Рядом с парой – изображение девушки в голубом платье. Платье очень похоже на то, которое досталось Олесе. Здесь оно без вышивки, а жасмин лишь в венке и букете, который лежит на коленях. На следующей картине пастух с дудочкой, который выгуливает пару овец. Она выбивается из общего ряда. Ее рама почему-то пыльная и не такая броская, как у других. И молодожены, и девушка, и другие портреты – еще есть загорелый кузнец с мечом и мечтательный летописец с книгой – смотрят прямо на зрителя. Только пастух сидит вполоборота и смотрит на овец. Серый пару секунд любуется им и идет к выходу.
Вот и женщина с плющом, которая привлекла Серого в прошлый раз. Или же это не та картина? Серый бегло оглядывается, но другой такой женщины в кремовом платье, похожем на платье мамы, больше нет. Он не удерживается и протягивает руку, касаясь полотна. Это до чертиков странно, но память настойчиво подсказывает, что здесь не хватает ребенка.
– Доброе утро, Сергей Алексеевич. Заблудились? – раздается голос за спиной, и Серый в испуге оборачивается, отдернув пальцы.
Юфим стоит у входа в галерею, аккуратный и ослепительный. По привычке – спиной к солнцу, отчего лицо прячется в тени длинной челки и становится вновь неразличимым. Каждый его разворот, каждое движение сочатся легкостью и силой, словно это не он едва шевелился еще сутки назад.
– М-м… – Серый не знает, как себя вести, и поэтому отвечает взаимной вежливостью. – Доброе утро, Юфим Ксеньевич. Я не заблудился. Просто стало любопытно… Это же не запрещено, нет?
Он бросает на хозяина быстрый настороженный взгляд. Тот улыбается.
– Нет, конечно, любоваться портретами не запрещено. Собственно, для гостей мы их и повесили, чтобы они приобщались к высокому искусству. Увы, пока полюбопытствовали только вы.
Юфим ведет себя спокойно и приветливо. Серый немного смелеет.
– Я заметил, что платья…
Юфим расцветает от удовольствия и подскакивает, хватает за руки. Кожа у него вновь теплая и живая.
– О, вы заметили? Что вы заметили? Не томите, расскажите же!
– Ну… – Серый даже слегка шокирован таким напором. – Вы подарили такие же наряды… Только с вышивкой.
– И-и? – с предвкушением тянет Юфим.
– И… И я помню, что на картине с плющом в прошлый раз был ребенок, а сейчас его нет, – говорит Серый.
Юфим разочарованно отпускает его и отступает.
– И только?
– А вам мало? – удивляется Серый.
У него мелькает мысль спросить про пыль на картине с пастухом, но Юфим тяжело вздыхает, смотрит на него, словно тот ляпнул глупость, и меняет тему:
– Пойдемте, Сергей Алексеевич. Завтрак стынет, а вам нужно набраться сил. Вы основательно выложились. По правде сказать, мы не ожидали, что вы проснетесь так рано.
Он разворачивается и идет в столовую. Серый послушно бредет следом, сгорая от любопытства.
– А что я делал, если не секрет?
– Не секрет, – легко отвечает Юфим.
На мгновение у Серого даже сбивается сердце – неужели ему расскажут?!
– Вы нас отблагодарили за пчел, и это была замечательная благодарность, – сверкает улыбкой Юфим.
Из его улыбки отчетливо выглядывает ехидца, точно такая же, как у Зета. Серый ловит в застекленной дверце шкафа отражение своих черно-белых прядей и понимает – над ним тонко издеваются. Не зло, скорее так шутит хозяин над своим псом, чтобы полюбоваться на забавную морду. Но желание продолжать разговор пропадает, и дальше они идут молча.
В столовой сидит Зет. На столе уже расставлен завтрак: молочная каша, сыр, оладьи, политые вареньем, чай. Серого и Юфима Зет замечает не сразу – сдвинув приборы в сторону, он увлеченно читает. Книга такая толстая, что при желании ею можно убить.
– Зет Геркевич, я же просил вас не читать во время еды, – раздосадованно говорит Юфим и садится рядом. – Это вредно для пищеварения!
Зет забавно, совсем по-человечески вздрагивает и торопливо захлопывает книгу. На обложке мелькают крупные золоченые буквы «Поэмы Гесиода. Теогония. Труды и дни. Щит Геракла».
– Юфим Ксеньевич, я глянул всего лишь одним глазком! Право слово, не смотрите на меня так осуждающе!.. – уверяет он, откладывая том куда-то в сторону. Рядом нет ни тумбочки, ни отдельного столика. Куда исчезает книга – непонятно. – О, доброго утра, Сергей Алексеевич, как ваше самочувствие?
Серый от этого вопроса моментально сникает, плюхается на свое место и молча берет ложку. Надо бы злиться, но отчего-то не получается даже удивиться.
Близнецы переглядываются.
– Видимо, это многозначительное молчание стоит расценивать как обиду на ваши незначительные изменения? – спокойно уточняет Зет.
– Сергей Алексеевич, право слово, это такие мелочи! – восклицает Юфим.
– Мелочи?! – все-таки вскипает Серый. – Волосы я еще как-то смогу объяснить, но глаза? С глазами-то что делать?!
– А что не так с глазами? – по-детски наивно изумляются близнецы.
– Они другого цвета! – рявкает Серый. – Что вы со мной сделали? Зачем это?
– Сергей Алексеевич, ну что вы так нервничаете? – миролюбиво говорит Юфим. – Скушайте оладушку и успокойтесь.
– Я не могу успокоиться! Как я в таком виде к маме приду? Что скажу?
– А разве у нее есть причина для вопросов? – безмятежно спрашивает Зет.
– Хватит издеваться! Что вы со мной сделали?!
– Что вы, никаких издевок! Сергей Алексеевич, вы переутомились, долго спали, вам просто что-то причудилось спросонок, – очень серьезно отвечает Юфим и вытаскивает из кармана небольшое прямоугольное зеркальце. – Вот, посмотрите, пожалуйста.
Серый недоверчиво смотрит на себя, моргает, вертит головой, но в зеркале отражаются его родные синевато-серые глаза с самой заурядной челкой. От всех изменений осталась лишь другая стрижка, короткая на затылке, с удлиненными прядями на лбу.
– Я же видел… – бормочет Серый, поднимая потрясенный взгляд.
У хозяев одинаковые, очень красивые нездешние лица, он уверен в этом. Да, можно увидеть одинаковые губы, носы, подбородки… Но воедино ничего не складывается, как он ни всматривается.
– Вы просто не проснулись. Кушайте, пожалуйста, а не то остынет, – хором отвечают Зет и Юфим и улыбаются так доброжелательно, что у Серого пропадает всякое желание задавать еще какие-то вопросы и спорить.
Разве с хозяевами вообще можно спорить?
Руки сами, словно в дурном сне, тянутся к ложке, рот закрывается, и Серый молча приступает к каше.
Глава 7
Серый выходит из рощи прямо к кладбищу и тут же попадает в теплые объятья мамы. Она беспокойно гладит его по голове, осматривает, ощупывает – и страх в ее глазах угасает, превращается в тлеющие угли.
– С тобой все хорошо? Они ничего не сделали? – на всякий случай уточняет она. – Почему так долго?
Серый все еще чувствует себя стеклянной фигуркой, которую завернули в мышцы и кожу. Но он не признается маме в этом даже под угрозой расстрела. Ей без того хватит беспокойства… Стоп. Он ушел в поместье к двум подозрительным типам, ушел на ночь, исчез почти на сутки. А мама не пошла проверять, что там делают с ее сыном?
– М-м… – неопределенно тянет Серый и недоверчиво смотрит на маму.
– Ты постригся? – она ерошит короткие волосы на затылке и въедливо уточняет: – Так что ты там делал столько времени?
Со стороны усадьбы раздаются плавные звуки вальса. Хрустальные короткие переливы рояля текут, словно ручей по камням. Через мгновение к ним присоединяется тягучее пение терменвокса.
Серый страстно хочет сказать правду, но… Но зеленые, не тронутые хмарью деревья шелестят над головой, а внизу его дожидаются теплый дом, вкусная еда и безопасность. А если мама узнает, что с ним что-то сделали, то это все придется бросить и вновь попасть в бесконечную гонку с хмарью. А Серый так устал ходить с постоянной оглядкой… И ему на самом деле могло просто показаться…
– Струны в рояле помогал менять, – брякает Серый наобум. – Жутко сложная работа. Еле-еле втроем справились.
– Что, целые сутки работали? – хмурится мама.
Серый кивает.
– Так струн много! Рояль же!
– Понятно. Почему ночевать не пришел? Я волновалась!
– Ну… это… – Серый мнется, отводит взгляд. Ему решительно нечего сказать в свое оправдание.
Мама придумывает объяснение сама:
– Отметили окончание работы, да? Пили? Курили? Не отводи взгляд, я вижу, когда ты врешь!
Серому и не хочется врать, но признаться в потере памяти язык не поворачивается. Поэтому он молчит и виновато смотрит в землю. Мама убеждается в своей догадке и развивает тему:
– Что пили? Водку? Виски?
– Мам, ну какая водка? Какой виски? – слабо возмущается Серый. – Хозяева такое не пьют!
– Понятно. Вина наклюкались, – заключает мама и дергает его за ухо. – Вкусно хоть было?
Серый обиженно трет ухо, сопит и бормочет:
– У них все вкусное…
Мама дергает его за ухо еще раз и отпускает, окончательно успокоившись.
– Ладно, горе ты мое, пошли домой.
Серый озадаченно моргает.
– Это все?
– А что еще я должна сказать?
– Ну… Сказать, почему ты не пошла проверять меня? – растерянно спрашивает Серый.
На лицо мамы наползает сложное выражение.
– Я хотела. И пошла, – говорит она и задумчиво смотрит куда-то в деревья. – И дошла. Хозяева сказали, что ты устал и спишь. Я поняла, что все хорошо, и вернулась.
Серый не верит своим ушам.
– Ты вот так просто развернулась и пошла назад?!
– Да? – неуверенно, как-то вопросительно отвечает мама. Ее взгляд останавливается на Глаше, которая бредет к кладбищенским воротам, и неуверенность соскальзывает, словно шелуха. Даже голос меняется, становится оживленным и веселым. – Ой, ты знаешь, у меня для тебя хорошая новость! Траву косить уже не надо – мы прошлись по домам и нашли кучу корма!
Серый, испуганный ее поведением почти до икоты, только и может, что кивнуть.
Глаша спокойно бродит почти у самой кладбищенской ограды, и мама, спохватившись отводит ее подальше. Пока она привязывает повод к другому дереву, Серый ждет, глядя на могилы. Надгробия спокойно стоят на своих местах, цветы и венки чуть шевелят листьями на ветру. Царит воистину мертвая тишина. Ни одного ворона, там вообще не слышно ни единой птицы – только шелест ветра в ветвях да со стороны леса доносится пение кукушки. Серому очень хочется спросить, сколько ему осталось, но узнать ответ по-настоящему страшно. Здесь все какое-то полусказочное, зыбкое: и