Сколько людей по своей воле каждую ночь ложатся в одну постель с человеком, к которому ничего не чувствуют? Ждать ответа на вопрос мучительно. Ждать его, сидя верхом на Роме, — ещё хуже.
Затравленно вскидываю глаза на Дроздова. Он смотрит в ответ очень внимательно, словно читает меня как раскрытую книгу. Да я почти уверена, что на лице у меня всё написано.
Разочарование. Обида. Боль.
Сердце пополам.
— Знаешь, я, наверное, не хочу слышать ответ на этот вопрос.
— Лена…
— Потому что и так его знаю, — выдаю сипло. — Ты не обязан оправдываться. Мы же не выбираем тех, к кому появляются чувства.
Голос предательски дрожит, и я делаю небольшой и незаметный вдох. Приказываю слезам залезать обратно, не время нюни распускать. Реветь перед ним не собираюсь. Хватит. Я самодостаточная женщина, просто опять влюбилась не в того парня.
Завтра проснусь опухшей и некрасивой, да и вообще…
Кого я обманываю? Поплачу в ванной, как только уснёт. Или сбегу.
Собиралась решить всё на берегу, вот и решаю. Если что, в любой момент могу вылететь за дверь, поймать такси и сделать Дроздову ручкой. Тогда сделаю ей же и работе.
А теперь уехать я хочу в несколько раз сильнее. Мне очень нужно уехать, как можно дальше.
Внезапно Рома протягивает руку и нежно касается пальцами моей щеки. У меня мурашки бегут по затылку от этого чувственного и неожиданного касания. Ведёт почти невесомо по коже, заставляя смотреть точно ему в глаза.
Я уже плохо вижу его лицо из-за слёз-предателей.
— Такая ты дурында, я не могу, — говорит Рома и потом неожиданно широко улыбается. Вокруг его усталых сонных глаз собираются мелкие морщинки-лучики.
И выглядит он сразу так по-родному, по-домашнему. До щемящего чувства в разбитом — опять — сердце. К такому можно свалиться на грудь и зарыдать белугой, а ещё не страшно попросить жениться понарошку. Как я когда-то и сделала.
— Это всё, что ты можешь сказать? Обзываться? Если да, то пусти меня. Я вызову такси. Пока их не заняли малолетки, возвращающиеся после клубов, и цены не взлетели до небес.
— И куда ты собралась, скажи пожалуйста?
— Домой! Ай!
Мир стремительно переворачивается, и я внезапно оказываюсь придавленной спиной к мягкой обивке дивана. Сверху наваливается совсем не легкий Дроздов, мастерски раскидав мои коленки своими. Недвусмысленно вжимается бёдрами в развилку моих ног. Устраиваясь поудобнее, сползает немного ниже, чтобы наши лица были на одном уровне.
Ошарашенно всматриваюсь в его светло-карие глаза в обрамлении пушистых, словно у девчонки, ресниц. Взгляд соскальзывает на полные губы Дроздова, манящие близостью, мягкостью и воспоминаниями, какими потрясающими они были на вкус.
Рома опускается ниже, ставя предплечье рядом с моей головой, касается кончиком носа моего.
— Что ты делаешь? — шепчу тихо-тихо.
— Видишь ли, Канарейкина, я никуда не планирую тебя отпускать, — бодая мой нос, произносит Рома. — Ни сегодня, ни вообще. Сдуваюсь как воздушный шарик. Господи, как я устала от этих эмоциональных качелей.
Моя первая влюблённость в подростковом периоде и то так не укачивала.
— И зачем тебе это? Я твой пластырь, чтобы заклеить кровоточащую от Филатовой рану? Я не хочу быть заменой кому-то…
— Ты видишь сейчас где-нибудь здесь Таньку? — кажется, Дроздов, начинает терять терпение. Иначе почему его зубы только что клацнули в опасной близости от моего уха?
Сжимаюсь, упираясь руками в его голую, горячую как кипяток, грудную клетку. Но сдвинуть эту гору тестостерона не получается. Он только сильнее наваливается, вдавливаясь своим телом в очень чувствительные точки на моём.
Думать, когда на тебе лежит полуголый сексуальный мужик, затруднительно. Потому что не только у них кровь от головы отливает.
— Хочешь ей позвонить? Она прибежит, с радостью! Можем и на свадьбу позвать! А вместо первой брачной ночи можешь проводить её до дома. Чего ты улыбаешься, Ромочка? Весело тебе?
— Канарейкина, ты очень мило меня ревнуешь к каждому столбу. И почему-то совсем не замечаешь, что я давно и безумно в тебя влюблён.
Широко распахнув глаза, замираю, приоткрыв рот. Щёки начинает жарить, а в носу опять щиплет. Рома улыбается ещё шире, довольный произведённым эффектом.
— Если это просто лапша для моих ушей, лучше забери свои слова обратно. Пока я не…
— Пока ты что?
Пока я окончательно не превратилась в солёную лужу. Потому что от его слов слёзы, которые только-только начали высыхать, решили брызнуть с новой силой.
— Не плачь, — бормочет Рома, и аккуратно стирает быстро вытекающие капли из уголков моих глаз. — Ты мне понравилась ещё на первом курсе, думаю, для тебя это не новость. Светилась как звезда, очень громко смеялась и выглядела как с картинки. Тебя было сложно не заметить. Потом я втрескался в тебя как третьеклассник в самую красивую девочку в классе. Когда ты была рядом, я начинал заикаться, краснеть и потеть… ужасное время.
Я нервно улыбаюсь, облизывая губы.
— Продолжай.
— Свидание у нас вышло фиговым, сама знаешь. Поцелуй — тоже так себе. Я тебя не виню за то, что тогда сбежала, знаешь, ты тоже целовалась не так уж и шикарно, как думаешь…
— Ах ты!
— В общем, я запретил себе мечтать о Лене Канарейкиной, но никогда тебя не забывал. У тебя была своя жизнь, за которой я наблюдал с периферии, у меня — своя. Давай не будем оглядываться, Лена. Завтра мы с тобой идем в загс. И я чертовски счастлив, что тогда, в полной аудитории студентов, ты решила подойти с этой безумной просьбой именно ко мне. Потому что дала нам шанс вновь познакомиться.
— Я тоже счастлива. И тоже влюблена! — спешу вставить в его пламенную речь и своё признание. Не такое романтичное и красивое, как его, но от всего сердца. Искреннее.
— Вот и отличненько. Может, теперь поспим? — Уткнувшись в своё плечо, Рома старается спрятать зевок.
— Может, ты поцелуешь меня, Дроздов? — спрашиваю сипло. — Мы давно не тренировались, а завтра нужно это сделать перед целой толпой зрителей.
— Нас номинируют на Оскар, Канарейкина, — шепчет в ответ Рома и смотрит не отрываясь.
Медленно приближается к моим губам и зависает буквально в миллиметрах от них. Опять дразня. Настоящая пытка! Его дыхание щекочет чувствительную кожу, заставляя пальчики ног поджиматься. Впиваюсь ногтями в плечи Дроздова, пытаясь притянуть его немного ближе.
— Вау.
— Чего вау?
— Ты выпрашиваешь у меня поцелуи, Лена. Буквально требуешь. А как же до свадьбы «ни-ни»?
— Просто заткнись и целуй!
Тихо смеясь, Рома выполняет мою требовательную и нетерпеливую просьбу. Целует.
Настойчивые губы прижимаются к моим, а язык Дроздова без прелюдии скользит в рот, снова и снова сталкиваясь с моим.
И становится совсем не важно, как пройдет завтрашний день. Совсем не важно, придется ли мне улететь через сутки или всё-таки получится остаться. Именно сейчас, распластанная и прижатая к дивану, целуясь до нехватки кислорода и белых мушек в глазах с Ромой Дроздовым, я чувствую себя самой счастливой. Самой влюблённой и любимой. Самой живой.
Прищурившись, пытаюсь приподняться на локте. Комната-студия залита ярким солнечным светом и сейчас одинаково может быть и пять часов утра, летом светлее рано, и двенадцать часов дня. А это бы значило, что мы проспали регистрацию нашего уже маловероятно, что фиктивного брака.
Оглядываюсь.
Где-то в квартире трезвонят телефоны. И я без понятия, где они. Мы с Дроздовым сплетенные в одно целое на узком неразобранном диване и еле шевелимся.
— Ром, нас, наверное, ищут.
— Без нас не начнут. Иди ко мне.
Рома, не открывая глаз дергает меня назад, укладывая мою голову себе на голую грудью. Ночью мы лениво и вкусно целовались до стертых и припухших губ. Исследовали руками тела друг друга, наплевав на все блоки и запреты, которые сами себе понаставили.
Я влюблена, счастливо и мне хорошо. Несмотря на то, что тело ватное и плохо слушается. Волосы на голове свалялись в колтун, а губы горят и пощипывает. Не удивлюсь если на моей шее есть несколько бордовых засосов.
— Свадьба, — решаю напомнить, пока Рома приподнимает мои бедра так, чтобы я забралась на него сверху. И теперь я лежу на нем, устроив подбородок на ладонях, вглядываясь в сонное и такое родное лицо.
— Поцелуй меня и встаем.
— Я еще не почистила зубы!
— Мне плевать, хочу тебя всю. Настоящую.
Пытаюсь прикрыть рот ладонью, и вывернуться из загребущих рук Дроздова. Он с легкостью подтягивает меня выше к себе, задевая пальцами ребра. Вызывает у меня щекотку неконтролируемый смех, при этом сам лениво улыбаясь. Смотрит из-под опущенных пушистых ресниц и столько в его взгляде неприкрытой нежности, столько еще несказанных слов, не озвученных чувств. Но мне хватает и взгляда.
Я на миг теряюсь, забывая, как выгляжу. Только что проснувшейся, помятой после бессонной ночи и мечтающей о душе. Все отходит на второй план. Есть только Дроздов, его руки, его губы, он весь! И кажется, что он весь душой и телом мой.
Прижимаюсь к его губам своими, в весьма целомудренном поцелуе. Ромины веки падают и от блаженно закрывает глаза, отдаваясь моменту, как он любит, и явно надеясь на что-то больше, чем просто касание губ.
Пока он мечтателен и дезориентирован, выскальзываю из его рук и стуча босыми пятками убегаю в сторону ванной. Перед тем как закрыться, хватаю со стола трезвонящий телефон и хихикая хлопаю дверью.
— Это против, Канарейкина! — звучит с той стороны разочарованный приглушенный стон. — Открывай. Мы не закончили.
— Нет-нет.
— Считаю до трех и вхожу.
Для верности прокручиваю замочек на ручке. Но он предатель, не особо то защищает меня от возбужденного и пышущего тестостероном мужика. Потому что его с легкостью можно открыть с другой стороны, воспользовавшись, например ножиком или ножницами.
— Нам нельзя вместе в душ, Ромочка. Посмотри на часы!
— Мы по-быстрому. Много времени не отниму.