Отец Александра, Павел Третий, давно лелеял мечту о создании подобной академии на территории Российской Империи. Причем, желал ее сделать именно международной.
Похожие учебные заведения уже были на тот момент в Европе, в частности, в Германии, но все они имели закрытый характер, напоминали скорее школы для избранных. А российский самодержец желал, чтобы в академии могли обучаться все одаренные, вне зависимости от сословия.
Долго Павел ломал сопротивление бояр, не желающих отдавать своих отпрысков в новое учебное заведение, где пришлось бы делиться родовыми секретами. Но самым весомым и неопровержимым аргументом стало зачисление в академию наследника престола и его ближайшего друга, Владимира Громова. Теперь за право обучения в Высшей Академии Магии шла борьба не на шутку. Сначала главным плюсом считали возможность войти в ближайшее окружение будущего императора. Но позже оценили и качество образования.
На роль ректора выбрали всеми уважаемого князя Морозова. Сильнейший архимаг воды, спокойный, обладающий железной силой воли, он за несколько лет смог создать идеальную систему обучения студентов.
По прошествии лет учиться здесь стало не просто престижно, но и обязательно для отпрысков высших родов государства. Пример, поданный однажды, работал до сих пор.
Исключением стал Владимир, абсолютно лишенный дара, да этот выродок Алексей.
Сегодняшние откровения Александра глубоко затронули что-то в душе Громова. Ведь и он, глядя на финского мальчишку, всегда вспоминал о своем провале с захватом замка, с уничтожением рода Торвиггов, с последующими решениями, перевернувшими жизни многих людей.
А по дворцу уже идут шепотки, что младший сын императора куда лучше бы смотрелся на троне, чем Владимир. И это приводило канцлера в бешенство. Нет, не такие планы он строил, определяя судьбу осиротевшего финна!
А наследник тоже хорош! Донесения о его распутстве и злобе приходили чуть ли не ежедневно. И ведь сколько раз настоятельно рекомендовал Громов Александру отправить сына на учебу в Европу в надежде, что тот остепенится! Но тот ни в какую не соглашался, видимо, понимал, что там Владимир совсем отобьётся от рук, еще больше распоясается. Поэтому и предпочитал его держать при себе. И это еще больше злило придворных, которые все чаще смотрели в сторону Алексея.
Да что там придворные! Уже по всей столице ходили разговоры, что Владимиру не место на троне. Своими выходками он умудрился настроить против себя всех, кого только мог. И чувствовал всеми фибрами души старый, прожженный политик — не дадут законному наследнику взойти на престол, начнется кровавый и беспощадный бунт. И на блюдечке преподнесут империю подкидышу! И ведь поздно уже говорить, что Алексей — не родной сын Александра Романова, не поверят. Столько лет канцлер сам, своими руками, делал все, чтобы эта тайна была глубоко похоронена и всеми забыта! Но как об этом узнал Владимир? И чего теперь ожидать от него? Черт, как же все сложно!..
Ко всему прочему выяснилось, что Владимир бесплоден. Лучшие лекари разводили руками. Магия оказалась бессильна. И что теперь? Если раньше оставалась слабая надежда на то, что старший сын императора сможет зачать ребенка, который стал бы достойным претендентом на трон, а Громов, при наилучшем раскладе, взял бы на себя роль регента при малолетнем императоре. Алексея на трон?!!! Да не бывать этому! Чтобы последыш из рода мятежных князей занял трон Российской Империи?!
К тому же, тот начал якшаться с Таракановым, за которым давно наблюдала Тайная Канцелярия, подозревая в слишком тесных связях с иностранцами. И хотя их позиция при дворе была откровенной слабой, сторонники среди высших аристократов империи у них были.
— Нет, — успокаивал себя Владимир Алексеевич, — все, абсолютно все решения, которые я принимал и принимаю — верны! Потому что превыше всего интересы империи, а род Громовых от неё неотделим!
Уверившись в собственной непогрешимости, всесильный канцлер принялся ожидать новостей.
Ночь после событий в кофейне была ужасной. Вымотанный до предела и физически, и морально, я, тем не менее, долго не мог уснуть. Стоило прикрыть глаза, как передо мной вновь вставали ужасные картины — взрыв, крики, покореженные тела… То и дело вздрагивая, бессвязно вскрикивая, я просыпался, затем снова забывался коротким сном. В итоге утро я встретил в угнетенном состоянии духа, но преисполненный мрачной решимости не оставлять этого дела на самотек. Я должен узнать, кто виновен в этом жутком происшествии! Неужели это была новая попытка Владимира расправиться со мной?! И тогда все эти смерти и увечья — на моей совести!
Я просто не мог заниматься повседневными делами. Каждую минуту я вспоминал маленькую девочку со слипшимися от крови волосиками, рыдания юного поэта над телом погибшей возлюбленной… Надо хоть что-то предпринять!
Уже было решившись нанести визит матери-императрице, с просьбой позволить мне выделить какие-то средства для помощи пострадавшим, я стал собираться. Но тут с докладом вошёл один из гвардейцев, что охраняли мои покои. Сообщив, что прибыли великие княжны Елизавета и Екатерина, он замялся, явно желая что-то сказать, но не решаясь. Я вопросительно смотрел на него.
— Ваше Высочество, — наконец вымолвил он, стремительно бледнея, — Я хотел выразить вам свою безмерную благодарность!
Я опешил от удивления. Его лицо не было мне знакомо, и за что он мог меня благодарить — я не мог даже предположить. Тем не менее, парень с горящими от восхищения глазами, устремлёнными на меня, продолжил:
— Моя сестра… Вчера она была в той злосчастной кофейне! И вы, Алексей Александрович, лично вынесли её, оглушенную и раненую, вызвали лекарей — и теперь её жизни ничего не угрожает! Если бы не вы…
Он задохнулся от наплыва чувств, затем опустился на одно колено, склонив голову, глухо произнес:
— Ваше Высочество, наша семья в неоплатном долгу перед Вами! Мои родители не потеряли горячо любимое дитя, мои племянники не осиротели… Все, что я могу предложить Вам — только мою беззаветную преданность, клянусь честью, что положу жизнь за вас!
Я смотрел на коленопреклоненного бравого гвардейца, чувствуя, как доселе неизвестное чувство наполняет меня. Я вдруг осознал, что власть — это не только богатые одежды, дома, драгоценности, возможность отдавать приказы и не сомневаться в их исполнении. Это и обязанность заботится о тех, кто волею судьбы оказался ниже тебя по рождению, брать на себя ответственность за их судьбы…
— Встань, воин, — мягко обратился я к парню, смаргивая непрошенную слезу, — я принимаю твою службу и горд, что на моей защите стоят такие люди!
Коротко обняв оторопевшего гвардейца, я кивком отпустил его.
Через минуту в комнату влетели сестры. Непривычно серьёзные, с неулыбчивыми, хмурыми лицами, они обняли меня, не произнося ни слова. Постояв так немного, мы медленно расцепили объятия.
— Как это страшно, Алёша… — произнесла Лиза. — И какое счастье, что ты жив и здоров!
— Но многие там погибли, — мрачно сказал я. — И это несправедливо!
— А куда ты собираешься? — встревожено спросила Катя. — Не стоит же, наверное, покидать дворец! А вдруг этот взрыв — попытка убрать именно тебя?
— Вот поэтому я и не могу отсиживаться тут, пока люди там страдают! — взорвался криком я. — Не могу!!! И если деньги хоть как-то смогут компенсировать мою вину перед пострадавшими, значит, я должен их вручить лично! Сейчас я собираюсь к матушке, думаю, она не откажется ссудить мне некоторую сумму на благотворительность.
— Подожди, Алексей, — решительно заявила Елизавета. — Не нужно обращаться к матери. У нас есть наличные средства, и мы поедем вместе с тобой!
— Да! — не менее решительно кивнула Катерина. — И не смей отказываться от нашей помощи! Мы — семья! Это наш общий долг!
Обратив внимание на то, какой мундир я держу в руках, собираясь надеть, Лиза неодобрительно качнула головой.
— Нет, Алеша, этот не пойдет. Посмотри сам.
Я недоуменно взглянул на предмет одежды, чем-то не устроивший сестру. Мундир как мундир, парадный, с золотым шитьём…
— Слишком нарядно. Не тот случай… — девушка зарылась в шкаф, что-то бурча, перекладывая вещи, критически оценивая каждую. Наконец, на её лице появилось удовлетворение. В руках Лиза держала чёрный скромный китель безо всяких украшений и строгие, в тон, брюки.
— Вот. То, что нужно! Ты всем своим видом должен показывать, что разделяешь с народом горе утраты, что ты носишь траур по погибшим! Понимаешь? — она пытливо заглянула мне в лицо. Я медленно кивнул. Хотя мне это и казалось наигранным, отдающим какой-то показушностью, но сердцем я чувствовал, что Лиза права.
— Отлично! Тогда мы тоже идем собираться, встретимся у выхода через полчаса.
Сестры умчались, тихо переговариваясь на ходу о чем-то своём, а я решил все же посетить покои императрицы.
Выйдя в коридор и определив, кто из охраны отправится со мной, я заметил, что взгляды гвардейцев, обращённые на меня, в чем-то неуловимо изменились. В них сквозило уважение, даже восхищение, в отличии от бесстрастного равнодушия, что было ранее.
Что ж, хорошее к себе отношение после таких событий — это то, чего я не ожидал, но чему был безмерно рад. Каждый преданный мне человек — ещё один кирпичик в стену, защищающую меня от злобы Владимира!
Узнав, куда я собрался, Софья Андреевна прослезилась:
— Дорогой мой, это так великодушно, так трогательно! Ты молодец, что принял такое решение! Я горжусь тобой, сынок!
Всхлипнув, она велела мне обождать, и принесла расшитый кошель с золотыми червонцами.
— Вот, Алёша, это мой вклад в благородное дело! И кстати, ты отлично выглядишь! Чувствуется вкус и такт, достойные императорского сына.
Мысленно поблагодарив сестру, я попросил матушку отпустить на десять минут Светлану Оленину.
— Ты же понимаешь, маменька, я хочу лично поблагодарить девушку, которая, не побоявшись негодяя, оказала мне помощь… — понизив голос, объясн