Справа закаты Бабеля, слева Черное море, посредине стоит желтая фабричная труба. Это завод «Большевик».
На заводе «Большевик» в конторе на столе лежит альбом с фотографиями производства. Он открывается копией плохой гравюры, на которой изображен съем коры с пробкового дерева в Алжире.
Дерево окружают опереточные алжирцы, похожие на одесских налетчиков. Они держат руки по швам, вытаращив глаза. В их руках кривые ножи. На ветвях, точно странные птицы, тоже стоят алжирцы, тоже в шляпах, тоже с ножами. Так снимались солдаты на побывке.
Я об этом скажу позже, но это — единственная книга о пробочном производстве у нас в Союзе, другой литературы у завода не было.
Дальше следует история завода. Первые партии коры. Новое оборудование. Новый цех диетического питания. Портреты директоров, инженеров и ударников. Пожарная команда завода на пробном выезде. Пожарные на снимке похожи на алжирцев с гравюры; они стоят руки по швам, в руках держат всякие предметы и страшно смотрят на фотографа.
Виноваты, разумеется, не пожарники, а фотограф, который не умел снимать. Но иногда такие снимки кажутся заколдованной жизнью. Это застывшие этапы истории. В них очень хочется что-то вдунуть, тогда они пойдут снова. Алжирцы зашевелят руками. Пожарники поедут на пожар. Кинолента начнет жить, рассказывая о пробке и о заводе, — история, которая разбросана по кусочкам и которую теперь трудно собрать в целое.
Вот несколько статей, рассказов и очерков о пробке.
Из истории королей
— Как началась пробка в Одессе? — говорит мне человек, знающий все, что было в Одессе и чего в ней не было. Мы сидим на набережной, над портом, далеко внизу движутся лебедки, на площади два милиционера отгоняют от пробочных штабелей ребятишек, ворующих пробку для поплавков. — Пробка началась с одного маленького, невидного грека. Маленький рыжий грек в конце прошлого столетия открыл на Балховской улице кофейню. Это было точно в тысяча восемьсот семьдесят девятом году. С этого пошла пробка. Сейчас этого уже никто не помнит. В Одессе было много знаменитостей и королей. Вы знаете, что был Беня-король, налетчик с Молдаванки. Вам известны также знаменитые одесские музыканты — лучших скрипачей мира поставляла Одесса. У нас был авиатор Уточкин, первый король воздуха. Но вы не знаете о пробочных королях, которыми когда-то славилась Одесса. Их было немного — сперва династия Арпсов, а потом Викандер и Ларсен — пробочные монополисты, которые могли закупорить своими пробками все водочные бутылки в России.
Почему в Одессе было так много королей? В этом виноват местный воздух. В нем очень много тщеславия и, я бы сказал, поэзии. Каждый мальчишка здесь хотел быть знаменитым. С четырех лет он брал в руки скрипку, или изобретал аэростат, или начинал продавать фальшивые бриллианты. Но нельзя, я вам скажу, делать и то и другое вместе. Вот вам история взлета и падения династии Арпсов.
Рыжий грек, как я сказал, был в тысяча восемьсот семьдесят девятом году. А еще до того был в Одессе известный Енни, пивоваренный завод «Енни и К°». На пивоваренном заводе служил инженер-немец по фамилии Арпс. Это был серьезный мужчина, любивший размышлять над явлениями жизни. «Почему мы, — думал он, — затыкаем наше пиво пробками, которые возим черт знает откуда? В этой стране все навыворот: хлопок везут из Туркестана в Москву, руда расположена в одном месте, а металлозаводы в другом. Во всех порядочных странах пробку изготовляют в приморских городах — мы платим на железной дороге за вагон воздуха. Сам бог велел возить пробку на пароходе».
Так он думал, но никому этого не говорил. Он любил думать про себя. Он ходил по улицам и подсчитывал, сколько в природе пропадает копеек понапрасну. Хозяин Енни, например, делает пиво, но этим тут занимается каждый дурак. Надо делать только пробки к пиву. И можно стать богатым.
И в это время вдруг появляется хитрый грек. Он появляется со своей кофейней под самым носом у пивоваренного завода Енни. Что значит кофейня? Он тут же мелет и продает кофе, делает и продает прохладительные напитки, делает и продает еще неизвестно что. И, между прочим, пробки.
Инженер Арпс идет по улице и видит кофейню. И у кофейни обрезки пробковой коры. Он тогда заходит выпить чашку кофе… Вы знаете сказку о том, как один хитрый нищий собирал селедочные головки, которые хозяин рыбного магазина выбрасывал на улицу. Он открыл напротив рыбного магазина лавочку и начал подбирать и жарить селедочные головки, и покупатели повалили к нему, и он стал богаче рыбника…
Арпс зашел в кофейню и понял сразу, что грек задумал продавать селедочные головки. «Добрый день, — сказал он, — дайте чашку кофе, но, между прочим, вы зря занялись этой чепухой — она никому не нужна». — «Почем знать, — сказал хитрый грек, подмигивая, — может, кому-нибудь и потребуется».
Арпс ушел домой, всю ночь не спал, а утром вернулся в кофейню. «Покупаю все это, — сказал он, — но вы забудьте, пожалуйста, о пробке». — «Я уже забыл», — сказал грек, которому этого только и было нужно, он не был по натуре королем.
И вот через каких-нибудь десять лет уже почти никто не знал Енни, но все уже знали Арпса, Арпса и К°, анонимное общество пробочной мануфактуры в Одессе, Правление в Брюсселе, отделения в Москве, Варшаве и Риге. Уже в тысяча девятисотом году у него было на заводе тысяча рабочих, и эта тысяча рабочих с утра до вечера вырезала для него пробки, и Арпс уже владел миллионами, и его сыновья катались в моторе по Дерибасовской, и на каждом углу городовой отдавал им честь. Так никому не известный инженер пивоваренного завода, ухватившись за пробку, выплыл вместе с ней на поверхность жизни.
Но во всяком деле находятся охотники делать это второй и третий раз. Сначала открылся пробочный завод Энгеля, потом открылся на Порто-Франковской улице завод Юлиуса, но они взялись не с того конца и не знали, что такое старик Арпс. А старик Арпс имел большую мудрость видеть, где в природе лежат копейки и где одна их видимость, одна мистерия-буфф. Энгель и Юлиус выпускали пробку по рублю, он — по копеечке, они — типографскую краску, он — рыболовные поплавки, они — художественные обои-линкрусты, он — линолеумные подстилки, они — фантастические протезы для калек, он — пробковые корсеты и стельки. «Пробка не любит фантазии, — говорил он, — это не скрипка Страдивариуса». И в конце концов Юлиус лопнул, и Энгель лопнул, и на их месте появились Бельгийское общество и Французское общество, и началось все сначала.
Тогда позвал Арпс к себе своего первого сына и говорит ему: «Я скоро умру, но ты помни вот что. Пробку снимают с дерева один раз в восемь лет, только тогда она дает новый прирост. Нужно обращаться с ней умело и аккуратно. И потом, пробка плавает по воде, но она не так легка, чтобы плавать по воздуху». И вообще рассказал ему все секреты производства и все, что он знал о пробке. А пробку он знал, как свою душу, и во всяком случае лучше, чем своего сына. И получилось вот что.
Старик умер, и сын заступил на его место. Но этот был уже испорчен гордостью и решил, что ему все нипочем. Он купил лучший автомобиль. Он захотел лучший дом и лучших женщин в городе. Он был склонен к фантазии и хотел еще более изящной жизни. Поэтому вскоре он получил сифилис.
Он захотел снимать пробку с дерева два раза в год. Он получил сифилис, но не получил никакой прибыли. А пробкой он, нужно сказать прямо, интересовался мало. Он приходил в цилиндре на завод и спрашивал рабочих: «Что это?» — «Это шведский станок», — говорили ему. «Это тлен. Все тлен, господа, и шведский станок тлен, и бархатная пробка, и конусная пробка, сахарная номер один — тоже тлен». Он говорил рабочим: «Эх, господа, что мне мои миллионы! Я бы отдал их, если бы мне вернули мое здоровье».
Однако здоровья ему никто не возвращал, а миллионы уходили. В это время люди научились летать по воздуху, и в Одессе появился авиатор Уточкин, и многие начали сходить с ума на авиации.
Был в Одессе тогда мануфактурный купец Пташников. «Что мне Уточкин, — сказал он, — когда я Пташников, — я тоже могу летать». Его заела собственная фамилия и амбиция. Послал он своего шофера в Париж и приказал ему обучиться там авиаторскому делу. И тот действительно обучился и привез из Парижа аэроплан, и, ко всеобщему удивлению, при стечении множества народа, купец Пташников садится в аэроплан, с обыкновенным видом, будто в пролетку, и говорит шоферу: «Ну, погоняй, Ваня, только пошибче, мне поскорее надо». Садится себе и летит.
Тогда не мог этого стерпеть Арпс. С одной стороны, всеобщая слава задела за живое, не может он сам при таких обстоятельствах по земле ходить, а с другой стороны — он решил одним махом дела поправить. Директор ему докладывает, что дела плохи, акционеры соберутся проверить, увидят одни убытки, нужно что-то делать. Выслушал все Арпс и говорит: «Вот что. Надо купить аэроплан».
Директор испугался — какой тут еще аэроплан?! «Надо купить — и все», — говорит Арпс. А шоферу своему приказал ехать в Париж учиться. Научившись, тот вернулся и привез из Парижа аэроплан. Расклеивают по всему городу афиши, снимают поле, делают аэродром, обносят его забором и объявляют продажу билетов: кто хочет смотреть на полет аэроплана. И вот собирается народу видимо-невидимо. Посреди поля стоит аэроплан, музыка играет испанский вальс, и выходит Арпс с тросточкой и подходит к машине бодрой походкой. «Ну, — думает он, — мой отец был дурак. Вот что нужно было, а не пробка». «Что ж, говорит, Ваня, заводи, только поскорей». Публика замерла. Завел Ваня. «Погоняй!» А она не идет. Завел еще раз. «Погоняй!» Не идет. Так и не полетела. Тогда выходит Арпс опять скучный и говорит публике: «Все, милостивые государыни, тлен. И аэроплан тлен». И уходит себе прочь, с тросточкой.
Так человек погиб от фантазии, и, если бы старик видел, какие дела его сын делает, он бы перевернулся в гробу три раза.
Деньги, конечно, пришлось публике вернуть, и собралось тут правление акционерного общества, потребовало отчет и ахнуло. Правление ахнуло и сняло Арпса и вызвало из-за границы его брата.