподняв полу своей палатки, обнаружил там человека. Тот зажег спичку у себя под подбородком, как только Фрэнк просунул внутрь голову, а затем зажег керосиновый фонарь, который Фрэнк использовал для освещения. Парень был примерно одного с ним возраста, но Фрэнк никогда его раньше не видел. Одет он был хорошо. И тут Фрэнк вспомнил, что видел на мосту машину, «REO Flying Cloud»[51] – скорее всего, тридцать шестого года.
– Значит, здесь кто-то живет, – сказал парень.
– Возможно, – ответил Фрэнк.
Парень рассмеялся и спросил:
– А где ты моешься?
– В университетском спортзале есть бассейн. У тебя разве нет комендантского часа?
– Возможно, – ответил парень. – Я Лоуренс Филд. Шенандоа.