Рома словно нехотя убирает с моей талии руки и делает шаг назад. Я дезориентирована, всклокочена и возбуждена.
Между ног пожар, и мне срочно нужен огнетушитель. У Дроздова он точно есть. Опускаю глаза примерно туда, где должен быть его пах.
— Я передумал, — тихо говорит Рома и щёлкает выключателем. Приходится зажмуриться, чтобы не ослепнуть.
— Что ты? — произношу, не веря своим ушам.
Кажется, у меня слуховые галлюцинации. Я даже обидеться не успеваю. Таращусь на него в шоке, сложив у лица ладони домиком.
Губы покалывает, подбородок саднит от постоянного трения с щетиной Дроздова. Рома выглядит не менее помятым. Я успела вытащить его рубашку из-за пояса, расстегнуть несколько пуговиц и знатно покопаться в его волосах.
Дроздов из стороны в сторону качает головой и отступает на шаг. Я, наоборот, двигаюсь вперёд.
— Сегодня ничего не будет, Лена.
— Это ещё почему? — искренне недоумеваю я. — Включил свет и понял, что я не так уж и хороша? Непохожа на твою бывшую — супермодель? Ноги коротковаты?
— При чём тут она? — морщится Рома, поправляя свои брюки.
— Ты же хочешь, — стреляю глазами вниз. — Я тоже. В чём проблема? Или что? Это месть? Возбудим и не дадим? У меня, между прочим, секса не было почти четыре года!
На конце фразы почти кричу, тыча указательным пальцем в грудные мышцы Ромы. Он ловко перехватывает мои руки и аккуратно встряхивает. Наклоняется для поцелуя, от которого я мастерски уворачиваюсь.
Всё! Закончились поцелуйчики!
— Я тоже тебя хочу. Твою мать, Лена… — Дроздов запускает пятерню в свои волосы, взлохмачивая их ещё больше, и смотрит на меня, опустив подбородок. — Мне стоило огромных усилий оторваться от тебя.
— Не стоило их и прилагать! — фыркаю капризно.
— Наш первый раз не должен быть вот такой. Впопыхах и по пьяни. Зачем? Чтобы ты утром по-тихому сбежала, пока я буду спать? А потом делала вид, что ничего не было?
— Я бы так не сделала.
— Уверена?
Не уверена. Потому что уже сейчас, при ярком свете, секс с Дроздовым мне не кажется такой уж хорошей идей. Голова кружится, в горле першит, но я всё равно чувствую себя обманутой.
Складываю руки на груди и отворачиваюсь.
— Я хочу пить.
Надеюсь, он пойдет на кухню, а я сбегу. Прямо как в его недавнем сценарии.
— Обиделась? — спрашивает участливо, вновь приближаясь.
— Естественно нет! На что тут обижаться?
— Вот и отлично.
— Вызови мне такси, — произношу обречённо, видя, что никуда Рома не собирается и словно специально перегородил путь к двери.
— Не-а. Не дождешься, Канарейкина.
— Зачем я тебе, Рома? В крестики-нолики играть будем? У меня упало всякое желание.
— Хватит ворчать. Я тебя никуда не отпущу, я тебя всё так же очень хочу. И знаю, чем мы сейчас займёмся.
Дроздов обнимает меня за плечи и разворачивает в сторону единственной тёмной комнаты. Когда включает свет, вижу, что он задвинул диван в дальний угол, а одну стену преобразовал в домашнюю фотостудию. Большую часть комнаты занимает аппаратура студийного света и несколько фотофонов. На журнальном столике лежит огромный открытый рюкзак, а рядом фотоаппарат и несколько объективов.
— Ты сказала, что нефотогенична, я хочу доказать обратное, — касаясь губами моего уха, шепчет Рома.
Стряхнув с себя его руки, прохожу в глубь комнаты. Рассматриваю аппаратуру, провожу по чёрной поверхности пальчиком. Ни пылинки.
— Ладно, — произношу, круто развернувшись.
— Так легко? — выгибает бровь Дроздов.
Какой же он шикарный. Высокий — под два метра, широкая спина, стальной пресс — я его пощупать успела, каменная задница. На лицо так вообще предел моих мечтаний, с искусанными мной же губами. Идеальный самец, решивший опрокинуть меня во благо. Иногда повышенная правильность бывает жирным минусом.
— Только у меня есть условие. — Завожу руки за спину и одним движением расстёгиваю несложный замочек, вытаскиваю через лямки топа лифчик и бросаю опешившему Дроздову. — Это будет эротическая фотосессия. Давно о такой мечтала.
Глава 16
Дроздов опускает глаза и с интересом рассматривает простой чёрный лифчик, оказавшийся в его руках.
Чертовски спокойно и внимательно. Он там натальную карту читать собрался, или что? У него перед глазами моя грудь, отделённая от него тонкой тканью в рубчик вместо сантиметрового слоя полорона. И он всё ещё возбужден. В отличие от него, я таращиться не переставала.
— Ты серьёзно? — говорит Рома и наконец смотрит прямо на меня.
Кружит глазами по моему лицу, старательно избегает смотреть ниже подбородка — истинный джентльмен. Совсем не улыбается, как недавно. Зато у меня настроение на порядок выше подпрыгнуло.
Значит, мучиться будет. Не совсем безразличен к моему частичному оголению.
Безразличным я его никогда и не считала, даже тогда, на первом курсе, было видно, что нравлюсь ему. Только, когда тебя в порыве страсти отстраняют и велят попридержать коней, чувство не из приятных. Самооценка так вообще свалилась к нашим ногам. Вот, надо восстановить.
— Более чем. Хочу иметь такие фотографии на память. Когда буду на пенсии и обзаведусь внуками, буду вздыхать и смотреть на себя красивую. Думать: вот было время, когда я была так хороша!
Я присаживаюсь на высокий барный стул, стоящий в центре комнаты среди фотоаппаратуры и откидываю за спину волосы. Дроздов следит за каждым моим движением. Медленно проходится языком по нижней губе, слизывая вкус нашего недавнего поцелуя.
Делаю то же самое.
Между нами даже воздух искрит. Возбуждение никуда не уходит, оно лишь нарастает.
— На память, значит, — словно в неверии качает из стороны в сторону головой Рома.
— Именно. Может, даже в рамку вставлю и на стену повешу. Как мне сесть? Может, снять обувь? — Позирую, вытягивая вперёд ноги.
Рома опускает взгляд на мои голые, выглядывающие из-под джинсов лодыжки. Я смотрю на его руки, комкающие лифчик. Спокойным он теперь не выглядит. Его тоже заводит эта игра. Я уверена.
— Ладно.
— Ладно? То есть спать ты со мной не хочешь, а фотографировать полуголую — так всегда готов?
— Я не говорил, что не хочу тебя, Канарейкина. Ты опять всё переврала и перевернула вверх ногами. У тебя талант, — устало произносит Дроздов и, аккуратно сложив мое белье — чашечка к чашечке, опускает его на стол.
На несколько секунд упирается кулаками в столешницу, а потом резко выпрямляется.
Берётся за пуговицы на рубашке и медленно, сверху вниз, начинает их расстёгивать. Приподнимаю брови. Сердце бешено стучит.
— Я ещё и готовлю неплохо. Тоже можешь записать к талантам и в колонку плюсов, почему выгодно быть моим фиктивным мужем.
— Ага, продолжай. А то маловато плюсов, — усмехается Рома. Опускает подбородок и расстёгивает манжеты. Сглатываю.
— Ты чего это делаешь?
Он ведь не собирается сверкать передо мной стальным и рифлёным, как доска для стирки у моей бабушки, телом?
— Уравниваю условия.
Рома действительно раздевается. Стягивает рубашку с плеч и, небрежно скомкав, бросает мне тёмный клубок ткани. Ловлю на автомате, не переставая таращиться на совершенство передо мной. Ещё немного, и слюни пускать начну. Это либо алкоголь, либо я действительно очень давно не видела рядом с собой полуобнажённое мужское тело. Идеальное тело. Даже лучше, чем он выставляет у себя в социальных сетях.
Тёплая волна вновь накатывает, концентрируясь внизу живота, и я уже не кажусь себе такой смелой и раскованной как десять минут назад.
У Дроздова шесть не явно выраженных кубиков пресса, аккуратная дорожка волос, скрывающаяся под поясом тёмных строгих брюк и, как вишенка на торте, фактурные косые мышцы.
— Сколько ты пахал в спортзале, чтобы добиться такого эффекта? — спрашиваю глухо, не поднимая глаз.
Рома хмыкает и делает ладонью движение, переманивая моё внимание чуть выше. К его довольному, буквально трескающемуся от улыбки, лицу.
— И не перестаю пахать по сей день. Теперь ты… — кивает в мою сторону.
Дроздов проходит в глубь комнаты и встаёт напротив. Берёт из рюкзака один из фотоаппаратов и начинает возиться с аппаратурой, подсоединяя провода к удлинителю.
Вспышка. Комната заливается холодным искусственным светом, и мне приходится прищуриться, чтобы не ослепнуть.
— Что я?
Чувствую по колыханию воздуха — Рома приближается.
Я всё ещё продолжаю сжимать в руках его рубашку и неосознанно тяну носом приятный цитрусовый запах Роминой туалетной воды. Он кружит голову не хуже текилы. Моего плеча касаются тёплые пальцы, порождая на теле колонии мурашек. Губы сами собой приоткрываются, ресницы опускаются. Меня пробивает дрожь. Рома скользит вверх по ключице, к скуле и зарывается ладонью в мои волосы.
Поднимаю вверх лицо. Мы опять будем целоваться? Я очень хочу. Очень-очень.
— Раздевайся, — шепчет искуситель Дроздов прямо мне на ухо и, скользнув по нему языком, отстраняется. Возмущённо распахиваю глаза.
— Не буду.
— Как это не буду? Эротику я не снимаю, Лена. А вот легкое ню — бывало. Нечасто, но обычно мои модели были обнажены. Он смеётся надо мной и берет на слабо?
— Хочешь, чтобы я сняла топ?
Алкоголь с бешеной скоростью бежит по моим венам, придавая смелости и безрассудства. А может, текила не имеет к этому никакому отношения, и всему виной горячие и полные обожания взгляды Дроздова, которые он украдкой бросает на меня весь вечер. Да что вечер — которые он старательно прячет от меня с самого первого курса.
— Хочу, — хрипло выдает Рома и поднимает вверх фотоаппарат, пряча от меня своё лицо и подлинные эмоции.
В полной тишине, нарушаемой только нашим дыханием, несколько раз звучит щелчок затвора. Заворожённо смотрю в объектив и смачиваю пересохшие губы языком. Рома не торопит. Ждёт моего решения. Продолжает время от времени регулировать аппаратуру, выставлять нужный ему свет и нажимать на кнопку спуска на фотоаппарате. Когда он поднимает руки, грудные мышцы и пресс приходят в движение. Искусственный тёплый свет играет на них в светотени, заставляя мой мозг раз за разом вбрасывать в кровь гормоны. Когда Рома отворачивается, мой взгляд жадно ощупывает его широкие плечи, рельефную спину и спускается вниз, к каменой заднице и двум ямочкам над ней.