Толпа взревела:
— Копф! Копф! Копф!
Люди требовали отсечь приговоренному голову. Все они пришли сюда, чтобы лицезреть вполне определенное зрелище, и не собирались пропускать ни один из его актов. И палач, стремясь удовлетворить требование толпы, нанес удар.
Голова несчастного герра Глаппа, — а точнее, того окровавленного куска мяса, что от него остался — свисала очень низко и болталась совершенно безвольно, так что тщательно наметиться палач не имел возможности. Удар его был весьма приблизителен, но достаточно силен — работник смерти явно намеревался отрубить голову с первого же взмаха.
Но в последнее мгновение Генрих непроизвольно дернулся, и топор не попал в цель. Его старательно наточенное лезвие угодило несчастному прямиком в рот и с легкостью отсекло верхнюю половину головы. А нижняя челюсть вместе с шеей обвисли. Кровь оттуда вытекала, как из переполненной чаши, превратив остатки туловища обер-вахмистра в отвратительный кусок мяса.
Старая цыганка, о которой еще совсем недавно рассказывал мне герр Глапп, обманула его. Его действительно четвертовали, но совсем не в глубокой старости, как она говорила.
Он был казнен в расцвете лет.
Глава 21Как развлечь себя утром в Сагаринусе
А толпа снова взревела. Палач подхватил половину головы за волосы и поднял ее, демонстрируя сначала Великому князю Ульриху, а затем и всей толпе.
Я увидел, что сидящая на трибуне принцесса Фике вся словно бы сдулась. Она обмякла, покачнулась и наверняка упала бы на пол трибуны, если бы ее не придержала герцогиня, которая и сама сидела, белее снега. Потом принцесса все-таки стала заваливаться на бок, и тогда князь Ульрих с недовольным видом шепнул что-то на ухо барону Марбаху. Одноглазый распутник сразу же подошел к принцессе, взял ее под руку и увел прочь с трибуны.
Меня же пробил холодный пот. В голове болезненно пульсировало. Захотелось немедленно сбежать отсюда куда подальше, и не возвращаться больше никогда.
Расталкивая орущих людей, я выбрался из толпы. Чувствовал я себя отвратительно. Сердце бешено колотилось, внутри ощущалась холодная тошнотворная пустота.
Я отбежал от толпы подальше, но вдруг остановился, поняв, что не смогу отсюда уйти. И не только потому, что не знаю, где сейчас находится Кристоф, и что в случае моего бегства с ним наверняка обойдутся точно также, как и с несчастным обер-вахмистром. Если, конечно, не придумают еще чего похуже.
Но я просто не находил в себе сил сейчас покинуть площадь! Какая-то невидимая сила не позволяла мне сделать это, и чем больше я отдалялся от эшафота, тем труднее мне давался очередной шаг.
Это явно было действие местной магии, но применить в ответ свою собственную я не мог, поскольку Синяя магия не работает в магическом поле Красной Линии. И я точно знал, кто использовал против меня эту магию.
Маркграф Хардинер не желал меня отпускать, пока я не выполню данного ему обещания. По какой-то причине он очень хотел, чтобы я сразился с неким демоном Румпом. И он не собирался отпускать меня без схватки.
Впрочем, немного придя в себя, я и сам не пожелал уходить. Перед глазами у меня было лицо Кристофа. Удивленное, растерянное. Его точно так же закуют в цепи и приволокут на этот самый эшафот. Зачитают приговор, из которого он не поймет ни слова. А затем голого приколотят семидюймовыми гвоздями к деревянному щиту.
Кристоф не столь хладнокровен, как обер-вахмистр Глапп, он будет вырываться и кричать, но это будет только раззадоривать толпу. А потом его неторопливо, со знанием дела, изрубят на части, и я понимал, что эта картина будет стоять у меня перед глазами до скончания дней. Я не смогу этого забыть, как не смогу простить себе своего бегства…
Что ж, демон Румп так демон Румп. Тем более, что изгнание демонов из нашего мира — это ли не первая задач мага любого из цветов? Демонам Запределья нечего здесь делать.
Неожиданно я почувствовал зуд в левом плече. Потер его, мимоходом кинув косой взгляд, и обомлел. Над плечом вновь колыхалась зеленая дымка. Но теперь она не была похожа просто на облачко пыли. Теперь у нее была вполне определенная форма — как стальной наплечник у кирасира, или же эполет на парадном мундире генерал-полицмейстера Шепелева.
Я с осторожностью дотронулся пальцами до этой зеленой дымки и даже одернул руку, когда понял, что касаюсь чего-то вполне осязаемого. В месте моего прикосновения по зеленой дымке пробежали золотистые искры. Пробежали и осыпались вниз.
Я туда-сюда дернул плечом, пытаясь смахнуть с себя этот «эполет», но у меня ничего не получилось. Тогда я повернулся в сторону трибуны. Маркграф Хардинер уже поднялся на ноги и тоже смотрел на меня. Неподвижно, пристально, с прищуром.
Он явно от меня что-то ждал. И через мгновение я понял, что именно.
Р-р-умп!
Именно с таким рычащим звуком шагах в двадцати от меня, неподалеку от кустов бузины у самой ограды, возник вдруг — словно из-под земли выскочил — низкорослый, но очень широкий демон весьма неприятного вида. Он был похож на жабу, только жаба эта не сидела, прижавшись брюхом к земле, а стояла на двух крепких лапах. Позади торчал зеленый змеиный хвост, и на него демон сейчас опирался, как на третью лапу. Но было ясно, что в бою он может пользоваться этих хвостом, как весьма опасным оружием. Шипастый костяной набалдашник на самом его конце говорил сам за себя. Ни господь, ни дьявол не дает своим созданиям того оружия, которым оно не умело бы пользоваться.
Из уголков его широкой пасти торчали желтые клыки, и даже с такого расстояния я видел, как капает с них дымящаяся слюна. Эта пасть дважды приоткрылась, и дважды я вновь услышал этот самый звук: «Румп! Румп!»
Должно быть, именно за это сагарские крестьяне прозвали этого демона Румпом, но Кривой Нго наверняка знал его настоящее имя. Он просто не смог называть его вслух.
Потому что это был Румпельштильцхен. Из всех демонов Запределья мне он представлялся самым отвратительным. Схватка с ним не предвещала ничего хорошего, хотя на первый взгляд одолеть его казалось не столь уж трудным делом. Для этого достаточно было произнести ему в лицо его же имя: «Румпельштильцхен». Вот только сделать это было непросто. Сам вид этого демона вызывал оцепенение и немоту, и демон пользовался этим чтобы превратить своего противника в комок пузырящейся гнили.
Мне уже доводилось встречать такие комки. Прикрытые насквозь промокшими плащами, они лежали на обочинах дорог или в чистом поле, и на первый взгляд сложно было разобрать, что именно это такое. Но стоило сдернуть плащ, убрать его в сторону, как все становилось ясно.
При этом вся одежда человека оставалась целой: штаны, камзол, сапоги, шляпа, исподнее… Помню останки человека, у которого одна перчатка все еще обнимала эфес шпаги, а вторая лежала на рукояти пистолета, и даже палец на ней касался спускового крючка. Но от самого человека оставалась лишь грязная жижа, из которой кое-где проглядывали истлевшие кости и пучки волос. И еще глаза.
Это были останки тех, кто так и не смог промолвить одно единственное слово: «Румпельштильцхен!» Только собственное имя могло отослать его обратно в Запределье, но произнести это имя вслух было ох как непросто!
И я сразу же попытался это сделать. Еще даже шпага не полностью вылетела из ножен, как я начал говорить. Но единственное, что я у меня получилось вымолвить, так это то самое: «Румп…»
А дальше я онемел. Демон с рыком кинулся в мою сторону. Замерев в неподвижности, я наблюдал, как он приближается ко мне, почти не касаясь земли. Он скользил над ней, мелко и очень быстро перебирая лапами, а когда его выпученные глаза со змеиными зрачками сверкнули уже всего лишь в нескольких шагах от меня, я смог наконец обнажить шпагу.
Я понимал, что малейшее прикосновение этой твари будет означать для меня неминуемую, скорую и мучительную смерть. И потому подпускать ее к себе слишком близко не собирался.
Шпага свистнула, очертив дистанцию, за которой для демона появлялась опасность получить пусть не смертельный, но все-таки достаточно чувствительный удар клинком. Демон тут же уклонился, отпрянул на шаг. И засмеялся, хотя в другое время у меня не повернулся бы язык назвать смехом те звуки, которые издавала эта тварь. Так, наверное, звучало бы баранье блеянье, если бы его пытался издать оголодавший медведь — трубное хриплое рычание, прерываемое каким-то влажным чавканьем.
— Я узнал тебя, человек! — вдоволь насмеявшись, сообщил демон сиплым голосом. Говорил он по-русски, но это было и понятно, учитывая, что своего жабьего рта при этом он даже не открывал. Он просто вкладывал свои мысли прямо мне в мозг. — Ты тот, кто так обидел Шакуса пару дней назад по ту сторону Зильберхали! Долго же ему теперь зализывать раны и набираться сил, которые ты у него забрал… Каково тебе жить с силой демона, человек⁈
И вновь послышался тот самый неприятный смех. Стараясь не терять хладнокровия, я сделал выпад и зацепил самым кончиком шпаги уродливое брюхо. Демон по-поросячьи взвизгнул, отпрыгнул сразу на две сажени и обиженно сморщился.
— Дурак! — завопил он. — Ты уколол меня своей тыкалкой! Ты ответишь за это!
Он стремительно присел, вытянул шею и вдруг пронзительно заголосил, отвесив челюсть так, что его гигантская красно-черная пасть стала видна совершенно отчетливо. Каждый из сотен острых зубов, вместе с раздвоенным змеиным языком, я видел как на ладони. Клочья желтой пены полетели во все стороны, а его визг заставил меня непроизвольно пригнуться.
Никогда не думал, что простой крик может быть таким болезненным. Обычно он может заглушать все остальные звуки, может мешать, может даже злить, но чтобы причинять боль… Такого я раньше не слышал. А сейчас не только услышал, но и почувствовал.
Как будто иглы впились мне прямо в уши! От внезапной боли я закричал, а демон все не умолкал. Он продолжал кричать и брызгать слюной, но при этом не отводил от меня глаз, дабы не упустить момент, когда можно будет напасть. А мне больше всего хотелось сейчас бросить шпагу, упасть на колени и заткнуть уши руками, чтобы закрыть доступ этому убийственному звуку. Чтобы вырвать стальные иглы из своей головы…