– Нет, нет, – говорит он, хватаясь за край парты, – я сам. Пора собрать волю в кулак.
– У тебя отличный рассказ с меткими метафорами.
– Если меня стошнит, не раздувайте из этого трагедию, хорошо?
– Как ты дожил до такого возраста, не выступая с презентациями и не выработав к ним невосприимчивости?
– Честно? Мне приходилось часто выступать, но от этого каждый раз становится только хуже, а не лучше.
Я сочувственно на него смотрю, а затем призываю класс к порядку:
– Сейчас Гейб зачитает эссе на тему, которую мы выбрали пару недель назад: детские воспоминания. Прошу уделить ему внимание.
Занимаю место в первом ряду и слышу, как Виктор бормочет: «Ну да, самое время».
Гейб становится перед классом, стараясь зрительно казаться меньше, но почему-то от этого он выглядит еще выше и несуразнее. Он щелкает костяшками пальцев и улыбается классу. Вижу, как дрожит бумага у него в руках, но он борется с волнением и начинает читать.
В Интернете есть фотография дерева, которое оплело велосипед. История гласит, что к дереву его прислонил юноша и совсем о нем позабыл, так как его призвали на войну. Это выдумка, но, если вы раньше не видели этого фото, погуглите, когда вернетесь домой. Этот образ вас пленит.
Глядя на него, я всегда вспоминаю, как однажды, когда мне было шесть, мы с мамой зашли в магазин. Отчасти я запомнил это потому, что мама редко брала меня куда-нибудь одного. Рядом почти всегда были либо старший брат, либо одна из младших сестер. Не помню, почему я остался дома: может, приболел и не пошел в школу или папа приглядывал за остальными. Но этот день мне запомнился потому, что были только я и мама.
С нею заговорил какой-то старик, а потом повернулся ко мне и спросил, как меня зовут. Я спрятался за мамой, потому что очень боялся незнакомых людей. Может быть, нам в садике часто показывали видео с опасными людьми, так что вкупе с моей природной застенчивостью разговоры с людьми стали практически невыносимыми.
Старик был страшный, по крайней мере, для шестилетнего меня. Кожа будто таяла у него на лице, от него странно пахло. Волосы свисали неопрятными прядями, рубашка была застегнута криво, не на те пуговицы.
Пока мы ехали домой, мама спросила, отчего я так испугался, и сказала, что бояться не стоит. Она знала этого старика. Он жил с ней по соседству, когда она была такой же маленькой, как я. Я объяснил, насколько позволял детский словарный запас, что я думаю о его волосах и коже, о том, какой он неопрятный.
Она ответила: «А, это ничего, Гейб. Ты это перерастешь. Тебе не всегда будет страшно и робко перед взрослыми».
Помню, как в тот день я подумал: всегда буду бояться, что не понимаю, как это – жить без страха. Я уже вырос, но каждый раз вспоминаю тот день.
Лишь недавно я понял, что мама была права, но не так, как ей тогда представлялось.
Повзрослев, я действительно утратил беспокойство и страх, но так и не справился с робостью. Когда думаю об этом, мне кажется, я ее так и не перерос. Она словно велосипед, застрявший в дереве. Вырастая, я оплел ее, и она стала частью меня.
Закончив, он оглядывает аудиторию сквозь ресницы и крадется обратно, на свое место. Я сдерживаюсь, чтобы не зааплодировать ему. Гляжу на Лию: она буквально прикрывает улыбку ладошками, разве что из глаз не летят сердечки. Она – эталон влюбленной девушки. Теперь-то они точно сойдутся.
Сэм (брат Гейба)
Я стою возле корпуса английской литературы и дожидаюсь, пока появится Гейб, чтобы наконец поехать домой на День благодарения. Я молил его пропустить пару и уехать до начала пробок, но он настоял, что ему нужно увидеть Лию.
Она выходит раньше него, я ей улыбаюсь.
– Привет, – говорит она: тон скорее вопросительный, нежели приветственный.
– Привет, – отвечаю я с улыбкой.
Тут же, следом за ней, выходит Гейб, изумленно глядя, как мы разговариваем.
– Йоу, – говорю я ему, следя через плечо, как уходит Лия.
– Ты что, с ней говорил?
– Она сказала «привет», я поздоровался в ответ. Мы же с ней не друзья-товарищи.
Он вздыхает явно с облегчением, и мы идем с ним в сторону парковки.
– Заедем к тебе в общежитие?
– Да. Прости, не хотел нести барахло с собой в класс.
– Понимаю. Но чем дольше будем сидеть в пробке, тем больше песен из моего плей-листа тебе придется прослушать. И без жалоб.
Он закатывает глаза, и мы садимся в автомобиль.
– Надо было предложить Лии подвезти ее до общежития.
– Не представляю, сколько боли было бы в этой поездке. Я бы молчал, а она… – он жмурится, словно ему страшно глядеть на мир.
– Что? В чем дело? – спрашиваю и завожу машину. Гейб качает головой:
– Я сегодня зачитывал вслух эссе о том, какой я робкий. Наверно, она теперь считает меня полным размазней.
– Не, девчонки на такое клюют.
– Серьезно? Ты так думаешь?
– Да, они обожают чувствительную, сентиментальную фигню.
– Вряд ли на земле найдется хоть одна женщина, которая смешает эти качества в одно. Разве что Хиллари. Она как живая карикатура всего плохого в мире.
– Я впечатлен, Гейб.
– Чем?
– Не думал, что ты феминист и знаешь слово «карикатура».
Он ударяет меня кулаком в руку.
– Эй, руки прочь от водителя, – шучу и смеюсь. Его лицо становится мертвенно-бледным.
– Гейб, это шутка. Ничего такого.
– Знаю, знаю. – Он грызет ноготь большого пальца и смотрит в окно, наблюдая, как мимо проплывают здания, а я кляну себя за шутку о водителе.
– Просто… осторожнее.
Декабрь
Шарлотта (бариста)
В кафе людно – днем это дело обычное, но очередь подозрительно короткая, поэтому я пропускаю свое время на обед, надеясь, что, когда настанет мой черед, неспешно ускользну посреди хаоса, как Мэл Гибсон, когда за его спиной взорвалась бомба.
Может, стоит выбрать кого-нибудь покруче Мэла Гибсона. Я над этим подумаю.
Еще одна ужасная смена без Кита и Табиты. Та-бита сегодня была бы особенно довольна: пришла Лия, а значит, в любую секунду может забрести Гейб.
А вот и он, как по часам. Он бросает на нее взгляд и становится в очередь.
Я чувствую, что за последнее время стала относиться к нему более спокойно. Не знала, что так бывает. Наверно, в меня вселился дух Рождества или я все-таки слетела с катушек. Стою на розливе – скорее всего, поговорить с ним не удастся. Он – любитель обычного кофе. Я даже чуточку расстраиваюсь, потому что хотела устроить ему проверку, узнать, стал ли он за эти дни нормальным.
К моему изумлению, он заказывает горячий шоколад с мятой. Я так удивилась, что все-таки придется делать ему напиток, что едва не роняю кружку с надписью «Гейб». Он подходит к концу стойки и небрежно прислоняется к ней боком.
– Привет, – говорю ему. Он кивает и чуть улыбается, поджав губы.
– Горячий шоколад с мятой? – спрашиваю.
Он пристально глядит на мои губы. Не припомню, чтобы кто-то так внимательно их рассматривал, даже парень, который бегал за мной в десятом классе.
– Он вкусный. Добавлю лишнюю порцию мяты, станет еще лучше, – говорю заговорщически. Он по-прежнему изучает мои губы и в смущении сильнее сводит брови. Наверно, он меня не слышит из-за шума паровой трубки. Я предпринимаю новую тактику:
– Как проходит конец семестра?
Он пожимает плечами:
– Да, чувствуется.
Разговор идет не так хорошо, как я предполагала: чувствую, как надежда для него и Лии отступает и угасает. Чтоб тебя, Табита, ты промыла мне мозги.
– Сливки? – спрашиваю я.
Он сильнее сводит брови и косится, будто уже собрался сдаться.
– Прости, что? – спрашивает он наконец, глядя мне в глаза.
– Добавить взбитых сливок? – спрашиваю, поднимая бутылку.
– А, да. – Он делает паузу и облизывает губы. – Я порой не слышу, что здесь говорят.
– Ничего. Здесь громко.
Он улыбается и кивает, принимая напиток.
– Спасибо.
Очередь стала еще спокойнее, меня уже не ждут новые кружки, поэтому наблюдаю, как Гейб пробирается по залу. Незанятых столиков не так уж много. Рядом с Лией свободен столик на две персоны, и я предполагаю, что он сядет туда. Он даже останавливается и глядит на него. Все написано на лице: он решает невероятно сложную математическую задачу – как бы присесть на стул. Меняет курс и в итоге садится дальше от нее, но, как только он занимает место, она поднимает голову.
Они машут друг другу.
Он глядит на столик, за который не стал садиться, и я задумываюсь, что же между ними происходит. Не по-глупому, как мы сплетничаем, а о том, как они друг на друга смотрят, но ничего не замечают. Это даже грустно. Я себя успокаиваю, что завтра они снова начнут меня бесить, но сегодня окунаюсь в меланхолию.
Но вот пора сделать два соленых карамельных латте и большую порцию мокко с белым шоколадом. Скоро начнется обед, да еще колокольчик на двери звенит. Их мгновение закончилось, как и мое.
Фрэнк (доставщик китайской еды)
Я снова в общежитии первокурсников, с новым заказом. Серьезно, пора этим двоим кооперироваться и заказывать еду вместе. Я устал ездить по одному и тому же адресу два раза в день. Это уже третий раз за два месяца.
– Привет, – говорю, когда заказ приходит забрать девушка.
– Привет, – отвечает она и вручает мне деньги.
– Поссорилась со своим парнем?
– С кем? – спрашивает она, глядя на меня искоса.
– Сама знаешь, с парнем сверху.
– С Гейбом? Он не мой парень.
Она проговаривает слова быстро, а я здесь пробыл достаточно долго и знаю, что быстрое отрицание означает, что он ей, скорее всего, нравится.
– Он заказал еду час назад – то же, что последний раз. Начните наконец заказывать вместе.
– Но мы ведь с ним не вместе, – настаивает она.
– Я не о том.
– Что-то я запуталась.
– Конечно, я не «дорогая редакция», но между вами… странная связь. Я тебе говорю. У меня есть третий глаз.