к ноябрю пятьдесят первого, через восемнадцать месяцев. Поскольку он отвел себе такой краткий срок, государству не хватало людей, чтобы добраться до каждого фермера, торговца и домовладельца с правом на землю, так что, имея определенное влияние, кто-нибудь мог бы опередить его, заключить кое-какие сделки, а потом получить прибыль. Кое-кто из домовладельцев рассчитывал, что у них выкупят дома, когда станут расширять аэропорт Ньюарка, и теперь злился, что расширили его в другую сторону, из-за чего рядом с ними денно и нощно садились и взлетали самолеты, а выбраться с этой земли у них уже не было возможности. Для инвестора их недовольство все равно что золото. Все эти люди, по крайней мере те, кто не глухой, с радостью возьмут наличку.
– Сколько ты хочешь? – спросил Фрэнк.
– Сколько у тебя есть? – ответил Рубино.
Фрэнк дал ему две тысячи двести, подумав при этом, что двенадцать лет назад Уолтер мог бы продать за такие деньги ферму.
Четвертого июля Джо устроил вечеринку. Обнаружив у себя в почтовом ящике приглашение («Мистер и миссис Уолтер Лэнгдон, ящик 32, РР 2, Денби, Айова»), Розанна не сразу узнала почерк на конверте, а когда в указанное время, два часа пополудни, они прибыли в дом Джо («Клэр, пожалуйста, прекрати колотить по спинке моего сиденья. Вы, девчонки, такие хохотушки»), она поначалу не узнала дом: Джо поставил забор, отгородивший до недавнего времени петлявшую подъездную аллею, и посадил вдоль него траву. Основная часть дорожки вела к амбару и, как обычно, была достаточно широкой, чтобы по ней мог проехать трактор и любой агрегат, который этот трактор тащил за собой, но ответвление дорожки теперь изгибалось под прямым углом, проходило перед домом и останавливалось у давно разросшихся и вышедших из-под контроля кустов сирени, которые сейчас были аккуратно подстрижены. Забор превратил откос перед старым домом Рольфа, некогда спускавшийся к сточной канаве у дороги, в передний двор. И там действительно рос газон, а не просто старая трава и лисохвост. Похоже, Джо посадил овсяницу.
Уолтер остановил машину и, обойдя ее, открыл Розанне дверь. Она держала в руках персиковый пирог.
– А ты возьми булочки, Клэр. Девочки, Джо, наверное, где-то здесь. Идите поздоровайтесь.
На крыльце не осталось мусора; можно было беспрепятственно пройти в дом, где он тоже прибрался. Он где-то купил большой зеленый ковер в цветочек и покрыл им линолеум в гостиной – практически от стены до стены. Занавесок на окнах, конечно, не было, но жалюзи были прямые и наполовину опущены, и в комнате было прохладно и темновато. Когда Розанна вошла, в комнате отдыхали кошки – одна на спинке дивана, а другая на батарее, но они промчались мимо Джо, который вошел через дверь в кухню.
– Ну надо же, – сказала Розанна, – дом выглядит лучше, чем когда-либо, Джоуи, а ты…
Ну, она не могла произнести это вслух, но он наконец стал красавцем. Высокий, темноволосый, с симпатичной стрижкой, ровными манжетами и аккуратными ногтями. По правде говоря, он напомнил ей Уолтера, каким тот был, когда она встретила его много лет назад и решила, что покажет матери и всем остальным, как быть настоящей женой фермера. Она поцеловала Джо в щеку. Ах, он и правда выглядел счастливым. Она зашла в кухню. Ну, а почему бы и нет? Через фанерную дверь было видно его кукурузное поле, и лучшего поля она еще не видела. К Четвертому июля кукуруза вырастала до колен, но только не здесь – здесь она доходила до бедра, а само поле было ровным и аккуратным, будто стеганое одеяло. Ома как-то сшила одеяло из синих и зеленых лоскутов с черной каймой. Кажется, это называлось «штакетник». Почему-то заднее поле Джо напомнило Розанне то покрывало. Между полем и домом (двор он тоже расчистил и, кажется, даже покрасил собачью конуру) он поставил два стола для пикника, постелил на них скатерти и подоткнул края, чтобы они не колыхались на ветру.
А потом начали подтягиваться остальные гости: мать Розанны, Минни и Лоис – последняя в очень красивой юбке в черную и белую клетку и с красным шарфом на шее. Минни несла что-то на накрытом полотенцем противне, который она поставила на стол, а Лоис разместила свой шоколадный торт рядом с персиковым пирогом Розанны. Хороший был торт, только с небольшой вмятиной на боку.
Розанна вышла на заднее крыльцо и едва не упала, споткнувшись о собственную мороженицу, наполненную льдом и накрытую полотенцем. Она приподняла полотенце. Клубника. Клубнику он, должно быть, купил в Ашертоне, ведь сезон закончился. Она взяла кончиком пальца совсем чуть-чуть и положила в рот. Невероятно вкусно. Надо же, ее сын полон сюрпризов. Давно пора. Рядом с ней возникла Клэр.
– Можно попробовать? – спросила она.
После секундного колебания Розанна ответила:
– Ну хорошо, только возьми ложку.
Клэр вернулась с ложкой, и Розанна погрузила ее в прохладное, бледно-розовое мороженое.
– Никому не говори, – сказала она.
На крыльцо вышел Уолтер.
– Ты хозяйка, Клэри, – сказал он, – так что иди к своим друзьям.
Девочка быстро обняла его за талию и побежала за Натом, который обогнул дом, неся в зубах палку.
– Самая лучшая кукуруза, которую я когда-либо видел, – заметил Уолтер.
– То же самое ты говорил про нашу.
– Да. Я ошибался.
Розанна улыбнулась.
– Видимо, этот безводный аммиак – самое то.
– Пока не взорвется.
– Черт возьми, да не взорвется он! Вот если упадешь в бак, замерзнешь насмерть или он высосет всю влагу из твоего тела. Говорят…
– Ох, – пробормотала Розанна.
– Джо очень осторожен. Он знает все этапы, проговаривает их вслух и строго их придерживается. Он даже говорит: «Надеть перчатки», а потом надевает их. Не знаю, смог бы я вести себя так осторожно, но он может.
– В таком случае хорошо, что он главный, – сказала Розанна.
– Я и не спорю, – ответил Уолтер. – Как жаль, что Фрэнки и Лиллиан здесь нет.
– Можем съездить к ним, когда родятся дети.
– Это когда?
– По-моему, у Андреа в октябре, а в ноябре у Лиллиан. Можем напроситься в гости на Рождество.
Уолтер задумчиво пожевал губу, глядя на сверкающее поле. Розанна в который раз запретила себе спрашивать, чем он недоволен. Да разве кто-нибудь бывал доволен? Наконец Уолтер указал на мороженицу:
– Что там?
– Какой ты любопытный, – сказала Розанна, развернув его назад к дому.
Пообедали в половине пятого, когда стало чуть прохладнее. Джо включил разбрызгиватель для Клэр и ее друзей. Девочки одиннадцати лет вели себя как восьмилетние, прыгали под струями воды и кричали, но Розанна не возражала. Генри надел плавки (он научился плавать в Айова-Сити) и скакал вместе с ними, а потом накинул рубашку и как минимум час бросал собаке палку. Причем бегала не только собака. Генри стал весьма спортивным. У него были парусиновые кеды, и он носился вместе с псом, заставляя его прыгать и бежать наперегонки вокруг двора, по дороге и обратно. Минни сообщила, что в старшей школе Северного Ашертона тоже устанавливают бассейн, представляете, и скоро, может быть, начнут собирать команду по плаванию.
– А кто работает на школьной ферме? – спросила Розанна.
– Наверное, Джо, – сказал Уолтер. – Джо собирается один работать на всех фермах вокруг Денби сам по себе.
Все улыбнулись.
Джо приготовил свиную лопатку. Разговор за столом начался с Фрэнка и Андреа и Лиллиан с Артуром и детей, но потом перешел на Корею. Розанна не знала, что Северная Корея захватила Сеул, но ее это не удивило. По общему молчаливому согласию они закрыли эту тему, но не раньше чем Лоис рассказала, что ее знакомый из магазина кормов ушел в армию. Уолтер спросил, кто в этом году поедет на ярмарку, и Минни ответила, что она помогает с программой 4-Н и рассчитывает, что Лоис поедет с ней.
– Ну, я повезу пирог.
– Давай лучше через год, – сказала Минни, но Розанна считала, что девочку надо поощрять.
Минни все время настаивала, чтобы сестра чего-то добилась и уехала с фермы, но пока Минни была на работе в школе, Лоис приходила к Розанне и просила показать ей, как все делать: она не умела ни готовить, ни шить, ни даже убирать, в смысле по-настоящему убирать. Ну, она могла вытереть стол и помыть посуду в горячей воде из водопровода и отжать выстиранную одежду с помощью пресса. Она умела вязать крючком, но не на спицах, и Розанна научила ее – заставила ее выучиться вязать на немецкий манер, а не на английский. Но ни взбивать масло, ни проверять яйца на свежесть, ни собирать яйца, ни растить цыплят, ни прочесывать шерсть, ни прясть (даже сама Розанна едва это умела, а вот Ома годами этим занималась) она ее учить не стала. Однако они покрасили немного шерсти в синий с помощью рубленой красной капусты, кожицы красного лука и белого уксуса. Цвет получился бледным, но приятным. Лоис вязала жилет. Как и ее мать (бедняжка), Лоис хотела только печь – но не хлеб, а печенье, торты, пироги. Ну, может, она снова откроет ту пекарню… как звали того типа? Ничего вкуснее его баумкухена Розанна в Денби не пробовала. Хорошая девочка эта Лоис. Правда, она упиралась всякий раз, как Минни ей что-нибудь предлагала, но это вовсе не значит, что она упрямица. Дети сами выбирают себе дорогу.
Уолтер, вновь разглядывавший поля, хромая, подошел к Розанне. Его хромота то усиливалась, то слабела. Теперь, когда доктор Крэддок отошел в мир иной, Уолтер отказывался идти к врачу. На похоронах он шепнул Розанне, что в гробу – он в этом уверен – наверняка лежит упаковка «Кэмела». Практику Крэддока выкупил некий доктор Шварц, и Розанна даже сказала:
– Тебе же нравился Джулиус. Евреи умные. Хорошие врачи.
– Не в этом дело, – ответил Уолтер. Но идти к врачу все равно отказывался.
Розанна отвернулась. Он обошел стол, положил руку на спинку ее стула, как будто ему необходимо было обо что-то опереться, потом выдвинул соседний стул и сел.
– Теперь я могу умереть, – сказал он.
– Ох, ради всего святого!
– Джо знает все, что знаю я, и даже больше.
– Значит, надо этому радоваться, а не умирать. Побудь рядом, дай ему понять, что ты им восхищаешься.