Маменька действительно ожила. В чёрном, траурном платье, с гладкой прической, она выглядела даже моложе своих лет. Увидев меня, она радостно улыбнулась, подбежала ко мне, порывисто обняв.
— Алешенька, я так рада тебя видеть. Знаешь, миленький, я ночью много думала… Вся эта ужасная история с Володей… — её глаза подозрительно заблестели, голос предательски дрогнул. Но она справилась с собой и продолжила:
— Я приняла решение, Алеша, и не вздумай отговаривать меня! После завтрашней коронации я начну собираться. Я приняла решение принять постриг. В Суздале есть Троицкий монастырь, в который принимают вдовиц…
Я потрясенно смотрел на неё, не в силах вымолвить и слова. Представить ее, такую живую, деятельную, красивую в монашеском одеянии, практически похороненной заживо в мрачных и холодных стенах монастыря — я никак не мог! И только отрицательно качал головой….
— Алеша, так будет лучше. И моя вина есть в том, что Владимир стал… таким. — она печально улыбнулась, — но не ведала я, что слепой всепоглощающей любовью можно испортить ребенка, вырастить из него чудовище… И теперь я могу только ежечасными молитвами пытаться спасти его душу, быть может, слезы матери зачтутся там, и его участь будет чуть легче…
Я горячо обнял её, чувствуя, как она похудела за эти дни, став словно невесомой, хрупкой. Но такая сила в ней ощущалась — сила любви и надежды, что я не посмел спорить с её решением. Но горько было мне осознавать, что еще один любимый и дорогой человек покидает меня. Я был практически на вершине мира, добившись высокой цели — и оказалось, что здесь дуют злые, пронизывающие ветра одиночества.
Когда я задумчиво шёл к выходу из покоев императрицы, ко мне вновь подбежала Светлана. Присев в изящном реверансе, она глазами указала на неприметный уголок в углу комнаты. Отойдя с ней туда, я внимательно посмотрел на неё.
— Ваше Высочество! Алексей… Императрица приняла такое решение… А мы? А я??? Как же мне быть? Я не хочу хоронить себя заживо! Я слишком молода и красива, у меня еще все впереди! Но и возвращаться в провинцию — для меня это смерти подобно! Я не вынесу той размеренной, тоскливой жизни! Как… как в болоте, право слово!
Девушка испуганно и жалко покусывала губы, в её глазах стояли слезы. Я видел, что она дошла до крайней степени отчаяния. И кто мог знать, на что она пойдет, лишь бы остаться при дворе? Еще станет содержанкой какого-нибудь мерзавца, что пускает слюни на её аппетитную фигурку… Такого я точно допустить не мог!
— Успокойся, милая. Не нужно тебе в монастырь, ты там собьешь с пути истинного всех монашек… Пожалей несчастных! И провинция не для тебя, ты права! Думаю, я смогу устроить тебя в свиту моей будущей супруги, леди Маргарет…
Светлана просияла, захлопала в ладоши. Потом, лукаво потупив глазки, нежным голоском пропела:
— И как я могу отблагодарить вас, Алексей Александрович? Может, мы сможем обсудить это, скажем, сегодня ночью?
Я задумался. Ночь перед коронацией полагалось проводить в размышлениях о высоком, с молитвами о том, чтобы даровалось свыше благословение на правление… Передернувшись от таких перспектив, я отчаянно решил, что самое главное для императора — хранить душевное спокойствие… А что может лучше успокоить, чем ощущение теплого женского тела под рукой?
Посмотрев на хитрую фрейлину, я согласно кивнул, отметив, как радостно блеснули её глаза. И невольно задумался — не слишком ли опрометчиво я поступаю, желая определить Светлану в свиту Маргарет? Характер-то у моей невесты далеко не подарок! Малодушно сказав себе, что об этом можно будет подумать позже, я отправился к себе.
Утро моей коронации выдалось удивительно солнечным. Тучи, хмуро наблюдавшие за всеми трагедиями, что разворачивались в империи в последние дни, медленно переваливаясь, уползли за горизонт. Яркие лучи солнца празднично подсветили купола церквей и храмов, зажгли миниатюрные копии светила в каждом застекленном оконце, безжалостно разорвали серую паутину тоски и уныния, что окутывала город накануне. Мрачное прошлое было похоронено, а будущее вырисовывалось безоблачным и ясным.
Звонкая перекличка множества колоколов с самого утра оповещала горожан о предстоящем праздничном действе, в котором мне предстояло играть главную роль. Надев наряд, который был сшит по специальному заказу к этому дню, я, сопровождаемый гордо сияющими сестрами, Софьей Андреевной с мягкой улыбкой и неизбывной печалью в глазах, и высокими князьями — представителями древних родов империи, прошествовал на молебен.
Оглядев пышное убранство Большой церкви, я вспомнил, как присутствовал тут на праздничной службе в честь тезоименитства Екатерины. Как тогда с презрением и некоей даже брезгливостью относились ко мне сестры, как угрожающе поглядывал на меня Владимир… И только смутно брезжила надежда на поддержку, предложенную Валентином Михайловичем, и только зарождалась дружба с Петром… И только предстояло знакомство с Дашей…
Отбросив печальные мысли, я вслушался в высокие, чистые голоса певчих. Нежные, хрустальные ноты, миновав каменные стены дворца, поднимались прямиком в небо.
После богослужения праздничный кортеж двинулся по улицам Санкт-Петербурга к Троицкому собору. На всем пути следования меня встречали восторженным ревом толпы народа. Гвардейцы с трудом сдерживали людей, стремящихся поближе подобраться к любимому цесаревичу, которому до престола остался один небольшой шаг.
На паперти перед собором меня встречали первосвященники. Окропив с молитвами всех собравшихся, архиерей произнес:
— Понеже благоволением Божиим, и действием Святаго и Всеосвящающаго Духа, и Вашим изволением имеет ныне в семье первопрестольном храме совершиться Императорского Вашего Величества коронование и от Святаго мира помазание…
На мои плечи с поклонами набросили императорскую мантию кроваво-красного оттенка и проводили внутрь собора. Под непрерывные песнопения меня усадили на престол, архиерей, раболепно склонившись, поднес мне на бархатной подушке богато украшенную корону. Приняв её, я медленно и торжественно водрузил на свою голову под монотонную молитву первосвященника. Затем мне вручили огромный церемониальный меч, сверкающий драгоценными камнями и слепящий светом множества сложнейших рун. Благоговейно приняв этот символ императорской власти, я ощутил всю мощь этого древнего артефакта…
Медленно встав, подняв голову, увенчанную короной Российской империи, я высоко воздел к небу руку с мечом и, не выдержав, торжествующе взревел — и мне вторил ураганный ветер, взметнувшийся по моей воле.
Я видел преисполненные любви и гордости глаза сестер и матери, я видел горящий жадным любопытством взгляд моей нареченной невесты, которая явно в мыслях примеряла такую же корону, размером поменьше… Я видел радостные глаза подданных, окруживших собор. Но драгоценнее всего для моего сердца оказался вид могущественного Громова. На его лице явственно читалась злоба и невольное уважение. Я чувствовал, что и души финнов, загубленных волей этого человека, сейчас насмешливо взирают на него моими глазами. Не удержавшись, я победно захохотал, потрясая мечом — символом власти правящего рода. При всем желании невозможно было придумать более изощренной мести — на трон Российской империи взошел потомок злейшего врага Романовых…
Эпилог
Спустя месяц после коронации Алексея Второго, присутствуя на которой, Владимир Громов испытывал огромное желание завыть от бессильной злобы, он стоял в церкви, выстроенной на территории имения рода. Мрачно вспоминая, каким торжеством светились глаза ненавистного финна, всесильный канцлер снова и снова клялся себе — придет время, и он ответит. За все. И месть Громовых будет не менее зрелищной и жестокой! Ибо нельзя загонять в ловушку дикого и опасного зверя, не будучи уверенным в её крепости!
Сейчас перед алтарем стоял старший сын Громова, Павел. Надежда и опора отца, сильный и умом, и магическим даром — он с нежностью поглядывал на свою невесту, что через каких-то пару минут сможет с полным правом назвать женой.
Анастасия, сирота, принятая на воспитание родом Громовых, выросла замечательной красавицей. Тонкие породистые черты лица говорили о том, что девушка — не простых кровей. Обладая даром, она была слабеньким магом воды, но не своими талантами он была ценна для Владимира Алексеевича. С самодовольной улыбкой он отметил, поставь Настеньку рядом с великими княжнами, Елизаветой и Екатериной, любой бы убедился в их потрясающем сходстве!
Да, тогда, в ту судьбоносную ночь, Громова словно вела рука Провидения. Пока император метался по кабинету, охваченный черным отчаянием, канцлер узнал, что императрица разрешилась от бремени и впала в забытье, измученная тяжелыми родами. На свет появилась крохотная, слабенькая девочка. И внезапно Громов, действуя интуитивно, совершил ту роковую подмену… Успокаивая себя тем, что девчонка может и не выжить, а надежды на предполагаемого будущего сына Александра возлагались огромные. Уже в детстве Владимир, наследник престола, показал свои отвратительные качества и полное отсутствие дара. И все усилия канцлера как-то повлиять на процесс воспитания плодов не принесли.
А тут такой шанс! Ребенок, не имеющий родни — тихо-мирно удавленную сразу после родов Анникке он не брал в расчет — возможно, наделённый магическим даром, и — что особо важно — обязанный жизнью Громову!
Поставив на кон все — свою честь, свою дружбу с Александром, свою жизнь, в конце концов, Владимир Алексеевич подсунул убитому горем отцу необходимые документы на подпись… Прочитай тот, что подписывает — все могло бы обернуться иначе! Но удача была на стороне интригана…
И вот сегодня, глядя, как его сына, Павла Владимировича Громова и Анастасию Александровну Волошину, приемную воспитанницу, объявляют мужем и женой, он торжествовал. В одном кармане Громова-старшего лежало готовое свидетельство о браке, в котором была указана выдуманная, ничего не говорящая фамилия невесты. В другом, который канцлер то и дело поглаживал, разрываясь от гордости за великолепно провернутую интригу, пряталось, ожидая своего часа, другое — в которым черным по белому писалось: «урожденная Романова…»