Император смущенно отвел взгляд.
— И когда из ворот особняка вынесли тебя — едва прикрытого, без сознания — чаша терпения переполнилась. В тебе признали цесаревича, да это и неудивительно, экипаж с императорским гербом, гвардейцы… Толпа вломилась в резиденцию графа, всех, кто из иностранцев оставался на тот момент в живых — буквально разорвали… А граф…
Отец помолчал, словно не решаясь продолжать, затем поморщился, и все же закончил рассказ:
— С ним покончили особо жестоким образом. Избили, вываляли в смоле и перьях, затем посадили на кол. И в таком виде выставили у особняка, оставив умирать в жутких мучениях. Варварство, дикость! Но он сам навлёк на себя эту кару.
Понимая, что подобное происшествие вызовет ажиотаж в политических кругах всех стран, мы с Сергеем Ивановичем Долгоруким спешно подготовили дипломатическую ноту, которую отправили в Великобританию. В ней мы выразили всю глубину нашего гнева по поводу того, что пост посла могущественной державы занял подобный человек, по чьей вине жизнь и здоровье цесаревича рода Романовых оказались под угрозой. Присутствовал и намек, что за покушение на особу императорского рода мы можем объявить войну Англии… Конечно, это крайняя мера, и до этого, скорее всего, не дойдет. Думаю, — усмехнулся он, — в твоих измышлениях по поводу извинений королевы есть доля истины! Сейчас появилась отличная возможность достичь значительных уступок со стороны Англии в торговых и политических соглашениях. Чтобы замять этот конфликт, где они выглядят довольно неприглядно, им придется пойти на многие уступки. Кроме того, мы отслеживаем и реакцию других стран на происходящее, это отличный повод проверить, кто является нашим союзником на мировой арене, кто колеблется. В общем, основа любой политики — умение повернуть любое событие так, чтобы извлечь максимум пользы. Чем сейчас мы и занимаемся.
Твоя же основная задача — восстановить здоровье и вплотную заняться тренировками. Твой дар требует особого подхода, видел бы ты, что тут творилось, когда ты в бреду все пытался сражаться! Пришлось даже использовать артефакты-подавители.
Ну а теперь мне пора, а тебя ждет ещё одно испытание…
Я с опаской вопросительно взглянул на него. Отец рассмеялся:
— Там под твоими дверьми уже собралась толпа желающих пообщаться с тобой и убедиться, что ты жив и относительно здоров. Держись!
Он встал, сочувственно мне улыбнулся и вышел.
За дверьми слышалась какая-то возня, прорывались чьи-то возмущенные восклицания. Наконец, двери распахнулись, и в комнату влетела самая колоритная пара из всех, когда-либо виденных мною. Хрупкая, миниатюрная императрица смотрелась особенно изящно на фоне мощной, высокой фигуры канцлера Российской империи, князя Владимира Алексеевича Громова. Продолжая на ходу спор, который они вели, судя по всему, задолго до того, как войти в мои покои, мои посетители и не думали соблюдать прописанные лекарями покой и тишину.
— Да, Владимир Алексеевич, именно вы виноваты в том, что мой сын находится в таком плачевном состоянии! — Софья Андреевна кипела от возмущения, высказывая свои обвинения, она привставала на цыпочки, чтобы смотреть прямо в глаза оппоненту.
— Да помилуйте, Ваше Величество, — устало возражал Громов, — я тут ни сном, ни духом…
— А должны были! Должны были быть в курсе того, что происходит в стенах посольства! Должны были знать, какую змею пригрела на груди империя! Должны были обезопасить цесаревича! А вы… Вы!
Императрица, переводя дух, обвиняюще ткнула пальцем в канцлера.
— И сейчас вы явились сюда, чтобы учинить допрос моему бедному, настрадавшемуся мальчику!
Я тихонько откашлялся, привлекая к себе внимание.
— Прошу простить меня, маменька, но я вполне в силах ответить на все вопросы, интересующие Владимира Алексеевича…
И тут же пожалел, что переключил внимание тайфуна по имени Софья на себя.
— А с тобой будет отдельный разговор! Ты совсем не думаешь о собственной безопасности, рискуешь своим здоровьем! И вообще, кто позволил тебе вставать?
Я поспешно откинулся на подушку, в надежде, что и в этом мире действует правило — лежачего не бьют…
— Алексей… — начал князь Громов, и тут же мать встала перед ним, возмущенно уперев руки в бока.
— Только через мое бездыханное тело вы, жестокий человек, получите возможность допрашивать больного ребенка!
— А-а-а!!! — взвыл раненным зверем Громов, и, схватившись за голову, с искажённым от бешенства лицом, выбежал из моей комнаты.
Видимо, допрос откладывается, — довольно подумал я. Софья Андреевна постояла ещё минутку в гордой позе победительницы дракона, потом опустилась на край кровати.
— Ну что, Алешенька, тебе лучше?
Она озабоченно пощупала мой лоб.
— Как же ты нас напугал! Этот грязный, подлый граф! Поделом ему!
Она злорадно оскалилась. Затем продолжила уже более миролюбиво:
— Ты не торопись, отлежись как следует, я сейчас распоряжусь, чтобы тебе принесли обед… Хорошо, что ты идешь на поправку!
Она порывисто обняла меня, всхлипнув, и, пряча повлажневшие глаза, отправилась давать указания по поводу моей кормёжки.
В дверях появился очередной посетитель. Князь Тараканов мялся на пороге, не решаясь войти. Я молча, тяжёлым взглядом, исподлобья смотрел на него, не испытывая ни малейшего желания облегчать его сомнения. Наконец, глубоко вздохнув, он приблизился к моему ложу.
— Алешенька… — тихо произнес он.
— Алексей Александрович! — перебил я, поправляя его. Валентин Михайлович вздрогнул, потом жалко улыбнулся.
— Я понимаю, ты… вы, — поспешно поправился он, — имеете право злиться на меня, я стал косвенным виновником того, что с вами произошло…
— Косвенным?!! — вскинулся я. — Это вы убедили меня, что не нужно обращать внимания на странности в поведении графа! Это вы записали в союзники грязного извращенца, который, как оказалось, совратил не одного юношу под прикрытием вашей политики! — последнее слово я словно выплюнул, скривившись от отвращения.
— Именно вас я считаю виновником того, что я, в беспомощном состоянии, оказался в руках подобного мерзкого типа! Вы бросили меня в том логове, вертепе! И вам долго придется переубеждать меня во мнении, что сделали вы это нарочно, преследуя какие-то свои цели!
Вскипевшая было во мне ярость внезапно утихла, оставив после себя горечь обиды и жуткую усталость.
— Идите, Валентин Михайлович. Я не вижу смысла в дальнейшем продолжении этого разговора. И сейчас я не хочу вас видеть.
Князь открыл рот, намереваясь что-то сказать, потом покачал головой, тяжело повернулся и направился к выходу. Уже почти у самой двери он обернулся и грустно посмотрев на меня, произнес:
— Мне очень жаль, Алешенька, что вы в таком свете видите эту ситуацию. Отдохните, поправьте здоровье, телесное и душевное. И, я надеюсь, мы сможем с вами объясниться…
Я промолчал, отвернувшись к стене, не желая смотреть на того, кого считал другом, а теперь записал в предатели. Валентин Михайлович выждал ещё минуту, но, поняв, что я не готов сменить гнев на милость, вышел, тихо притворив за собой дверь.
Я почувствовал, что мои силы на исходе. Все эти визиты, разговоры истощили меня морально. Прикрыв глаза, я было придремал, но тут раздался осторожный стук в дверь. Вздохнув, я подумал, что надо бы дать указание дежурному лекарю не пускать больше посетителей. Пока же слабым голосом отозвался:
— Войдите…
В комнату, тихо переговариваясь и подталкивая друг друга локтями, проникла троица моих друзей. Петр Тараканов, Нарышкины Иван и Дарья. Пётр держался позади ребят, посматривая на меня виноватым взглядом. Он явно знал, что наши отношения с его отцом обострились до крайности, и не знал, какой реакции сейчас ожидать с моей стороны. А я размышлял, в ответе ли дети за грехи отцов? Ведь я прекрасно понимал, что свел нас именно Валентин Михайлович, но мне казалось, что нас связала искренняя дружба, а не общение из-под палки. Решив, что в ближайшее время обязательно поговорю с Петром на эту тему, чтобы расставить все точки над «и»… Пока же я спокойно улыбнулся, приветствуя всех троих.
— Ну как ты? — взволнованно начал Иван Нарышкин. — Тут каких только слухов не ходит! И что тебя похитили и пытали, и что ты в одиночку расшвырял сотню злодеев, и что вообще ты уже при смерти! Мы не знали, что и думать!
— Как видите, досталось мне порядком, причем самым страшным моим противником оказался российский мороз! Но ничего, я иду уже на поправку, скоро снова повеселимся…
Иван оглянулся на Петра и Дашу, потом, помявшись, сказал:
— Твой брат, Владимир, распространяет слухи о том, что ты оказался… любителем мужчин… — Иван отчаянно покраснел, выбирая слова, — и что твой очередной любовник в порыве ревности и устроил всю эту бойню… Ты не подумай, мы в это не верим, и опровергаем эти слухи! Я намедни вот вызвал на дуэль одного из прихлебателей наследника, но… Тебе нужно быть готовым к тому, что эту тему обсуждают во дворце все, кому не лень.
Я затрясся от приступа злости.
— Это все вранье! Никогда, слышите, никогда не допускайте даже мысли о том, что такое возможно! Дайте мне только окрепнуть, я сам, лично, посмотрю в глаза каждому, кто посмеет повторить эту ложь! И разберусь с любым!
Про себя добавил — даже с так называемым братцем. И титул наследника престола его не спасет!
Даша, оттеснив брата, всхлипывая, бросилась мне на шею. Я осторожно обнял её, поглаживая по мягким, льнущим к рукам волосам.
— Я так переживала, а ты… ты всё не приходил в себя, тут собрался целый консилиум, лекари сомневались… А я верила, что ты выкарабкаешься, потому что ты сильный!
И тут девушка прильнула ко мне в отчаянном поцелуе с привкусом соленых слез.
А во мне от ощущения мягких губ, прижимающихся ко мне, вдруг все перевернулось. Я вновь вспомнил своё пробуждение в особняке графа, его лицо, зависшее надо мной, мерзкий вкус его губ… Я бессвязно заорал, отталкивая Дарью, с отвращением вытирая рот… Девушка в ужасе смотрела на меня, её била крупная дрожь, а я, бессильн