– Ничего не понимаю.
– Она ненавидит Гувера, – сказал Фрэнк. – Помнишь Мелвина Первиса?[88]
Артур кивнул.
– Она ведь одного со мной возраста, какое ей дело до Первиса, мы тогда были детьми. Но я думаю, она всерьез ненавидит Гувера. Месяц назад она рассвирепела из-за того, что он сказал одной женщине, будто у нее зад как у мула, а лицо и того хуже. Женщина расплакалась, а Гувер бросил в нее комок бумаги. Джуди все время об этом говорила.
– Да, он скотина, – согласился Артур.
– Мне кажется, что если Гувер хочет кого-то поймать, этот человек для нее невиновен по определению, значит, что бы она ни передавала Губичеву, это должно помочь спасти того человека. По-моему, она думает, Гувер перешел какую-то черту и она как-нибудь может помочь наказать его. Он тиран. Это вендетта.
Артур уставился на него, больше ничего не записывая.
– Он с ней спал?
– Ни в коем случае. Но чем-то он ее обидел.
– Настоящий тиран – это дядюшка Джо.
– Но Гувер – тиран рядом, – продолжал Фрэнк. – Ну, она злится, но почему она решила передавать кому-то государственные тайны – если она вообще это делает, – я не знаю.
Когда открылась дверь лифта, Артур сказал:
– Не у всех одинаковые представления о лучшем мире.
– Некоторые вообще не думают о лучшем мире, – ответил Фрэнк.
На свой пятьдесят третий день рождения Уолтер, ничего не сказав Розанне, отправился к врачу. Он вычистил амбар и подстриг шелковицу, но, по правде говоря, теперь, когда они перестали держать скотину, на ферме в это время года заняться было почти нечем. Нужно было достать оборудование и проверить, в каком оно состоянии, но если ты убрал его в хорошем состоянии, как следует смазав, – а Уолтер всегда так делал, – то за зиму вряд ли что-то изменится. В этом году нужно было засеять пятьсот акров – сто сорок своих, сто восемьдесят у Фредериков, сто у отца и восемьдесят у отца Розанны. Джо у себя и отчасти на поле Фредериков сеял клевер. Около трети полей Отто и Уилмера оставались под паром, и это хорошо, потому что Уолтеру не хотелось сажать почти восемьсот акров. Посадка кукурузы и соевых бобов несколько удлиняла сезон, это был тяжелый труд, а Уолтер уже не так любил тяжелый труд, как раньше. Да, овцы – это заноза в одном месте, куры раздражают, а когда доишь коров, всегда ждешь какой-нибудь гадости, пусть даже простого удара замерзшим хвостом по лицу. Его прежняя любовь к лошадям прошла, когда он понял, какими послушными бывают тракторы. Но зато раньше на ферме царило такое оживление… Он носился туда-сюда, рвал на себе волосы, не понимая, каким молодым он был и как все было хорошо. Что ему сейчас нравилось в Джо, пусть он и помалкивал об этом, так это то, что Джо точно знал, чего ему не хватает. Он был сильным парнем (скорее, даже молодым мужчиной – ему уже двадцать шесть) и вечно пребывал в соответствующем меланхолическом настроении. Розанна постоянно говорила ему:
– Что с тобой не так? Приободрись! Ведь все хорошо! – А когда его не было рядом, она качала головой и заявляла: – Что ему нужно, так это забыть Минни Фредерик. Она-то его давно забыла, по крайней мере, как ей самой кажется. А он ходит как в воду опущенный.
– Он много трудится, – говорит Уолтер.
– А кто не трудится? – спрашивала Розанна. – Мне нужны внуки по соседству.
Доктор Крэддок и сам постарел, небось из-за курения, думал Уолтер. Когда он усадил Уолтера у себя в кабинете после осмотра и закурил «Кэмел», пальцы у него дрожали, пока он стряхивал пепел в пепельницу.
– Уолтер, – произнес он хриплым голосом, – должен вам сказать, что ваш вес сейчас фунтов на тридцать больше нормы. За последний год вы поправились со ста семидесяти восьми фунтов до ста восьмидесяти пяти.
– После армии я никогда не весил сто пятьдесят. В тренировочном лагере я весил сто пятьдесят пять.
– Ну, это сказывается. Давление у вас сто восемьдесят на сто пятнадцать, а это довольно опасно. Вы жалуетесь на головные боли и бессонницу. Говорите, Розанна ночью встает и ходит по коридору, потому что вы храпите. Сомневаюсь, что ваши боли вызваны старым добрым ревматизмом, потому что такой штуки нет в природе. Возможно, у вас остеоартрит, а может, легкая подагра, а если так, то придется вам в любом случае есть поменьше жирного и поменьше пить. – Трясущаяся рука доктора Крэддока снова потянулась к пепельнице, и очень длинный столбик пепла упал на стол. Крэддок был тощим как палка. – Приходите на следующей неделе, я сделаю еще анализы.
Оба они встали, Крэддок закрыл медицинскую карту и проводил Уолтера до двери.
– Не надо было приходить в день рождения, – сказал он. – Это всегда удручает. Лично я не знаю, какая новость хуже, когда доживешь до нашего возраста: что вот-вот умрешь или что будешь жить дальше.
Он потушил сигарету. Уолтер промолчал, но, когда садился в грузовик, вдруг расхохотался.
Пока Джо кормил кроликов и двух новых телят (в этом году их звали Полетта и Патриция) и смотрел, как Нат гоняет Пеппер, он думал о том, что одним из величайших открытий в его жизни стали соевые бобы. До войны некоторые фермеры выращивали соевые бобы вместо овса – когда появлялись всходы, можно было выводить коров в поле на выпас. В тридцатые Уолтер не сажал соевые бобы, поскольку всегда надеялся, что дождя будет достаточно для выращивания растений, которые нравились ему больше, особенно овса. Даже в тот самый страшный год – кажется, тридцать шестой? – было так много снега и льда, что Уолтер все-таки решил не сажать бобы. Сколько бы он за них выручил? Как их убирать и где хранить? Как потом их использовать? В общем, хочешь выращивать бобы, выращивай, так считал Уолтер. Вьющуюся фасоль, например. Соевые бобы – это как овес, или клевер, или альфальфа[89], но не такие полезные. А вот Джо любил соевые бобы. Как и все бобовые, они насыщали почву азотом и делали это гораздо эффективнее, чем клевер. Кукуруза, посаженная в почву из-под бобов, прямо-таки выстреливала из земли. И от дождя они особенно не зависели. В засушливые годы кукуруза могла вырасти бледной и невысокой, а бобы выходили зеленые и густые. Скотине они тоже нравились. Джо больше не держал стадо молочных или мясных коров, но фермеры, у которых они еще остались, скупали все выросшие бобы. Бетти и Буп любили их в молотом виде. Считалось, что у мяса коров, выкормленных молотыми бобами, приятный вкус – даже городским пижонам подойдет.
Но вчера в магазине кормов в Денби к Джо подошел какой-то тип и спросил:
– Как вы удобряете свои поля, мистер Лэнгдон?
Услышав такое обращение, Джо обернулся, чтобы посмотреть, не зашел ли в магазин Уолтер, что вызвало всеобщий смех.
Джо раздраженно ответил:
– А вам какое дело, мистер…
– Боб Райхардт, мистер Лэнгдон, из Миддлтауна возле Берлингтона. В этом году мы предлагаем продукт, который, на наш взгляд, произведет революцию в американском фермерском хозяйстве.
Джо протиснулся мимо него, сказав только:
– Таких было уже много.
– Постой, Джо, – окликнул его Майк Хэттон, теперь управлявший магазином кормов вместо отца. Джо знал, что он довольно хорошо осведомлен (кое в чем они соглашались, в том числе по поводу сорта бобов «Линкольн»). – Он не шутит. Завод в Миддлтауне делал тротил во время войны. Теперь они демобилизовались. – Все снова засмеялись.
– У меня есть фотографии, – сказал Боб Райхардт. – Мы много применяли его на юго-востоке штата в прошлом году. Парень из Университета штата Айова провел испытания. Вот, взгляните.
Он подвел Джо к столу, который Майк специально расчистил, и разложил десять изображений в два ряда. Пять полей, каждый снимок сделан с небольшого расстояния с правой стороны и крупным планом – с левой стороны. На фотографиях между рядами растений кто-то поставил календарные даты – первое июля, пятнадцатое июля, тридцать первое июля, пятнадцатое августа, тридцать первое августа. Разница была заметной и настолько ошеломляющей, что Джо тут же засомневался. На последнем снимке стебли справа были на треть выше стеблей слева и початки тоже казались больше. Початки выглядели потрясающе. На последнем фото два початка с оттянутыми назад листьями лежали рядом. На фоне одного початка второй казался просто жалким.
– Один и тот же гибрид, одни и те же семена, одна и та же дата посадки, – сказал Боб.
Джо замер.
– Ты можешь себе это позволить, – заметил Майк.
– А что еще нам делать со всем этим азотом? – сказал Боб. – По-моему, это дар божий. У нас на глазах мечи перековываются на орала. Я серьезно. Знаете, когда я вернулся из Европы?
– Нет, – ответил кто-то.
– На Рождество.
– И чем вы все это время занимались?
– Доставкой продуктов. Вот чем я занимался. А продуктов требовалось больше, чем у меня было. Вот чудо, которое накормит людей.
Судя по виду, Боб говорил искренне.
– Я слышал про эти гранулы из нитрата аммония, – сказал Джо. – Читал про них.
– Мой папаша отказался хранить их у себя на складе, – сказал Майк. – Уж не из-за них ли в Техасе взорвался корабль? Где-то год назад? Помню, в газете писали, что это нитрат аммония. И еще один корабль взорвался…
– И два самолета разбились, – подхватил Боб. – Да. Ужасная трагедия. Пятьсот или шестьсот человек, по-моему. Да, вынужден признать, часть груза была сделана у нас на заводе и его везли во Францию в качестве удобрения. Но мы усвоили урок. Думаю, все его усвоили. Мне вот интересно, почему они допустили, чтобы все эти люди просто стояли и пялились, пока вокруг бурлило море, а корабль раздувался, как пузырь?
То, как Боб Райхардт лихо переложил вину на других, не могло не восхитить Джо.
– Да! – воскликнул Боб. – Прямо как атомная бомба. Так говорили, и это видно. Некоторые при взрыве в прямом смысле испарились, как было в Японии. Дома и фабрики сровняло с землей, и это почувствовали в Хьюстоне. Я в тот момент был во Франции, и мы об этом услышали, потому что корабль был французский. Капитан совершил большую ошибку, но он не умел обращаться с нашим продуктом…