«Ровно через полтора месяца, — рассказывает писатель, — старший эксперт института, Василий Степанович Величко, вызвал меня к себе.
Он сказал:
— В Ленинграде источником бетарадиографии служит препарат радиоактивного изотопа кальция-45. В данном случае он оказался бессильным. Пришлось применить новую методику, испробовав более десятка различных изотопов. Я увлекся, сделал более ста снимков, и вот — поглядите! — результат…
Он стоял передо мной, держа в руке свой трофей, рослый, плечистый, черноволосый, мягко, по-украински выговаривая „г“ и как бы смягчая его еще больше доброй синевой глаз за стеклами не очень сильных очков.
— Вглядитесь… — предложил он, отдавая мне фотопленку. И когда я после некоторого напряжения начал различать цифры, произнес: — Водяной знак воспроизведен замкнутым в двух окружностях. Это — дискообразная форма изотопных препаратов, так называемых „мишеней“, позволяющих определить плотностную структуру просвечиваемого материала. В одной „мишени“ помещаются только три цифры, четвертая — в другой… Что вы видите?
— Вижу филигрань: „тысяча семьсот восемьдесят девять…“
— Совершенно верно… Но придется немного еще поработать — усилить изображение. И тогда выдадим вам заключение и негатив…»
Мы рассказали лишь о некоторых способах, позволяющих обнаружить невидимое. На самом деле их гораздо больше, и они множатся на глазах. Это естественно.
Идет исследование. Эксперт пробует один метод, второй, третий, четвертый… Все безрезультатно. Вдруг ему приходит в голову мысль попробовать совсем иначе — так, как никто еще не делал. Риск? Конечно. Но разве он не оправдан? Тем более что иногда сами обстоятельства вынуждают к этому.
Исторические документы, как известно, терпеливы. Они могут подождать.
А вот криминалисты, раскрывающие преступления, находятся в цейтноте. Иногда им приходится рисковать тем, что документ испортится и изменится его первоначальный вид.
Эксперт В. А. Грачев выявлял текст, залитый чернилами. Белая неглянцевая бумага. Текст написан синими чернилами и такими же чернилами залит. Пятно непрозрачно, прочесть под ним ничего невозможно.
Грачев испробовал почти все известные ему методы. Рассматривал лист бумаги на просвет под косым освещением и в ультрафиолетовых лучах, фотографировал его в инфракрасных лучах. Ничего не помогало.
Разница в плотности и оттенке красителей текста и пятна была почти незаметна. Больше того, краситель штрихов имел даже менее интенсивную окраску, чем краситель пятна. Следы давления пера, слишком ничтожные, также не могли помочь эксперту. К тому же на обороте листа тоже был текст.
Рассматривая документ через бинокулярный стереоскопический микроскоп, Грачев заметил, что поверхность пятна покрыта порошкообразными частицами. Дотронулся до пятна пальцем. Красящее вещество испачкало его.
А что, если в чернилах имелось нерастворенное вещество во взвешенном состоянии? Вероятно, чернила находились в открытой бутылке и дали осадок. Эксперт решил снять этот сухой осадок. Но как это сделать? Влажный способ в этом случае не годился. Нельзя было использовать и влажную фотобумагу — порошкообразный осадок мог размазаться.
Грачев стал подбирать липкое, но невлажное вещество и остановил свой выбор на белом пластилине.
Он сделал валики (иначе к пластилину прилипал не только краситель, но и волокна бумаги), которые обеспечили очень легкое прикосновение к поверхности бумаги, и начал прокатку.
Пятно постепенно светлело, а вскоре краситель перестал прилипать к пластилину. К этому моменту сквозь пятно уже легко читался текст.
Так родился еще один способ выявления невидимого.
После того, как прогремели выстрелы
Как выглядит выстрел?
Вопрос кажется нелепым. Выстрел «раздается», «гремит», его слышат, а если и видят вспышку, то обычно редко. Да и кто обращает внимание на пламя, вырвавшееся из дула?
Оказывается, все-таки обращают и даже изучают его, особенно размер этого пламени.
Величина эта чрезвычайно капризна, но для криминалистов она имеет значение. Давно замечено: при выстрелах из нового оружия новыми патронами, с качественным зарядом пламя меньше, чем при стрельбе теми же патронами, но из оружия с изношенным каналом ствола.
Длина его зависит и от смазки и от количества и качества пороха. При стрельбе дымным порохом из дробового ружья она доходит до 1 метра, а бездымный порох сокращает его наполовину и даже на две трети. Приблизительно такова же (30–50 сантиметров) длина пламени у винтовочных обрезов. А у карабинов и пистолетов ТТ она колеблется в пределах 20–30 сантиметров. У нагана, обычной старой армейской винтовки образца 1891–1930 годов, автоматов, карманных пистолетов и малокалиберного оружия дульное пламя невелико.
Разумеется, всегда учитывают, что «разброс» дульного пламени очень велик. При выстрелах нередко происходит чередование. Пламя то большое, то маленькое.
Почему, собственно, так уж важно дульное пламя?
Люди, хорошо знакомые с оружием, обычно довольно точно определяют размер пламени. При этом не надо забывать: пламя выстрела видно в темноте за километр-полтора. Ну, а так как скорость света во много раз превышает скорость пули, то, строго говоря, свидетели видят след преступления раньше, чем оно свершилось.
Поэтому как ни призрачна на первый взгляд улика — дульное пламя, она все же иногда играет свою роль в следствии.
Однажды сторож, охранявший колхозный огород, заметил двух людей, нагружавших в автомашину морковь. Сторож попытался задержать преступников, но с расстояния пятьдесят метров был ранен в плечо. Назначили экспертизу. Экспертов спрашивали, из какого оружия выстрелили в сторожа, если звук был громкий, а пламя большим. Громкий звук и большое пламя дают обычно дробовые ружья, обрезы и военные карабины. Вокруг входного отверстия был ободок обтирания (что это такое, мы еще расскажем), нехарактерный для обреза, а тем более для дробового ружья. Отсюда сделали вывод, что в сторожа стреляли из армейского карабина.
Если некоторые виды оружия дают столь длинное, интенсивное, хотя и очень кратковременное, пламя, то у криминалистов невольно возникла мысль, а нельзя ли в эти ничтожные доли секунды при факеле дульного пламени опознать стрелявшего. Эксперименты, к сожалению, не дали сколько-нибудь значительных результатов. При выстрелах из пистолета ТТ удавалось рассмотреть лишь контуры окружающих предметов на расстоянии 1–2 метров, силуэт стоящего человека, головной убор на нем, но только не черты лица.
При выстреле из дробового ружья можно было различить очки, но дальше этого дело не пошло.
Если дульное пламя не позволяет опознать стрелявшего, то нельзя ли по звуку определить оружие?
Как известно, всякий выстрел связан со взрывом пороха. Но даже при одних и тех же патронах разное оружие говорит неодинаковым голосом — одно громче, другое тише, особенно если оно снабжено (как автомат ППД) дульно-тормозным устройством. Так что и в самом деле по звуку иногда можно определить, из чего производилась стрельба. Только для этого нужно иметь тренированное ухо. Люди, постоянно соприкасающиеся с оружием, не спутают выстрелы из автомата, винтовки и пистолета. Бывалые фронтовики на слух безошибочно распознавали не только вид оружия, но и калибр снаряда. Охотники-промысловики, умеют определять по звуку даже силу заряда. И все-таки, как правило, слуховое восприятие слишком уж индивидуально и потому необъективно. В следственной практике известен случай, когда в комнате раздались одновременно два выстрела, слившихся в один (из дробового ружья). Женщина, спавшая за тонкой перегородкой, потом говорила, что была уверена, будто упала фанерная доска. Ее соседка, чья комната находилась в дальнем конце коридора, уверяла, что от грохота содрогнулся дом.
По-разному воспринимается звук выстрела и в зависимости от внешних условий — от общего шума, направления ветра, акустики. Акустика на площади в Далласе, где стреляли в президента Кеннеди, была такова, что очевидцы никак не могли сойтись в своих показаниях. Одни слышали только два выстрела, другие утверждали, что их не меньше трех. Меж тем есть немало оснований полагать, что их было по крайней мере четыре!
«На происходящем в июле месяце 1915 года съезде управляющих кабинетами научно-судебной экспертизы при прокурорах судебных палат в связи с докладом, сообщенным управляющим одесским кабинетом… была отмечена желательность разработки… вопроса об изготовлении такого прибора, который давал бы возможность тщательного исследования внутренней поверхности дула огнестрельного оружия, без какого-либо нарушения при этом его целости.
Вследствие чего имею честь просить Вас, милостивый государь, сообщить, занимается ли кто-либо из чинов вверенного Вам кабинета разработкой вышеуказанного вопроса и какие результаты в сем отношении достигнуты».
Такие письма отправил 23 июня 1916 года директор первого департамента министерства юстиции управляющим кабинетами.
Первым откликнулся управляющий одесским кабинетом. Он сообщил, что ввиду крайней загруженности никто из сотрудников вышеуказанным вопросом не занимался.
В конце июля пришло письмо из Москвы. Управляющий писал: «Прибор для исследования внутренней поверхности дула… сконструирован и вычислен мною, но по условиям военного времени такой прибор не может быть построен в натуре».
Директор департамента потребовал более подробных сведений о приборе, «а также о встреченных Вами препятствиях, лишающих возможности изготовить помянутый прибор в натуре».
К сожалению, больше писем в деле не обнаружилось. Удалось ли все-таки создать прибор или нет, неизвестно. Но поверхность канала ствола продолжала занимать криминалистов, особенно с 30-х годов, когда стала бурно развиваться судебная баллистика.