– Фрэнк Лэнгдон, Денби. Семенами не занимаюсь. – Филды были знамениты тем, что продавали семена и саженцы, отсюда и машина.
Лоуренс ухмыльнулся.
– А мехами?
– Видно, ты пришел до темноты, раз видел шкурки.
– Это было первое, что я заметил, – кроличьи шкурки, пришпиленные к деревьям.
– И решил сунуть нос в чужие дела?
– А ты бы не стал?
Фрэнк вынужден был признать, что поступил бы точно так же.
Десять минут спустя они уже сидели в машине, а еще через пятнадцать – ехали по Неваде. На улице было темно.
– Хорошая машина, – заметил Фрэнк.
Все как в рекламе: гладкий ход, красивая, мягкая, быстрая и тихая.
– Олдс сейчас ушел из автомобильного бизнеса – я так слышал. Но папаша хотел одну из последних его машин.
– Куда мы едем?
– Как насчет Чикаго?
Фрэнка это немного удивило, но он ответил:
– Я люблю Чикаго. Год там жил.
– Завтра «Кабс» играют. Против «Кардс». Сезон почти закончился. Со второго места им не подняться, но я бы сходил.
Фрэнк пожал плечами. Они вылетели с восточного края Невады, и перед ними протянулось ровное шоссе, такое же бледное и прямое, как проход между темными кукурузными полями. Фрэнк никогда раньше не был в машине, за рулем которой сидел бы другой подросток.
– Давай, – согласился он.
1938
Фрэнк знавал парней, которые делали все, что хотели, но Лоуренс Филд был первым из его знакомых, кому хватало денег и воображения, чтобы расширить горизонты и не ограничиваться курением сигарет, низкопробным пойлом, прогуливанием колледжа, попытками пощупать девчонок и воровством. Лоуренс Филд никогда не воровал – это было ниже его достоинства, – и именно из-за него Фрэнк задержался в Университете Айовы на первую четверть и вернулся к началу второй, проведя три недели на ферме. Фрэнк с Лоуренсом редко виделись, но Лоуренс решил одну из его проблем: он нашел ему работу в лаборатории по садоводству, так что Фрэнк смог снять комнату, по крайней мере на несколько месяцев, пока не сойдет снег.
Оказалось, что Лоуренсу двадцать, хотя выглядел он моложе Фрэнка. Несмотря на то что отец заставлял его работать в рассаднике и на семейной ферме с малых лет, он все еще «ждал своего скачка роста».
– Это еще впереди, – говорил он. – У нас в семье все живут вечно.
Лоуренс объявился через неделю после возвращения Фрэнка с рождественских каникул. «Летучее облако» прибавило скорости – у его мотора был узнаваемый звук, – а потом затормозило под его окном. Фрэнк выглянул.
– Надень что-нибудь приличное, – крикнул Лоуренс. – Гулять охота.
Фрэнк ничего не имел против того, чтобы поторопиться, когда Лоуренсу было охота гулять, – уже через пять минут он спустился по лестнице в костюме и пальто из верблюжьей шерсти, которое нашел в ломбарде в Де-Мойне. Лоуренс обожал ломбарды. Фрэнк уселся на пассажирское сиденье, отметив про себя, что в машине больше никого нет, и спросил:
– Опять в Чикаго?
После той игры «Кабс» (победа со счетом 5:1) они ездили в Чикаго еще три раза.
– Лучше, – сказал Лоуренс. – Рок-Айленд.
– Рок-Айленд! – воскликнул Фрэнк. – Рок-Айленд – помойка.
– Погоди. В любом случае мне нужно выпить.
Будучи отпрыском знаменитого семейства, Лоуренс подходил к делу «ответственно» и не пил в Айове, где все еще действовал сухой закон.
«Летучее облако» действительно летело – восемь цилиндров, и все мощные. Прямо по Невада-стрит в Коло, затем на юг от Ашертона, по индейским территориям вокруг Тамы и через холмы, походившие на «американские горки». Затем они свернули на юг через Типтон и снова на восток через незнакомые Фрэнку холмы и леса – он никогда не бывал в Айова-Сити, хотя все собирался. Машина шла так гладко, что Фрэнк задремал и проснулся, только когда Лоуренс свернул. Он увидел большую подсвеченную вывеску: «Закусочная». Лоуренс свернул на просторную, полную машин парковку. Однако «Летучее облако» выделялось своей уникальностью. Лоуренс остановился в торце продолговатого здания и открыл дверь со своей стороны.
– Тут не так холодно, – сказал он. – Вряд ли тебе понадобится пальто.
Здание было двухэтажным с четырьмя дверями, но без окон. Мужчины входили и выходили через все двери, но Лоуренс направился к той, что располагалась ближе к центру обшитой дранкой стены. Фрэнк поспешил за ним.
– Это Маленький Чикаго, – сообщил Лоуренс. – Слышал про него?
– Возможно, – ответил Фрэнк, на сей раз искренне.
Длинная барная стойка сияла и была хорошо укомплектована. Подковообразной формы, она вдавалась в разнобой столов, а латунная подножка мерцала в свете множества ламп, которые одновременно притягивали Фрэнка к стойке и подчеркивали темноту вокруг. Вращающиеся табуреты с красными сиденьями были привинчены к полу. Лоуренс уселся на табурет и наклонился к бармену, как, похоже, делал это уже много раз. Фрэнк, который прошлой весной посетил всего два бара в Чикаго, повторял за ним. Положив локти на стойку, он заметил под латунной подножкой металлический желоб и наклонил голову, чтобы получше его рассмотреть.
– Сюда писают, – сказал Лоуренс. – Я сам никогда так не делаю, но некоторые не хотят покидать насиженное место. – И действительно, в этот момент мимо них потекла темная, блестящая струя воды. – Бармен делает это каждые минут пятнадцать.
В этот момент бармен спросил:
– Могу я вам что-нибудь предложить, джентльмены?
Он наклонился вперед, присматриваясь, но не к Фрэнку, а к Лоуренсу.
– Думаю, «Олд Фитцджеральд» с содовой, – ответил Лоуренс.
Фрэнка не могла не восхищать легкость, с которой он это произнес. Впрочем, в исполнении Лоуренса любое прегрешение выглядело легко. Бармен посмотрел на Фрэнка.
– А вам?
– То же самое, но чистое, а еще пиво.
Бармен долго приглядывался к Фрэнку, но потом наконец принял решение. Появилась выпивка. Фрэнк, никогда раньше не пивший виски, опрокинул стакан, как делал это Гэри Купер в кино, и держал голову прямо, пока алкоголь горел у него в горле. Через некоторое время он сделал глоток пива. Дедушка Отто всем детям давал пиво, так что к этому он привык. Лоуренс отхлебнул виски с содовой, в чем у него явно был большой опыт, и сказал:
– Ты кажешься старше, чем говоришь.
– Я никогда не был молодым, – ответил Фрэнк.
– Не понимаю, о чем ты.
– Если верить моим предкам, у меня всегда было что-то на уме.
– Должно быть, было весело.
– Иногда.
– Возможно, – сказал Лоуренс.
Фрэнк рассмеялся.
– Ну а ты?
– Если верить моим дядьям и теткам, у меня на уме слишком мало. Они все известны своей предприимчивостью. Говорят, что мать меня избаловала, называют меня испорченным. Когда меня выгонят из колледжа, все их подозрения оправдаются.
– Разве тебя могут выгнать?
– Ты серьезно? Одна из твоих интересных черт, Лэнгдон, то, что ты не умеешь ничего не делать. – Допив, он сказал: – Пошли наверх.
– А что наверху?
– Женское общество.
У каждой шлюхи была своя комната, но некоторые из них сидели в просторном коридоре на верху лестницы. Поднимаясь, Фрэнк услышал, как одна из них рассказывала, что была в Чикаго и смотрела фильм про танцы с Кэгни. Преодолев лестницу, Лоуренс подошел к женщине постарше – очевидно, хозяйке заведения – и поцеловал ее в щеку.
– Барни, мальчик мой! – сказала она. – Как дела?
Некоторые из шлюх приветствовали его, каждая улыбнулась, а две отложили вязание. Фрэнк повел плечами, чтобы расслабить их, затем поднялся на лестничную клетку, как будто знал, что делает. Да, он жил в Чикаго, но, насколько ему было известно, коммунисты подобными вещами не занимались.
– Привет, Бабочка, – сказал Лоуренс. – Я по тебе соскучился.
– Не сомневаюсь, милый, – ответила хозяйка и окинула взглядом Фрэнка. – А это кто?
– Рольф, – представился Фрэнк.
– Рольф? А дальше как?
– Рольф Зильбер. – «Получай, Юлиус», – подумал он, и это подняло ему настроение.
Ему досталась Пикси. Ее с трудом можно было назвать девушкой, но она была стройной и высокой даже без каблуков. Она проводила его почти до конца коридора в свою комнату, а может, просто в какую-то комнату, открыла перед ним дверь и зашла следом за ним. Под потолком висела электрическая лампа – небольшая люстра с плафонами в виде стеклянных цветов. Из мебели – желтое кресло, на кровати – желто-зеленое покрывало, в углу – раковина. Фрэнк понятия не имел, что делать, но пытался выглядеть невозмутимым. Он убрал руки в карманы. Она подошла к нему. Как ни странно, он чувствовал себя не очень хорошо, несмотря на то, что она выглядела по-своему симпатичной. Секунд через пять он уже вспоминал ту девчонку на ярмарке штата. Иногда он вспоминал ту ночь, но девчонку никогда не помнил в подробностях. Зато теперь вспомнил. Как ей на щеку ложился свет и она выглядела опечаленной. Как она с отвращением фыркнула. Как на ткани ее платья поблескивало его семя. Видимо, он сделал шаг назад.
– Ты слишком симпатичный, чтобы так волноваться, – сказала Пикси. – Тебе сколько, лет двадцать?
В кои-то веки Фрэнк решил ответить честно.
– На Новый год исполнилось восемнадцать.
Пикси положила палец ему на пояс и сказала:
– Сними пиджак.
Он послушался. Она свернула его и повесила на спинку стула.
– Теперь галстук.
Он вытянул конец галстука через узел. Она взяла его у него из рук и, разгладив, положила поверх пиджака. Затем скинула туфли, подошла к раковине и, поставив ногу на край, начала мыться.
– Нет, смотри, – сказала она. – Тебе нужно просто смотреть. Вовсе необязательно что-то делать.
Фрэнк смотрел. Хорошо, что она все делала медленно. Может, в прошлый раз все пошло не так из-за его спешки.
– Что ты уставился в стену? Смотри на меня!
Фрэнк перевел взгляд на нее.
Закончив, она сняла кофту. На свету ее грудь выглядела странно. Его глаза сами собой закрылись. Он открыл их. Она сидела на кровати, зажав между пальцами незажженную сигарету.