— Саш, послушай… Только не гони меня с моей идеей сразу… Ты хочешь спасти жену? Ты готов ради этого на отчаянный поступок?
Тот закивал головой, с надеждой глядя на друга.
— Лекарь сообщил мне не только о несчастье, что постигло тебя и Софью. Жена Торвигга благополучно разрешилась от бремени, родила здорового, крепкого мальчика. К сожалению, чуда не произошло, и она угасает. Вряд ли доживет до утра. О том, что произошло с императрицей, пока не знает никто. Мой лекарь выгнал всех повитух, когда понял, к чему дело идет… Так вот, — собираясь с духом, продолжал Громов, — мы можем выдать младенца Торвигга за твоего сына, тем самым спасем твою Софью…
Император ошеломленно смотрел на канцлера.
— Ты пойми, — горячо продолжал Владимир Алексеевич, — произошедшего не исправить, мертвых не воскресить… Думать надо о живых! Рассуди сам, это со всех сторон хорошо. И Софья будет счастлива, взяв на руки долгожданного младенца, и нам не придется брать лишний грех на душу.
Он испытующе взглянул в глаза императора.
— Ты же понимаешь, что Торвигг не имеет права на существование? Этот род уничтожен, стерт с лица земли. Оставив ребенка в живых как наследника мятежного рода, мы позволим взрасти и ненависти в его сердце, рано или поздно он станет мстить. А если он станет твоим сыном — возможно, он унаследует дар, которого в избытке было у его дяди — и он будет опорой Владимиру в правлении!
Александр молча слушал Громова, ощущая в своём сердце зарождающуюся надежду. Ведь, действительно, такое решение принесет только пользу. Тяжело поднявшись с кресла, он глухо произнес:
— Но никто, ты слышишь, никто не должен даже заподозрить, что мы пошли на такое.
— Об этом будут знать всего трое. Ты, я, да мой лекарь. Но за него я ручаюсь головой, он слишком многим обязан мне лично, и нашему роду в целом, и предан мне до мозга костей!
Утром отдохнувшая и выспавшаяся императрица с тревогой осматривала комнату, испуганно отметив, что приготовленная заранее колыбель пуста… Тут в дверь раздался осторожный стук — и в покои шагнул Александр 1, держа на руках маленький пищащий сверток.
— Дорогая, ты проснулась? Позволь мне кое с кем тебя познакомить, — он нежно улыбнулся, откидывая кружева, прикрывающие личико хнычущего младенца, — наш сын, Алексей Александрович, прошу любить и жаловать!
В тенистом углу небольшого сельского кладбища, верстах в семидесяти от Санкт-Петербурга, у неприметного серого надгробного камня с надписью: «Аннике Торвигг. Младенец Микаэль Торвигг. Покойтесь с миром» стоял, держа широкополую шляпу в руках, мужчина средних лет, с уверенной осанкой бывалого царедворца. Растрепав тщательно уложенные по последней моде светлые волосы, он протяжно вздохнул и прошептал: — Ну вот и все…
Развернувшись, Громов, а это был именно он, стремительным шагом отправился к карете, поджидавшей его неподалёку. Его ожидали государственные дела.
Тем временем в Рязани, в усадьбе мелкопоместных дворян Никитских, произошёл страшный пожар. Огонь полыхал так яростно, пожирая с огромной скоростью постройки и сад, окружавший дом, что подступиться к нему смогли лишь спустя много часов. Под плач и стенания соседей, из ещё тлевших развалин выносили останки несчастных хозяев… И мало кто смог бы узнать среди чёрных, скрючившихся в позе эмбриона фигур, юных красавиц Айне и Иви Торвигг…
Многие месяцы дознаватели Тайной канцелярии рыли носом землю, изучая малейшие связи финского княжеского рода, как родственные, так и дружеские. И лишь недавно выплыла на поверхность фамилия Никитские. Скрытно изучив все события, произошедшие в этой семье за последний год, дознаватели обнаружили, что в стенах усадьбы нашли укрытие сестры, по легенде, дальние родственницы хозяев, ставшие, по причине несчастного случая, сиротами.
Карающая длань империи нашла свою цель. Теперь-то мятежный род был, казалось, истреблён под корень.
Глава 3
16 лет спустя
Сны, странные сны… С самого раннего детства я ночами погружался в какую-то иную жизнь. Я видел роскошный дворец, прекрасных женщин, одетых в пышные платья, мужчин в ярких камзолах. И мальчика. Каждую ночь мы встречались с ним по ту сторону сновидений. Он всегда был грустным и тихим, иногда я видел, как он горько плачет от обиды, нанесённой ему старшими сёстрами или братом. Возмущение переполняло меня, возмущение и острое чувство несправедливости происходящего в этих снах. И я просыпался в слезах, с криками, пытаясь объяснить прибежавшим на шум родителям, что мальчик из моих снов очень одинок и печален, хоть и окружен самыми красивыми людьми, что я когда-либо видел… С тех пор я перестал любить сказки про принцев и принцесс, мне казалось, что за их прекрасными лицами может таиться злоба и жестокость.
Устав от моих ночных кошмаров, мама отвела меня к врачу. Я был мал и глуп, я честно и подробно отвечал на вопросы доброго дяденьки о моих снах, а потом — о том, чувствую ли я себя одиноко и покинуто, не обижают ли меня родители… Лекарства, прописанные доктором, подарили мне крепкий ночной сон, и, казалось, избавили меня от той незримой связи с грустным мальчиком.
Прошло немало спокойных лет. В одну из ненастных осенних ночей, когда холодный ветер, заунывно плача, пытался пробраться в окно, я снова увидел персонажа моих детских снов.
Как и я, он подрос. Я оказался в сумрачной комнате, заполненной массивными книжными шкафами, в удобном на вид кресле устроился худощавый светловолосый паренек с раскрытой книгой в руках. Но его задумчивый взгляд был устремлен не на страницы, а куда-то то вдаль. К своему удивлению, я был даже рад увидеть вновь старого знакомца. Потянувшись к нему, желая рассмотреть его поближе, понять, прошла ли его детская печаль и грусть, я неожиданно проснулся…
Сны стали снова приходить каждую ночь. Первоначально они были обрывочны. Иногда я видел парня за книгами, иногда заставал его во время прогулки. Наверное, мое неуемное любопытство и страстное желание хоть немного приоткрыть завесу тайны, позволяли мне все больше погружаться в чужую жизнь. И вот сейчас мне кажется, что я разделяю жизнь моего старого знакомца буквально до минуты.
Просыпаясь утром, я окунаюсь в свою жизнь, будни простого восемнадцатилетнего парня, учащегося на факультете иностранных языков, а ночью погружаюсь в мир магии и аристократов. Да-да, мир из моих сновидений был наполнен волшебством. Чудесные артефакты, дуэли, на которые противники выходили с голыми руками и забрасывали друг друга то огненными шарами, то сгустками льда… Всему этому я бывал невольным свидетелем, жадно впитывая по крупицам знания об иной реальности. Все чаще я не просто присутствовал в жизни Алексея — так звали, как оказалось, героя моих снов — я проникал сознанием в его тело, смотрел его глазами. В последнее время я всерьез стал задаваться вопросом — а какая жизнь действительно моя, но размышлять об этом не хотелось.
Не все шло гладко у Алексея. Спокойный, слегка инфантильный, он предпочитал общество книг, а не людей. В раннем детстве он почему-то покинул дворец, и рос уже в имении родственников, расположенном где-то на морском побережье.
О себе он знал мало, о родителях сохранились лишь отрывочные воспоминания. Вот высокий светловолосый мужчина с пышными бакенбардами пристально рассматривая его, неодобрительно покачивает головой и уходит… Вот его обнимает мягкими руками женщина, что-то утешительно нашептывая на ухо… Вот юноша с искажённым от ненависти лицом замахивается на него…
Здесь, в благодатном южном климате, Алексей заметно окреп. Сказались и долгие прогулки по побережью, и заплывы в теплых морских водах. В имении к нему все относились с глубоким почтением, но на вопросы отвечать не спешили. Кто его мать и отец — он так и не сумел разузнать. Образование он получил хорошее, и любой компании предпочитал книги. Постепенно он свыкся с мыслью, что тайна его рождения так и будет покрыта мраком, но верил— рано или поздно, но придет время, когда он все узнает.
С 14 лет у Алексея стал пробуждаться магический дар. Однажды, переоценив свои силы, он решил искупаться в шторм. И не слишком уж большими были волны, держаться на воде было легко. А вот выйти на берег не получалось, чуть ослабив хватку, вода коварно давала расслабиться — и вновь утягивала назад, в глубину. Полностью обессилев, Алексей начал захлебываться, погружаясь в пучину. И вдруг в его голове словно что-то щелкнуло, его подхватил воздушный поток и вынес на берег.
С тех пор, когда он расстраивался или злился, вокруг него начинали танцевать маленькие воздушные смерчи, в минуты задумчивости теплые порывы ветра ласково оглаживали его лицо.
Теперь расписание его занятий пополнилось встречами с приятным, безукоризненно вежливым пожилым магом, который обучал Алексея контролю над проснувшимся даром.
Иногда ученик ловил на себе пристальный, испытующий взгляд учителя и почему-то смущаясь, краснел, чувствуя, что от него ждут чего-то необычного. И это его пугало.
Одним туманным утром его разбудила тётушка, с причитаниями ворвавшись в комнату. То и дело порываясь обнять его, прижимая к необъятной груди, она вытаскивала одежду из стенных шкафов, ворохом сваливая её на постели, утирала слезы то рукой, то очередной попавшейся рубашкой. Из невнятных всхлипываний Алексей понял только, что ему надо срочно собираться, потому что за ним прибыла карета. Наспех покидав к вещам любимые книги и личные принадлежности, сжевав на бегу бутерброд, подсунутый тетушкой, парень кубарем скатился по лестнице в обнимку с объемистой сумкой.
У парадного входа стояла закрытая карета, запряженная тройкой гнедых коней, бьющих в нетерпении копытом. На дверцах экипажа красовался императорский герб. Искусно нанесенный золотой краской орел, широко раскинув крылья, с хищным прищуром, казалось, обеими головами следил за оробевшим Алексеем.
Плащи конных солдат, собравшихся вокруг, были украшены тем же рисунком. Почтительно называя его Высочеством, отчего у Алексея предательски заколотилось сердце и ослабели ноги, они усадили его в карету. Началась двухнедельная изматывающая скачка.