Все же энтузиазм Буринского не угас. Он продолжал совершенствовать свои методы, участвуя в разнообразных судебных экспертизах.
Все судебно-фотографические работы Буринский делил на три вида.
Первый, простейший, — фотографическое увеличение. Его цель — облегчить труд людей, занимающихся сличением почерка. Такую работу, по мнению Буринского, мог делать любой фотограф.
Второй вид — восстановление документов, выскобленных, травленных или сознательно залитых чернилами. Здесь уже необходимы специальное знание техники фотографирования, рецептуры и приемов, помогающих экспертам.
С подобной задачей Буринский справлялся успешно не раз, как это было, например, при рассмотрении дела о четырехмиллионном наследстве орловского помещика Михаила Бырдина. На наследство претендовали две группы лиц, потомки прямой и боковой линий. Прямая линия считала себя потомками Анны Бырдиной, а боковая оспаривала это, считая, что происхождение ее от Бырдина не доказано. Метрические книги отсутствовали, но сохранились исповедные расписки семейства Бырдиных за 1780 год, где «девица Анна» была вписана по явно выскобленному тексту.
Харьковская судебная палата, рассматривавшая дело, отправила спорную запись в Петербург с просьбой восстановить, если возможно, прежний текст.
Буринский работал два месяца. Ему удалось выявить только пятнадцать выскобленных букв: — с-о-с-ен-ков в-е-х д-рь. Сопоставляя буквы в различных комбинациях, Буринский пришел к выводу, что выскобленная запись могла читаться только так: «их сродственников внетях дщерь», то есть дочь отсутствующих безвестно родственников.
Заключение Буринского было убедительным, но суд с ним не согласился, отметив, что «хотя догадка эксперта и остроумна, но она все-таки не более как догадка».
Об экспертизах третьего вида, самых важных, трудных, но и наиболее интересных, Буринский писал:
«Для такого искания нельзя заранее указать рецепт; здесь все дело зависит от личных качеств эксперта, его сообразительности, догадливости, находчивости, знакомства с искусством подделки документов, запаса у него необходимых вспомогательных знаний и проч. Каждый новый случай — новая загадка, над которой приходится ломать голову. Ничтожная, едва заметная черточка или маленькое пятно, объявившееся на фотографическом снимке, способно иногда дать эксперту нить, по которой удается добраться до истины; но, чтобы воспользоваться таким указанием, необходимо уметь оценить значение замеченной черточки или пятна, построить догадку и сообразовать с нею программу исследований. Это вечная борьба изобретательности и ловкости подделывателя с знанием, умом и талантом эксперта».
С тех пор развитие криминалистики ушло далеко вперед. Но некоторые экспертизы Буринского третьего вида и сегодня пленяют особой красотой доказательств, безупречной и сильной логикой.
В юридическую литературу они вошли под названиями: «дело о подложной черточке», «дело о точке», «дело о букве» и т. д.
В Могилевский окружной суд был предъявлен иск о взыскании с Т. по выданному им обязательству 80 тысяч рублей. Т. уверял, что хотя с человеком, предъявившим иск, он имел дело, но обязательства выдавал только на мелкие суммы, а на столь крупную никогда никакой бумаги не подписывал. Могилевский суд несколько раз присылал документ в Петербург для сличения почерков и получал один и тот же ответ: «Подпись ответчика Т. является подлинной». Т., однако, продолжал настаивать на подложности документа.
Прибегли к химической экспертизе. Она показала: подпись и текст расписки выполнены разными чернилами. Но дело от этого не прояснилось.
И вот документ попал к Буринскому. При фотографировании оказалось, что буквы подписи прозрачнее букв текста, за исключением горизонтальной черточки буквы «Т». По степени прозрачности она явно походила на буквы текста, а не подписи. У Буринского сразу же возникло предположение, что она выполнена теми же чернилами, что и текст. Он окурил документ парами йода, и на краях появилась синяя рамка — след клея. Секрет подлога раскрылся.
Что же сделали мошенники? Они взяли два полулиста бумаги, один из них разорвали пополам, на две доли: «а» и «б»; «б» положили на переднюю верхнюю часть второго полулиста, «а» — на заднюю нижнюю. Затем бумаги, смазанные по краям крахмалом, были тщательнейшим образом склеены, отглажены, спрессованы и перегнуты по линии АБ.
На половинке «б» написали расписку на ничтожную сумму — так, чтобы текст кончался точно у линии сгиба. Т. должен был подписаться ниже складки.
Доверчивый Т., не заметив ловушки, поставил подпись, но случайно верхняя палочка буквы «Т» заскочила на верхнюю часть листа. Мошенники отклеили две половинки полулиста и таким образом получили чистый лист с подписью Т. Теперь они могли совершенно спокойно составить расписку на огромную сумму. Правда, им пришлось дописать и верхнюю горизонтальную палочку буквы «Т». Она-то их и выдала.
Профессора А. В. Дулов и И. Ф. Крылов в книге «Из истории криминалистической экспертизы в России» рассказывают о нескольких увлекательных исследованиях Буринского. В частности, об экспертизе, проведенной им совместно с сотрудниками Экспедиции заготовления государственных бумаг Скамони и Пфейфером.
«Один из клиентов Волжско-Камского банка должен был получить в нем по переводной телеграмме 1000 рублей. По ошибке директора банка, пометившего на телеграмме 10 000 рублей вместо 1000, кассир и выдал не тысячу, а десять тысяч рублей.
В конце операционного дня ошибка была замечена, и к клиенту направили служащего банка для получения излишне выданных 9000 рублей. Однако клиент отказался вернуть деньги, утверждая, что получил тысячу рублей. При этом он пояснил, что при получении денег подписал чистый бланк, на котором стоял лишь штемпель об уплате.
Банк обратился с иском в суд.
При рассмотрении дела в суде признали необходимым обратиться к сведущему лицу для разрешения спорного вопроса: „было ли клеймо кассира наложено до или после подписи“.
В качестве „сведущего лица“ пригласили местного фотографа, совершенно незнакомого с судебной фотографией. Фотограф сделал обычный снимок со спорного документа на броможелатиновой пластинке, негатив увеличил и представил в суд. Такое увеличение документа ничего, разумеется, не объяснило.
Впоследствии признали необходимым произвести квалифицированную экспертизу, и Петербургский окружной суд назначил комиссию экспертов в составе Буринского, Пфейфера и Скамони.
При исследовании спорного документа Буринский прибег к следующему способу: путем подбора цветных стекол он определил, какое из них дает большую разницу в актиничности белой бумаги, а интенсивность передачи штемпельной краски значительно уменьшает.
Наиболее подходящим светофильтром оказалось стекло, окрашенное эозином (эозиновым коллодиумом). Съемка через этот светофильтр производилась при искусственном освещении магнием. Оказалось, что штемпельная краска лежит на чернилах».
В 1891 году в Петербурге, Москве, Одессе были организованы фотографические выставки. На них впервые демонстрировались образцы научной фотографии Буринского. Публика буквально не отходила от стендов с его работами, за которые его наградили золотыми медалями.
В 1892 году правительство наконец приняло решение о создании фотографической лаборатории, где уже «присяжный фотограф» и его помощник должны были бы получать заработную плату. Однако Буринский отказался возглавить эту лабораторию. Он понял, что никакой помощи ему все равно не окажут, а положение «присяжного фотографа» сделает его зависимым чиновником и только затруднит самое главное — научную работу.
В 1894 году по просьбе Академии наук Буринский участвовал в прочтении рукописей так называемого «кремлевского клада» (кожи с письменами времен Димитрия Донского). За это Буринский был удостоен премии имени Ломоносова.
Открытый Буринским цветоделительный метод быстро завоевывал признание. Им пользовались минералоги, медики, биологи, ветеринары…
Узнали об исследованиях Буринского и за границей, но имя его не привлекло внимания. В 1900 году в Германии вышло руководство по судебной фотографии Ф. Пауля. Автор не обошел молчанием фамилию Буринского, но все ведущиеся в России исследования по судебной фотографии приписал почему-то издателю фотографического ежегодника Дементьеву.
В некрологе, появившемся в марте 1912 года в журнале «Вестник фотографии», говорилось:
«Потеря Е. Ф. Буринского отзовется тяжелым эхом в русской фотографической науке, где так немного деятелей, ему подобных, отдающих любимому делу всю свою жизнь и душу. Правда, он указал новые пути в фотографии, пути благородные, но не проторенные еще, а охотников идти по этим путям так немного, что покойный, творец судебной фотографии, с горечью сознавал, что круг его учеников и последователей невелик, что почти некому будет передать заветы дальнейшего изучения цветоделительного метода…
…Будем думать, что над свежей могилой смолкнут враги, а друзья ревностно возьмутся за труд, чтобы разработкой идей покойного создать ему памятник, которого он заслуживает».
Увы, добрые слова остались лишь словами. О Буринском забыли довольно быстро. Во всяком случае, в первом в России практическом руководстве для судебных деятелей, вышедшем в 1915 году, имя Буринского упомянуто лишь вскользь.
О нем вспомнили только в советское время, когда было продолжено дело, которому Буринский посвятил свою жизнь.
6 января 1839 года в парижской «Газетт де Франс» появилось сообщение, что владельцу диорамы художнику Дагерру удалось закрепить световое изображение. На следующий день об этом открытии доложил на заседании Французской академии наук Франсуа Араго. Дагерра стали считать изобретателем фотографии.
Но история фотографии начинается не с XIX века. Арабский ученый Альгазен из города Басры около девятисот лет назад написал труд «Об основных принципах оптики». Он впервые использовал камеру-обскуру — светонепроницаемый ящик с маленьким круглым отверстием в одной из стен, в котором солнечный свет создавал перевернутое изображение.