еду поздно вечером, поэтому Лиллиан как следует рассмотрела малышку только на следующее утро. Дину было только две недели, но Лиллиан чувствовала себя нормально. Стоило ей вернуться из больницы, как Тимми и Дебби так загоняли ее, что у нее почти не было времени передохнуть. Трехчасовые роды, от первой боли до рождения, – это пустяк. Скоро она станет как мама, разве что не будет вставать в день родов и доить шесть коров еще до завтрака.
Артур рассмеялся.
– Вряд ли она так делала.
– Нет, конечно, но она родила Генри в полном одиночестве в комнате Фрэнка во время сбора урожая. Джо первым его увидел, когда пошел в дом за носовым платком. Наверное, стоял там и сморкался. Фрэнк, вы с папой собирали кукурузу, да?
– Не помню, – ответил Фрэнк.
– Все ты помнишь, – сказала Лиллиан и ткнула его пальцем.
– Совсем не помню, – возразил Фрэнк.
Стояла неплохая погода, так что прежде чем Лиллиан решила подавать индейку в пять часов (не очень рано), Артур и Фрэнк повели Тимми и Дебби на долгую и – все на это надеялись – утомительную прогулку по Джорджтауну, а Лиллиан и Энди занялись подробным сравнением младенцев. Они сели друг рядом с другом на диване и, разложив детей у себя на коленях лицом вверх, стали постепенно разворачивать одеяльца. Дин был слишком мал, чтобы возражать, но Джанет немного покапризничала.
«Наверное, – думала Лиллиан, – подобное сравнение не совсем в пользу Дина, но он родился на неделю позже срока, и у него целая копна волос – темных, как у Артура. Нос не стал плоским во время быстрых родов, и особого косоглазия не было. У него были длинные пальцы и длинные стопы, стройные руки и ноги, совсем как у Тимми, а вы посмотрите на него (если сможете, конечно, – ведь большую часть времени он куда-то лезет)». У Джанет же, как и у всех светловолосых детей, кроме самой Лиллиан, если верить маме, были тонкие волосики, которые отрастут позже, а пока была только золотая корона вокруг головы и две прелестные ямочки на щеках.
– Не уверена, что за ямочками будущее моды, – сказала Энди.
Глаза Джанет были ярче и синее, а губы уже полные и четко очерченные. При рождении ее рост был двадцать один с половиной дюйм. Лиллиан, сама невысокого роста, заметила:
– Она будет высокой, – а Энди, сама высокая, ответила:
– Это не всегда хорошо.
– Но ты уже сбросила вес. Посмотри на меня. Мне еще худеть и худеть.
– Моя мать говорит, после первых родов всегда легче сбросить вес.
– Может быть. Не знаю. У меня такое чувство, что в этот раз придется постараться, а от Артура никакой помощи, потому что ему с каждым блюдом подавай масло, масло, масло и сливки, сливки, сливки.
Энди повернулась и поцеловала ее в щеку.
– Но у меня такая плоская грудь, даже при кормлении. Если зайти в бутик «Диор» в Нью-Йорке, как я делала каждую неделю, начиная с седьмого месяца, просто для улучшения настроения, то сразу увидишь, что будет в моде – фигура типа песочные часы.
– Если у меня когда-нибудь снова будет талия…
Лиллиан вздохнула и положила голову Дина себе на плечо. Энди, не стесняясь, расстегнула блузку и поднесла Джанет к груди. Лиллиан промолчала. Дин допил бутылочку полчаса назад. Он не капризничал и каждый раз пил молочную смесь до конца.
– Мама говорит, кормление грудью помогает скинуть вес, – сказала Энди. – Но у нее всего двое детей.
Лиллиан не могла отвести глаз. Она никогда не кормила никого из своих троих детей грудью. В больнице, где они родились, судя по всему, бытовало мнение, что это некрасиво и вредно для здоровья. Наблюдая за Энди, Лиллиан аккуратно подавила укол сожаления.
– Ой! – вскрикнула Энди.
– В чем дело?
– Ну, ты же знаешь, соски такие чувствительные. Но это вроде бы проходит.
Лиллиан промолчала.
Вернулись Артур и Фрэнк с детьми.
– Какая же странная сегодня погода, – сказал Фрэнк. – Дамы, вы не слышите, как стучат окна?
– На западе очень темно, – подхватил Артур. – Хорошо, что я летом вставил новые оконные стекла.
– Брр, – сказала Лиллиан и обратилась к Фрэнку: – Помнишь ту зиму, когда ты поехал в Чикаго в разгар пурги? Я не знала, за кого сильнее переживать, за тебя или за нас. Снегу навалило до самого карниза.
– Мы таки где-то застряли. Где же это было? До реки. Наверное, в районе Де-Витта. Какие-то старушки добыли для меня полку, чтобы я не замерз. Я чувствовал себя, как… наверное, как в лисьей норе. Кошмары снились.
– У нас были такие огромные заносы в Декоре, – сказала Энди, – что мой брат сделал себе лыжный трамплин со второго этажа на задний двор. Он вставал на пару обувных коробок и съезжал вниз.
Обед получился неплохой, только индейка вышла немного суховатой. Энди накрыла на стол. Тыквенный пирог, который она принесла, оказался очень вкусным. Наевшись, они долго зевали, их клонило ко сну, и наконец все отправились спать.
В пятницу, когда они завтракали, налетела буря – раздался громкий треск, и в тот самый момент, как Лиллиан спросила:
– Что это? – из гостиной примчался Тимми со словами:
– Мамочка, ветер пролетел прямо через стекло!
Выбежав, они увидели осколки стекла на полу, большую ветку, рухнувшую на стену, и потоки дождя, льющиеся сквозь разбитое окно. Фрэнк перенес колыбельки в столовую, а потом они с Артуром заколотили окно доской. Энди приглядывала за Тимми и Дебби на кухне, пока Лиллиан подметала осколки.
Ветром сорвало антенну, и пропало телевидение (Лиллиан нравилось смотреть телевизор – не столько передачи, на которые у нее все равно не хватало времени, сколько на дружелюбный вид и красивую одежду телезвезд), а потом отключилось и электричество. Артур обернул холодильник одеялом и застегнул его прищепками, над чем все посмеялись. В доме было достаточно тепло – печь работала на угле, – и Лиллиан уже простерилизовала и наполнила бутылочки на сегодня, но что, если и завтра будет то же самое? Она могла наполнить их, поскольку плита была газовая, но для охлаждения придется выставить их на улицу. Ладно, не стоит пока об этом думать. Все это напомнило ей о неделях на ферме, когда весь дом содрогался от ветра. Ощущение уюта смешивалось с остротой угрозы, точно так же, как тепло в комнате то и дело, будто ножом, разрезал сквозняк. Энди надела два свитера и курила вдвое больше, чем вчера, осторожно отворачиваясь от ребенка, который дремал в изгибе ее левой руки. Лиллиан, которая считала, что детей лучше оставлять в колыбелях, спросила:
– Она не спала ночью?
– Нет. Но я положила ее между собой и стеной, с другой стороны от Фрэнка, и время от времени ее подкармливала. Ну, она хотя бы молчала. – Лиллиан этого тоже не одобряла, но она была не из тех, кто пристает с советами. – А твой как? – спросила Энди.
– Дважды просыпался. В два и в шесть. В два вставал Артур. – Она наклонилась вперед, стараясь не вдыхать табачный дым, и прошептала: – Надеюсь, Фрэнк окажется таким же, как Артур. Знаешь, он ведет себя не столько как отец, сколько как вторая мать. Я ему полностью доверяю, а дети его обожают.
Энди затушила сигарету в пепельнице возле раковины и так же тихо спросила:
– А о чем они с Фрэнком все время говорят? Все шепчутся и шепчутся.
Лиллиан, не задумываясь, ответила:
– О, наверное, о Джуди. Они всегда говорят о Джуди шепотом, хотя не знаю почему.
– Кто такая Джуди?
Тогда Лиллиан поняла, что сболтнула лишнего. Помедлив, она рассмеялась и сказала:
– Так он не рассказывал тебе про Джуди?
Энди заметно нахохлилась. Она вскинула брови, обняла Джанет второй рукой и приложила голову малышки к своей шее. В стену вдруг ударил порыв ветра. Лиллиан вздрогнула, но Энди это не отвлекло.
– Расскажи мне. Я знаю, у него были другие девушки, но он никогда про них ни слова не говорил.
Лиллиан закусила губу, надеясь, что Дин расплачется или произойдет что-нибудь еще. Как назло, даже Тимми и Дебби вели себя тихо.
– Ну, дорогая, – выдавила она из себя, – Джуди не была его девушкой, по крайней мере не в том смысле, в каком ты думаешь. Ты знаешь, кто она.
– Разве? Я не знаю никого по имени Джуди.
Лиллиан наклонилась и прошептала фамилию на ухо Энди. Та воскликнула:
– Нет! Он с ней встречался? Это ведь ее осудили за шпионаж в пользу русских, а теперь снова выпустили.
Позже Лиллиан сказала бы, что тщательно продумала свои следующие слова, но на самом деле она замешкалась всего на секунду или две.
– Это Артур его попросил, – сказала она. – Они – мы – подозревали ее, и Артур попросил Фрэнка проверить ее, и Фрэнк решил, что подозрения обоснованны. И ее взяли. Гувер страстно ее ненавидит. Но в конце концов ее отпустили именно потому, что он отслеживал каждый ее шаг, не имея ордера.
– Какой Гувер?
– Джей Эдгар.
– Боже мой!
– Фрэнку она не особенно нравилась, – сказала Лиллиан. – Она испекла ему торт на день рождения, а он порвал с ней двадцать минут спустя. – Она надеялась, что Энди это успокоит. – Для него это была всего лишь работа.
Энди промолчала.
– Не стоит на него за это сердиться, – сказала Лиллиан. – Ты ведь не сердишься?
– Пока что я ничего об этом не думаю. Это слишком… Но, Лиллиан, Артур работает на…
Она ждала от Лиллиан ответа, поэтому та наконец сказала:
– Как и все остальные, разве нет? По крайней мере здесь. В любом случае…
Но продолжения не последовало. Когда час спустя Лиллиан, ужасно смутившись из-за того, что проболталась как дура, кормила Дина у себя в комнате, она пришла к выводу, что это ураган на нее так подействовал. С каждым часом буря становилась все громче и сильнее. Никогда не знаешь, что делать в сильную бурю. Когда Дин допил бутылочку, она легла на кровать и подтянула одеяло, прижав ребенка к себе, закрыв глаза и благодаря Бога за то, что они в Джорджтауне, а не в Ашертоне: если дом снесет или произойдет что-нибудь ужасное, по крайней мере, это сразу заметят.
1951
Генри пока не рассказывал маме или папе, на кого учится. Насколько они знали, он собирался стать врачом или дантистом. Или он мог поехать в Дэвенпорт и поступить в Палмер. Мама знала лишь, что в радиусе тридцати миль от Денби не было врача с мало-мальски современным образованием, а значит, Генри, оторванный от жизни мальчик, который провел на ферме восемнадцать лет, так и не научившись водить трактор, мог бы принести большую пользу, изучив какую-нибудь медицинскую профессию.