– Значит, все в порядке?
– Да, просто… – она приостанавливается и вздыхает: – Последнее время все так странно и бредово. Может, если бы ты рассказал об этом раньше, я бы поняла. Но я ведь почти ничего не знала.
Он кивает, но с таким видом, словно ждет удара в лицо.
– Дашь мне немного времени? Подумать? – спрашивает Лия.
– Хорошо.
– Прости. Мне во многом надо разобраться.
Она скрещивает руки и, кажется, наконец-то вспоминает, что здесь еще и я. Лия поднимает палец, прося меня подождать еще минутку.
– А-а-а.
– В этом ведь нет ничего плохого. Но я соврала о том, насколько пьяная, да и ты сейчас пьяный, а я не знаю, получится ли у нас разрешить несколько месяцев глупости за один вечер.
Он надавливает ладонями на глаза.
– Проводишь меня до дома? – спрашивает она. – Пожалуйста.
Он кивает, и они проходят между рядами кресел, благодарят меня – всегда ведут себя вежливо, даже в такой напряженный вечер.
Наблюдаю, как они идут, пока не исчезают в здании.
Кейси (друг Гейба)
Я сижу на крыльце и притворяюсь, что читаю конспекты по психопатологии. Выдался прекрасный воскресный день. Солнце светит, птички загаживают мне всю машину, а стул скрипит от каждого движения. Наверно, не стоит отклоняться назад и закидывать ноги на перила, но в риске есть что-то такое, отчего сердце любого инженера-строителя начинает биться быстрее. Я испытываю предел прочности. По крайней мере, так и скажу в травмпункте, когда этот стул подо мной развалится.
– Почему читаешь «Я никогда не обещала вам розового сада»?
Я даже и не заметил, как к дому подошел Гейб. Стул едва не опрокидывается, когда я дергаюсь вправо. Он ужасно скрипит, когда две передние ножки стукаются о пол.
– Тоже та еще психопатология, – говорю, а он смеется, что я едва не упал. – Прекрати смеяться.
Он фыркает, делает серьезное лицо и занимает другой стул.
– Ну, как дела? – спрашиваю. Мне хочется задать чуть ли не сто вопросов, но понимаю, что лучше начать с безобидного.
– Никак.
– Что-то назревает.
– Вообще да, но не знаю, как об этом заговорить.
– Можно сыграть в двадцать вопросов. Начну с этого: куда ты делся вчера вечером?
– Уехал домой.
– Почему нам не написал, чтобы мы не думали, что ты умер?
Он сердито на меня глядит.
– Так и быть, мы знали, что ты не умер. Все равно тебе надо было вернуться.
– Ни за что, это такое унижение. Я не смог с ним справиться.
– Она тоже ушла.
– Да, знаю. Мы снова встретились в автобусе.
– Да?
– И я излил ей душу, а она такая: «Круто, давай устроим передышку».
– Да ну?
– Кажется, я подавал «много смешанных сигналов»… и она практически ничего не знала. И сказала, что мы оба слишком пьяные, чтобы прийти к какому-то достойному заключению. Когда мы зашли в здание, она заявила, что даст мне знать, когда будет готова к разговору.
– И что собираешься делать?
– Делать?
– Да, какой предпримешь шаг?
– Пока не знаю.
– Горд за тебя, что понимаешь: должен быть и следующий шаг.
– Да, должен быть, но, мне кажется, сначала надо получить от нее намек. Например, знак, что она готова продолжить разговор.
– Тебе надо сделать какой-нибудь романтический жест.
– Да, это как раз в моем духе.
– Ну, тогда сделай романтический жест в духе Гейба.
– Даже не представляю, во что это может вылиться.
– Подожди, пока мы совсем не сменили тему: зачем ты сюда пришел?
– Искал какое-нибудь бессмысленное развлечение вроде видеоигр.
– Ну, это можно устроить.
Май
Хиллари (сокурсница по писательскому мастерству)
– Простите, немножко опоздала. Аллергия, – говорит Инга, вбегая в аудиторию в последнюю секунду. Она похожа на Рудольфа – красноносого оленя.
Дождаться не могу, когда же закончится этот семестр. Тем более теперь, когда Гейб возомнил, что он для меня слишком хорош. Мне надоело, что приходится проводить несколько часов в неделю в его присутствии.
– Внесу последние коррективы в задание на вторник. – Гнусавый голос Инги выдергивает меня из размышлений.
Аудитория разражается недовольным стоном.
– Оно будет короче, чем я задала, – обещает она.
Гляжу на нее с недоверием. Кажется, это какой-то трюк. На этом курсе не бывает ничего простого и короткого.
– Будете сочинять описание человека из ста слов, не используя при этом прилагательных.
– Что? – спрашиваю я. Наверно, я неверно расслышала.
– Сто слов, без прилагательных, описание человека.
– Но ведь прилагательные – это описательная часть речи.
Пытаюсь понять, с чего Инга решила, будто это под силу обычному человеку. Для выполнения такого задания надо быть гениальным писателем.
– Да, спасибо, Хиллари. Я знаю, что такое прилагательные.
– Это ведь невозможно, – говорю. Приходится постараться, чтобы не добавить вполголоса «сука». Может, она так поглупела от лекарства против аллергии?
Видимо, я попала в точку, потому что она закатывает глаза. Преподавателям ведь так делать неприлично. Надо донести на нее за то, что ведет себя по-скотски. Я смотрю на Гейба: тот рисует в блокноте закорючки – и на Лию: та грызет ноготь. Оборачиваюсь на остальную аудиторию: остальные студенты тоже безразличны к этому нелепому заданию. Медленно опускаюсь на место и скрещиваю руки.
– Ладно. Вот пример: «У мамы стоит кресло в гостиной, и, как только она в него садится, сразу расслабляется. Когда она читает в нем книгу, оно становится ее местом обитания. Если вечером она в кресле, значит, у нее все хорошо». Можешь представить мою маму? Понять, что она за человек?
– Наверно… – отвечаю, стараясь максимально выразить голосом свое отношение. Раз Инге позволено корчить из себя стерву, то и мне можно.
– Еще можно сказать, что кто-то лицом похож на хорька, волосы цвета соломы, а манеры как у пуделя, который много о себе возомнил.
Надеюсь, это она не обо мне? Я уже приготовилась соскочить с места и показать Инге, кто тут главный, как вдруг раздается тихий голос:
– А по-моему, это круто.
Милое личико Гейба помогает унять мой гнев. До тех пор пока не вспоминаю, что он – полный козел и я его терпеть не могу. Ну почему у меня такая сложная жизнь?
– Хорошо, – говорит Инга, – и все будут зачитывать работы перед группой. Оценка за них составит двадцать процентов от экзаменов. Ваши предыдущие рассказы по-прежнему будут составлять восемьдесят процентов, как до этого и обсуждалось.
Гейб звучно проглатывает слюну. И что такого я в нем увидела?
– Обещаю вам, все будет хорошо, – говорит Инга, глядя прямо на него.
Что сейчас было? Почему ей так нравятся чудики?
Как же я рада, что курс почти закончился.
Шарлотта (бариста)
Я так занята, что даже не замечаю ее, пока она не возникает прямо передо мной, выбирая напиток.
– Привет, – говорю.
– А, привет.
Кажется, она чем-то подавлена. Хочется хотя бы спросить, все ли хорошо, но очередь уже возмущается, а паровая трубка орет как птеродактиль. Момент для болтовни неподходящий.
Она берет большой карамельный макиато со льдом и садится за ближайший столик, уставившись в окно. Невольно задумываюсь, не пытается ли она заманить Гейба в кафе силой мысли. Но все-таки продолжаю следить за ней уголком глаза, пока не заканчивается мой час на напитках. У нее с собой розовый блокнотик, в котором она что-то черкает.
Конечно, как же обойтись без розового блокнотика? Удивительно, что на обложке нет искусственного меха.
Пробираюсь к ней, делая вид, что вытираю со столиков. Она поднимает голову, улыбается, сжав губы, и не замечает этого.
Затем в дверь буквально вплывает ее друг.
– Лия, любовь моя, – говорит он, и она отрывает взгляд от блокнотика. – Как дела?
– Привет, Дэнни. Дела уже получше, – отвечает она.
– Расскажи, что там у тебя за проблемы, – говорит он.
Я подслушиваю их, протирая столы тщательнее, чем это когда-либо делали в «Старбакс». Но тут она говорит, что попросила Гейба дать ей больше времени. Тут уж я не стерпела.
– Что ты ему сказала? – спрашиваю, подходя к столику.
– Мы были пьяные, – говорит она, глядя на меня и качая головой. – Был неподходящий момент. Все пошло не так.
– А ведь он в тебя влюблен, – говорю.
– Что?
– Он постоянно смотрит на тебя, когда вы здесь бываете одновременно. Я слышала, как он расспрашивал других о тебе, когда тебя не было, говорил о тебе.
– Она абсолютно права, – поддакивает Дэнни.
– Я запуталась, – говорит Лия.
– Послушай, – говорю, вздыхаю и сажусь напротив Лии, надеясь, что администратор не заметит. – Я думала, что он полный засранец, абсолютно ненормальный и не стоит чужого времени. Но за последние несколько месяцев он заставил меня изменить мнение. Нам нравится наблюдать за вами.
– Нам?
– Ну, собственно, всем, кто здесь работает, но особенно Табите и Киту.
Она улыбается, на этот раз искренне.
– Потому я и говорю: дай ему еще один шанс. Хуже не будет.
– Согласен, – поддакивает Дэнни.
– Ладно, – говорит она. – Кажется, у меня созрел план.
Виктор (сокурсник по писательскому мастерству)
Я слышу Гейба еще до того, как он входит. В смысле, слышу движение, но не понимаю, что это Гейб, иначе тихонько улизнул бы. Он в библиотеке расставляет книги, а мне нужна книга как раз с того самого места, у которого он работает. Столкновения не избежать.
Когда он меня замечает, у меня отчетливое чувство, что он боится меня даже больше, чем я – его.
– Привет, – говорю.
Он в ответ ворчит и едва на меня взглядывает.
– Ты тогда разобрался со своей девушкой?
Он фыркает.
– По-видимому, нет.
– А тебе какая разница? – спрашивает он тихим, но твердым голосом.
– Мне так стыдно. Надо было уйти. Вместо этого я вмешался и сделал еще хуже. И хочу извиниться.