— Кажется, я довольно ясно выражаюсь. О вашей помолвке. В скором времени в Россию прибудет новый английский посол (ну да — язвительно подумал я — старый-то немного испортился), он привезет документы с конкретными предложениями от монаршей семьи, в которых будут прописаны все условия, размер приданого и прочие детали. Пока же достигнуто предварительное соглашение.
— Я так полагаю, что мое отношение к такому повороту никого не интересует? — хмуро спросил я.
— Правильно полагаете. В данном случае, решением подобных вопросов занимается Александр Павлович лично, исходя из государственных интересов.
— Могу я хотя бы узнать, кто моя будущая невеста?
— Обо всех деталях вы узнаете позже, император сообщит вам лично. Можете не волноваться, девушка достойная, из древнего рода, с хорошим приданым, которое принесет пользу всей империи.
Положив предмет, который все это время держал в руках, на стол, он сложил руки на груди, со внезапным интересом рассматривая меня.
— Вы довольно спокойно приняли эти известия, Алексей Александрович. Я-то готовился к истерике взбалмошного юнца, каковым вы себя показали в истории с графом Беркли… А тут — спокойствие, немногословность… Что происходит в вашей душе, Алексей?
— Вы не мой духовник, чтобы мне перед вами исповедоваться. И не близкий друг, чтобы вести разговор по душам.
— Кто знает, кто знает… — загадочно улыбнулся Громов и постучал пальцем по столу, привлекая мое внимание к той вещице, что только что положил туда.
— Что ж, мне пора. Разрешите откланяться, миссию, возложенную на меня императором, я выполнил. Размышляйте, привыкайте к новостям. Будьте здоровы.
Канцлер, коротко кивнув мне на прощание, покинул мою комнату, а я смотрел на предмет, что он оставил мне. Наконец, решившись изучить его поближе, я взял его в руки.
Небольшой портрет, написанный маслом, в богато украшенной рамке. Круглое лицо, редкие, тусклые локоны, уложенные в подобие прически. Пухлые щеки, в которых прячется рот с надменно поджатыми бледными губами. Из-под нависших век едва проглядывают крошечные поросячьи глазки, обрамленные белесыми ресницами. Широкий приплюснутый нос, который отлично бы смотрелся на лице бывалого боксера.
Это что?!!! Это вот он к чему?! Я надеюсь, что вот это создание — плод больной фантазии художника? Не-е-ет, не может же быть, что вот это — портрет моей будущей невесты!!!
Глава 10
В прострации я смотрел на снежную круговерть за окном, чувствуя, что в моей голове мысли мельтешат не хуже тех снежинок. Меня бросало из крайности в крайность: то я порывался мчаться, негодуя, к императору и топать гневно ногами с криками — не хочу жениться, хочу учиться! — то хотелось искать утешения и понимания у Софьи Андреевны, жалобно плачась на судьбу-злодейку, то, вспоминая ехидную усмешку Громова, злорадно представлял себе, как беру этот чертов портрет и запихиваю ему туда, куда солнце не заглядывает…
Но, уже наученный горьким опытом, я понимал — изображая импульсивную, капризную барышню, толку я не добьюсь. Да и, в конце концов, цесаревич я — или кто? Пора взрослеть, Алексей! Если интересы империи требуют помолвки с английской принцессой — значит, так тому и быть. В общем-то, все справедливо — сам испортил отношения с мировой державой, самому и отвечать. Ну а то, что будущая невеста далеко не красавица… Посадим на диету, отдадим на растерзание Олегу Гавриловичу! Интересно, а как тут с пластической хирургией? Э-эх, мир магии — вот бы взмахнуть палочкой — будь по моему велению, по моему хотению… Ой, что-то я не о том.
И вообще, вон у Нарышкина и жен несколько, и наложницы, и все прекрасно находят общий язык. Недаром в их доме такая уютная, приветливая атмосфера! Будет одна нелюбимая жена, заведу еще парочку любимых… Представив себя среди целой стайки девушек в разноцветных платьях, начинающего перекличку — Зухра, Зульфия, Гюльчатай… — я невольно прыснул со смеха.
Сев за письменный стол, я снова повертел в руках портрет английской леди. Да уж, — невольно подумалось, — если у них водятся вот такие красотки, то нет ничего странного в том, что мужики стали кидаться друг на друга в поисках любви! Выдвинув ящик, я бросил туда портрет и с грохотом его захлопнул, прищемив палец.
Тут в мою комнату снова постучали. Обжегшись один раз, теперь я уже не торопился бежать с распростёртыми объятиями. Может, это Громов вернулся, волоча за собой всю Третьяковскую галерею… Я настороженно произнес: «Войдите!».
В двери показалась озабоченная мордашка Дарьи. Раскрасневшаяся с мороза, рыжие волосы вьются мелкими пружинками, глаза блестят… Любуясь гостьей, я почувствовал, как мое настроение начало неуклонно ползти вверх. Невеста? Да и бог с ней! Она в далекой туманной Англии, а я здесь, с прекрасной русской девушкой. Обо всем остальном подумаем завтра.
— Какая там вьюга поднялась, ты не представляешь, Алексей! Мы едва-едва добрались до дворца. Вот, задержались немного…
Нерешительно улыбаясь, она топталась в дверях. Подошедший Иван подхватил её, занес в комнату и поставил в центре.
— Мнется, понимаешь, как институтка на первом балу! Здравствуй, Алексей. Какие планы?
Я задумался. Для продолжительной прогулки погода явно не задалась. Сидеть в четырёх стенах тоже не хотелось, нужно было встряхнуться, отвлечься от дурных мыслей. Я вдруг вспомнил о том, что во дворец всегда присылают абонементы на все представления, что проходят в театрах Петербурга. Вызвал камердинера, немного пошептался с ним, он коротко поклонился и убежал. Спустя минут пять он, запыхавшись, вручил мне конверт.
— Ну вот, все и решено! — довольно сообщил я друзьям. — Сейчас собираемся и выдвигаемся в Михайловский театр!
Дарья восторженно захлопала в ладоши, закружившись по комнате от нахлынувших чувств:
— Какая замечательная идея! Я буквально на днях слышала, что прибыла французская труппа, дают какую-то новейшую оперетту, комическую… Очень хвалили!
И вдруг девушка посмурнела, расстроенно произнеся:
— Но как я поеду в театр, я не одета должным образом, и вообще… Ни прически, ни драгоценностей… Вам с такой дурнушкой будет стыдно в свет выйти!..
И она, отвернувшись, закусила губу, едва сдерживая слезы… Иван страдальчески закатил глаза.
— Ну вот, вечно одна и та же история! Вот так и дома — пока все наряды не примерит, вся побрякушками не увешается, не успокоится. Ну все, театра нам не видать! Её же не переупрямишь, если вбила себе в голову, что недостаточно хорошо одета, то никуда не пойдет! Э-эх…
Даша, всхлипнув, упрямо насупилась.
— Так! — хлопнул я ладонью по столу. — Сказал, что сегодня мы едем в театр, значит едем! Иван, жди нас здесь. А ты, Дарья, ноги в руки и за мной!
Девушка взглянула на меня с удивлением и какой-то затаенной надеждой.
— Бегом, бегом, бегом! — я тянул её за руку в сторону двери, — цигель, цигель, ай лю лю!..
Когда Даша поняла, что волоку я ее в сторону покоев императрицы, начала активно сопротивляться, вырывая руку.
— Ты что, с ума совсем, что ли, сошел?! Ты зачем? Ну куда? Господи, какой позор?
Она в раздражении топнула ногой.
— Я не собираюсь выставлять себя на посмешище!!! Что обо мне скажут? Нищая попрошайка? Не-ет!!!
Я остановился и, прищурившись, посмотрел на неё.
— И в чем ты видишь позор? Принять помощь от моей матери? От императрицы? В чем тут посмешище? Ты представляешь себе, сколько девушек отдали бы все, чтобы оказаться на твоем месте? Чтобы о них заботилась сама императрица, подбирая наряд, достойный спутницы её сына?
Девушка испуганно поникла и молча качала головой.
— Хорошо, если ты считаешь, что это ниже твоего достоинства — все отменяем. Можешь возвращаться домой.
И я повернулся, намереваясь идти в сторону своих комнат, кипя от злости. В самом деле, ну что за капризы?! И вот такое меня ждет, если я заведу гарем? Только в большем объеме?! Не-ет, я слишком молод, чтобы так портить свою жизнь! Может, моя будущая жена не будет столь привередлива, с её-то внешностью нет особой разницы, во что она там одета! Надо же, кажется, я уже нахожу плюсы в этом политическом браке!
— Подожди, Алеша… Прости, я что-то совсем растерялась… Ты неправильно меня понял! Просто хотелось бы выглядеть достойно перед императрицей…
— Ты всегда выглядишь достойно. Но если мы с тобой проведем ещё немного времени в этом коридоре, споря невесть о чем, то точно опоздаем на представление. Так что?
И тут уже она потащила меня чуть ли не бегом в сторону покоев Софьи Андреевны. Ох уж эти женщины!
Мне понадобилась всего пара слов, чтобы маменька вникла в суть проблемы. Поощрительно улыбнувшись оробевшей Дарье, украдкой одобрительно подмигнув мне, она повелительным хлопком в ладоши вызвала дежурную фрейлину, отдала ей несколько распоряжений, и уже через пару минут работа закипела. Меня вытолкали взашей, погрозив пальцем, когда я попытался было проникнуть в будуар маменьки, где с Дарьи проворно начали снимать её платье… Возмущенно посетовав на жестокую несправедливость, я поплелся в свою комнату, где меня поджидал Иван.
— Послушай, Алексей… — нерешительно произнес Нарышкин, — я хотел поговорить с тобой о Петре…
Я вопросительно изогнул бровь.
— Понимаешь, мы дружим с детства. А сейчас сложилась такая ситуация — он не решается показываться тебе на глаза, поскольку его отец… Ну, он думает, ты вряд ли хочешь его видеть. А мне кажется, что это несправедливо! Петра всегда тяготили политические игры его папеньки! Все эти интриги, подковерная возня — это не его. И предложил он свою дружбу, хоть и с наущения отца, но искренне, с открытой душой! Может, ты поговорил бы с ним, прояснил все. И мы могли бы, как прежде, общаться все вместе, дружной компанией…
Он замолчал, с надеждой глядя на меня. А я думал, что сейчас он озвучил мысли, которые тревожили и меня. Никакой злобы на Петра я не таил. Да и за что? Даже по отношению к Валентину Михайловичу накал отрицательных эмоций уже спал. Мне не хватало наших бесед, во многом поучительных, его взгляда на многие события. А что касалось Петра…