Автоколонна медленно проехала вдоль шеренги дуканов — маленьких афганских лавчонок, забитых всяким пёстрым товаром от одеял и чайников до индийских джинсов и корейских магнитофонов. Торговцы‑дуканщики размахивали руками, зазывая к себе солдат‑«шурави», и что‑то возбуждённо кричали, но их не было слышно за рокотом моторов и лязгом гусениц.
Сквозь дизельный чад пробивались запахи кишлака: сочное зловоние навоза, горечь кизячного дыма, чистое благоухание шелковиц. Автоколонна подняла над кишлаком птичью тучу. На улицах мужчины поворачивались к дороге и рассматривали колонну, приставляя ладони козырьком к бровям, а женщины в голубых паранджах куда шли, туда и шли, будто механические куклы, и не останавливались. В одном проулке Лихолетов заметил пустую «барбухайку» — восточный грузовик с высоченным кузовом. Кабина и кузов были ярко разрисованы тиграми, павлинами, драконами, слонами, какими‑то узорами, а может, сурами из Корана. «Барбухайки» у афганцев служили автобусами. Лихолетов не раз встречал эти колымаги на дорогах войны: люди ехали в кузове вместе с овцами и коровами; те, кому не хватило места, лепились на подножках и сидели на крыше кабины. Громоздкие грузовики, подвывая и шатаясь, изо всех сил лезли в гору по серпантину или, наоборот, сжигая тормоза, дымя и сотрясаясь, спускались с горы.
Кишлак закончился мусорными кучами, в которых рылись здоровенные жёлтые собаки, а потом за поворотом дороги показалось кладбище: пустырь, усыпанный крупными камнями и обнесённый оградой из таких же камней. Среди груд и развалов вертикально торчали плоские глыбы, обозначающие могилы, и всюду были натыканы деревянные шесты с зелёными тряпками.
Прапорщик Сергей Лихолетов отпил из фляжки и закурил сигарету.
В кабине «Урала», который катился за БМП Лихолетова, водитель Сашка Кощеев толкнул своего напарника Герку Неволина:
— Немец, подъём! Твоя очередь рулить.
В 1977 году, ещё до ввода войск в Афганистан, советские гидротехники обследовали долину речки Хиндар на возможность построить электростанцию. Подходящее место нашли в километре от кишлака Хиндж, где долина сужалась. Правый берег Хиндара был склоном водораздельного хребта, а с левого берега к речке придвинулся утёс — край длинной скальной стены, нижнего уступа долинной террасы. Огромный глыбовый развал от утёса докатился до речки, и Хиндар здесь клокотал и ярился на шивере.
Дорога проходила по правому берегу над шумным быстротоком и плавно спускалась к мосту, построенному советскими строителями. Сооружение это было несложным: десяток длинных швеллеров уложили в ряд над рекой и с испода приварили к ним арматуру; под опорными концами балок в скальных лбах просверлили шпуры и забили анкеры. Мост пересёк Хиндар в узком месте — на повороте, а груды глыб, отколотых от утёса на левом берегу, громоздились возле съезда с моста немного ниже по течению.
В начале лета в горах ещё продолжалась весна, ледники таяли, и Хиндар был полноводен. Сапёры обследовали мост и не нашли ничего, внушающего подозрения. Две БМП, составляющие передовую бронегруппу, прикрывая друг друга, переползли на левый берег, визгливо скрежеща стальными траками по стальным балкам, и просигналили, что путь открыт и безопасен.
Неволин спускал свой «Урал» вниз к мосту на тормозах, примериваясь, чтобы точно попасть колёсами на швеллеры. Лучше бы, конечно, грузовик вёл Кощей — у него опыт, а Герман практиковался в рулёжке только дома, в школе ДОСААФ перед призывом. Но сейчас некогда было отвлекаться и будить Кощея. Грузовик скатывался медленно и неумолимо. Под колёсами хрустели мелкие камешки. Герман сосредоточенно смотрел только вперёд.
— Не виляй, косяпорина, — вдруг раздалось рядом. Кощей проснулся сам, протянул левую руку и тоже положил ладонь на руль, опасаясь, что Немец не справится. — Пролезем. У бээмпэшки колея на полметра шире нашей.
«Урал» прокатился по ржавым швеллерам, которые слегка пружинили от тяжести грузовика. Герман видел, как за крылом машины, глубоко внизу, под мост уносятся струи Хиндара — то блещущие, то белые от пены. На выезде с моста Герман дал по газам и вытолкнул грузовик на пригорок.
Отсюда открылся вид на долину. Пологие холмы. Слева под высоким и крутым склоном хребта — речка с бурунами. Невдалеке — обширные руины заброшенного кишлака Хиндж. Дорога обходит кишлак справа, почти под скальной стеной, ограничивающей долину по эту сторону Хиндара. И совсем вдали, недосягаемые, словно не от мира сего, — белые короны Гиндукуша.
Колонна двинулась к селению на прежней скорости пешехода. Впереди шагали четверо сапёров с миноискателями и собакой и два бойца охранения, за ними на расстоянии ползли БМП головной бронегруппы. На крыше второй бронемашины сидели и курили сапёры сменного расчёта. За БМП ехал «Урал» Немца и Кощея; Герман рулил и разглядывал сапёров с их понтовым командиром — прапорщиком в лохматой каске и в чёрных очках.
Кишлак, видимо, расстреляли с вертолётов НУРСами, неуправляемыми ракетами, — остались только развалины, словно какой‑то склад поломанных ящиков для стеклотары: серые дувалы и стены, кучи жёлтых и щетинистых саманных кирпичей, торчащие расщеплённые брёвна, песок… Среди пустых и дырявых глиняных скорлуп стояли пыльные чинары с подсечёнными ветвями. Размерами выделялся чардивал — двухэтажная крепостица местного хана или князя. По углам у неё кособочились обглоданные взрывами грузные башни с округлыми, как на коржике, осыпающимися зубцами.
Сапёрный расчёт поравнялся с развалинами. Передовая БМП повернула башню, нацелив пушку на руины; бойцы охранения внимательно рассматривали кишлак — Герман даже издалека видел, как они напряжены. И вдруг собака сапёра‑вожатого подняла морду от колеи и залаяла в сторону селения. «Унюхала чужака?..» — подумал Герман. И тотчас слева из развалин ударил пулемёт, а потом сразу торопливо застучал другой.
Дорога вспенилась фонтанами пыли. Собака взвизгнула и закувыркалась на колее. Сапёры и бойцы охранения кинулись пластом на землю, будто нырнули, и непонятно было, живы они или убиты. БМП гулко забренчала под очередями. Над развалинами с граем взвились испуганные стаи ворон.
— Зас‑сада, ё‑моё!.. — охнул в кабине Кощей. — Тормози!
Герман увидел, как на загривке второй бронемашины, которая катилась перед его грузовиком, всполошились солдаты сменного расчёта.
— Всем с брони! — закричал им понтовый прапор в лохматой каске.
Солдаты дружно посыпались с крыши БМП на дорогу; они падали под защиту камней на обочине и, лёжа на брюхе, сразу пристраивали автоматы для стрельбы по кишлаку. Герман вдавил педаль тормоза. Заскрипев, «Урал» остановился. А БМП, скинув пассажиров, шаркнула гусеницами и с рёвом устремилась к селению, воинственно выдувая вверх толстую струю чёрного дизельного выхлопа. Рядом с Германом Кощей свирепо заворочался с боку на бок, вдеваясь в «броник» на «липучках» и натягивая разгрузку‑«лифчик».
— Вали отсюда назад! — крикнул водилам «Урала» лежащий на дороге прапорщик в лохматой каске и солнечных очках. — Давай к мосту!
Впереди забабахали выстрелы башенных пушек обеих БМП. Развалины кишлака начали быстро зарастать пыльными кустами разрывов. Со звуком откупоренных бутылок сработали гранатомёты дымовой завесы — они кинули снаряды в глубину селения. Прятать бронемашины за дымовым экраном было уже поздно — слишком малым оставалось расстояние до противника, но зато можно было погрузить «духов» в толщу глухой химической мглы, чтобы ничего не видели перед собой. Из геометрически правильного лабиринта глиняных коробок полезли тёмные и плотные клубящиеся тучи.
На фоне бурного дымового потока две БМП, ярко освещённые солнцем, одинаково развернулись поперёк дороги и слаженно, как на учениях, лупили из автоматических пушек по развалинам Хинджа.
— Крас‑сотки! — злобно и удовлетворённо хмыкнул Кощей.
И вдруг пыльные взрывы вскочили на правой обочине дороги, за кормой бронемашин. «Духи» ударили из гранатомётов с противоположной стороны — со спины. Видимо, они засели где‑то под скальной стеной, ограничивающей долину: с этой позиции они могли обстреливать БМП с левого борта и с тыла. Задняя бронемашина прикрывала собой переднюю — ей и достались обе долетевшие гранаты. Одна ударила в каток, а другая — в угол кормы.
БМП подбросило и до холки окутало беглым пламенем взрыва. Потом пламя исчезло, и Герман увидел, что гузно бронемашины замято и дочерна опалено, створка десантного люка начисто сорвана, а крышки других люков распахнуты и вывихнуты кумулятивным ударом. Контуженая машина дёрнулась, видимо, пытаясь развернуться, но лопнувшая левая гусеница со звоном потекла с катков и, лязгнув, замертво расстелилась в пыли на колее.
«Урал» с клокочущим мотором по‑прежнему стоял на дороге, нелепо возвышаясь над лежащими сапёрами уцелевшего расчёта. Немца ошарашила стремительная гибель БМП, а Кощея — взбесила. Он выставил ствол автомата в открытое окно двери и дал несколько очередей в сторону скал.
— Ты по кому там?.. — не понял Немец.
— Басмачи, с‑сука, в пещеры забились!
Герман знал, как на угрозу реагируют парни, которые давно служат в Афгане и побывали в боях: мгновенная перегруппировка и ответная агрессия — встречный огонь, атака, свалить врага и тотчас добить. Ни секунды на размышления. Сразу прыжок. Сразу удар. Нападение — лучшая защита.
— Дави на педулку, дятел! — рявкнул на Немца Кощей. — Сдавай задним ходом! «Духи» щас колонну херачить начнут!
Автоколонна остановилась, как только началась стрельба в кишлаке, и затем начала пятиться. На левый берег реки успели заехать семь грузовиков, и теперь они реверсом выползали снова на мост, убираясь из гибельной долины перед Хинджем. Движение фургонов через мост задом наперёд, такое неестественное и даже сюрреалистичное, казалось обратной промоткой какого‑то кошмарного и невыносимого кино.
Водилы «Уралов» и «зилков» не разобрались, откуда стреляют «духи», но поняли, что вслед за БМП «бородатые» примутся из тех же гранатомётов жечь грузовики. У душманов порой появлялась хорошая артиллерия — ПТУРСы или полевые орудия, лёгкие японские пушки‑безоткатки. И точно: в воздухе по‑разбойничьи засвистало. Вдоль дороги, разбрасывая камни, взметнулись клубы окутанного пылью пламени — «духи» взялись окучивать колонну. Для грузовиков правый берег Хиндара теперь означал спасение.