Когда в сентябре Фрэнк сделал последний доклад Артуру, тот согласился, что Джим Апджон ни к чему их не приведет.
– Он слишком много болтает, – сказал Фрэнк. – Рассказал мне, что все еще каждый день посылает деньги в «Дэйли уоркер», потому что не может остановиться, а потом предложил помочь с первым взносом за дом в Левиттауне.
– Ты ему нравишься.
– По-моему, ему все нравятся. В его доме в Дарьене, куда нас пригласили на вечеринку, было человек сто. Я тебе говорю, я поболтал со всеми, и у каждого оказалась история о том, как Джим что-нибудь подарил им или купил у них что-то по завышенной цене. Он напоминает мне одного друга, который был у меня в колледже.
Энди он тоже напоминал Лоуренса.
С Рубеном они столкнулись, разумеется, на ипподроме. Где ему еще быть? Фрэнк и Энди стояли у поручней, наблюдая за забегом и подпрыгивая от волнения, поскольку Энди поставила на лидера, а когда забег кончился и они собрались обналичить ее билет, она едва не упала на Рубена. Тот усмехнулся, а потом заметил Фрэнка. Забавно подскочив, он сорвал шляпу с головы Фрэнка со словами:
– Это ты, капрал? Это ты?
Представляя Энди Рубену, Фрэнк вдруг понял, что настоящее имя Рубена напрочь вылетело у него из головы. Он так долго силился его вспомнить, что Рубен наклонился и представился сам:
– Алекс Рубино, мэм. А это моя жена, Патрисия Де Оро Рубино.
Если Джим и Фрэн Апджон прекрасно чувствовали себя в клубе Бельмонт-Парк с Уитни и Вандербильтами, то Рубен и Пэтти так же отлично чувствовали себя у поручней, треща по-итальянски и по-испански (Пэтти родилась в Пуэрто-Рико) с Джордано и Санчесами. Рубен проводил их к окну ставок, а потом показал им свою ложу. Она располагалась не так высоко и не так близко к финишу, как та, где сидели Апджоны, но он явно часто ею пользовался. Выяснилось, что теперь Рубен занимается недвижимостью. Он использовал льготы для вернувшихся с фронта солдат, чтобы получить лицензию. Фрэнк и Энди посмотрели два последних забега вместе с Рубеном и Пэтти. Слегка похолодало, и Пэтти надела мутоновую шубку, которую Энди похвалила. Да, она теплая. Да, это новейшая мода.
– Когда я познакомилась с Фрэнком, – сказала Энди, – он стрелял кроликов ради шкурок.
– Ага, когда я его знал, он тоже стрелял, – сказал Рубен.
– Кто-то должен был это делать, – заметила Пэтти.
Все кивнули.
К концу последнего забега стало слишком холодно, чтобы идти домой пешком, поэтому Рубен и Пэтти подвезли их на своем новом «Понтиаке». Это была удобная машина с широким задним сиденьем, и ноги было куда поставить. Фрэнк сомневался, что им доведется еще раз увидеться с четой Рубино, однако к концу года он все-таки взял в привычку сопровождать Рубена, когда тот смотрел участки на продажу.
– Чем меньше, тем лучше, – говорил Рубен. – Никто больше не хочет иметь замок. Если тебе попадается одно из этих больших имений, например, после кончины какой-нибудь богатой старушки, о продаже можешь забыть. Никому теперь не нужны обширные подвалы и чердаки или даже чертова лестница. Машина и дом скоро будут примерно одного размера.
Фрэнк мог себе это представить, действительно мог.
1950
Джо и Розанна неоднократно спорили по поводу дома Фредериков, но Джо не воспринимал эти споры всерьез. Розанна увидела в этом признак того, что он становится таким же упрямым, как Фрэнк. Ее злило, что Джо больше заботится о доме Фредериков, чем о своем собственном. Каждый раз, когда она приходила к нему («и чего она вообще беспокоится», спрашивал Джо), в раковине лежала посуда, на столе крошки, одежда свалена в кучу, кровать не убрана. Разве таким она его воспитывала? Амбар чище, чем дом. Больше всего ее раздражало, что у него была вода, горячая вода, но он, судя по всему, никогда ее не использовал. Он ответил, что каждый день принимает душ, поэтому и установил нагреватель, но ее особенно злило, что он постоянно ошивается в доме Фредериков («вовсе не постоянно», возражал Джо), отлавливая каждую пылинку. Кухня, полы, дубовая отделка – все сверкало. Сверкали даже окна – глупость какая, ведь шторы всегда задернуты, чтобы не выцвели ковры и обивка мебели. Что Розанна действительно хотела знать, так это зачем прилагать такие усилия. Вот уже три или четыре месяца от Минни ни слуху ни духу – с тех пор как Джо отправил ей деньги за ее долю кукурузы и бобов, которые он посадил на земле Фредериков. Джо утверждал, что это красивый дом, самый красивый в округе, разве она хочет, чтобы он развалился, как случилось с домом Грэхамов после того, как им пришлось уехать? Стоит только допустить, чтобы разбилось одно окно, как все летит к чертям и дом приходится сносить, как пришлось снести дом Грэхамов, чтобы не портил пейзаж.
– На все-то у тебя есть причины, – заметила Розанна.
– Ага, – сказал Джо, почесывая макушку Ната. – Всегда.
– Что ж, подумай-ка о разнице между причиной и оправданием. Причина – сама по себе награда, а оправдание всегда приводит к разочарованию.
Разумеется, они оба знали, что она имеет в виду. Помимо этого она постоянно говорила:
– Ради всего святого, съезди в город, хотя бы выпей газировки в аптеке. Необязательно учиться танцевать, чтобы включить песенку или две на музыкальном аппарате.
А если он говорил, что едет в город, она просила:
– Пообещай, что зайдешь еще куда-нибудь кроме магазина кормов.
– Как насчет гаража?
– Когда ты в последний раз разговаривал с женщиной?
– Вчера. Я попросил телефонистку соединить меня. Ее звали Линн.
– Да, и она милая. Это младшая сестра Мэгги Берч, очень практичная девушка.
– Как увижу ее в следующий раз, передам ей твои слова.
– Джо, ты не можешь…
Но он щелкал пальцами, подзывая Ната, и уходил, не дослушав. Он никогда не позволял матери указывать ему, что он может делать, а чего не может.
Снега выпало четырнадцать дюймов, и дом Фредериков напоминал рождественскую открытку. Джо расчистил крыльцо, но перила по всей длине украшали ледяные наросты. Когда-то давным-давно Роланд Фредерик сделал странную вещь – выкрасил дом в желтый цвет. Краска выцвела, но дом все равно выделялся на фоне снега и выглядел ярким и уютным, несмотря на то что внутри было так же холодно, как и снаружи.
В письме, которое Джо получил от Минни, говорилось, что она возвращается, чтобы занять должность завуча в школе Северного Ашертона. «Не слишком восхищайся мной, – писала она. – Мне кажется, работа в основном заключается в том, чтобы подсчитывать учеников и следить за наказаниями. Миссис Эллингтон забеременела, и они не могут позволить детям это увидеть, вот мне и дали работу!» Она не сообщила, будет ли с ней Лоис, но когда она приехала четыре дня спустя, за рулем сидела именно Лоис. Джо хорошо подготовился – он растопил печь в подвале, а Розанна застелила постели. Наверху и внизу горел свет, и большой дом излучал радушие и уют. Минни не позволила Джо затащить ее багаж на крыльцо или вверх по лестнице. Она поблагодарила его, пожав ему руку. Под теплой фетровой шляпой ее волосы были собраны в пучок. Ну а Лоис, одетая в меховые сапоги и подбитую мехом шапку, стояла на месте, пока он заносил в дом ее чемоданы.
– Ох, видел бы ты помойку, в которой мы жили, – сказала она.
– Какая же это помойка, – возразила Минни. – Вполне респектабельное и чистое место.
– А окно моей комнаты выходило на вентиляционную трубу. Я не могла дышать.
– Есть вещи и похуже вентиляционных труб, – заметила Минни.
– Конечно, есть! – согласилась Лоис. – Толпы народа!
Минни повернулась к Джо и пояснила:
– Для нее десять человек – уже толпа.
– А разве нет? – спросил Джо.
Лоис зашла в гостиную. Теперь оттуда убрали кровать миссис Фредерик и предметы ухода за больной. Джо и Розанна попытались вспомнить, как все было раньше, и расставили стол и стулья так, как они помнили. Розанна даже натерла пол воском. Гостиная, напоминавшая выставочный зал с панелями и застекленными полками, всегда была самой красивой комнатой в доме, в гостиной следовало устраивать вечеринки при свечах. Как говорил Уолтер, это был городской дом, который зачем-то переправили в деревню. Вернувшись, Лоис радостно воскликнула:
– Дом, милый дом!
Минни вытащила шляпные булавки и положила шляпку на полку возле камина.
– Что ж, девочка моя, – сказала она, – тебе стоит решить, чем ты будешь здесь заниматься, вот и все, что я могу сказать.
– Мама делала консервы, пекла, вымачивала персики в бренди, шила, вязала, вышивала наволочки. Она всегда напевала себе под нос и пробовала что-нибудь новое.
– Солнышко, ты же ничего из этого не умеешь.
– Ну так научусь. Все лучше, чем вести бухгалтерию.
Когда Минни отвернулась, Лоис взяла Джо за руку и поцеловала его в щеку. А еще она пригласила Ната в дом и разрешила ему забраться на диван. Джо вернулся к себе только после девяти. Дома он вымыл посуду и убрал ее в шкаф.
Первого мая Энди получила из дома письмо, в котором говорилось, что скончался дядя ее матери, Ойген, последний, кто еще застал в живых ее двоюродного прадеда Йенса. Йенс умер в тысяча восемьсот девяностом и так сильно ненавидел всю свою живую родню, что завещал, чтобы его состояние не трогали до тех пор, пока все они «не уберутся и не смогут причинить больше вреда», все, даже младенцы. Состояние, вложенное в какие-то облигации, выросло так же сильно, как и семья, и каждый родственник каждого поколения должен был получить одинаковую сумму, две с половиной тысячи долларов. Через два дня после этого Фрэнку позвонил Алекс Рубино и спросил, не хочет ли он вложить деньги в дом на продажу в Элизабет, Нью-Джерси, – точнее, не дом, а целый квартал. Вспомнив все те безделушки, которые Рубино набрал в Германии и отослал домой, а также мутоновую шубу Пэтти и синий «Понтиак» Рубино, Фрэнк ответил:
– Возможно.
Рубино рассмеялся.
Сделка была отличная. Знакомый Рубино собирал группу инвесторов, чтобы выкупить квартал на Бонд-стрит в Элизабет. У них оставалось около четырех недель, прежде чем до него доберется государство. Губернатор Дрисколл поклялся установить там шлагбаум