– Я тут молитвенник нашла, может…
– Мам, давай без этого? – морщится Серый и непроизвольно ежится от воспоминаний. – Вот честно, я накушался на всю жизнь.
– Просто мы попали не к тем людям. Настоящая вера – она помогает…
– Мам, хватит.
Мама вздыхает и послушно отворачивается, но Серому все равно хочется сбежать с огорода подальше от ее жалостливо поджатых губ и Верочки, неприлично счастливой и глубоко беременной от человека, который любит делать больно. Куда угодно, хоть в усадьбу к близнецам…
При мысли о хозяевах в животе появляется комок страха. Серый невольно находит взглядом Тимура. Тот копошится в земле и что-то напевает. Он весь измазался, на носу красуется черное пятно.
Судя по олимпийскому спокойствию, с каким Тимур ждет вечера, ему без разницы, как и кто исполнит его желание: восставшие мертвецы, инопланетяне или волшебники – и какую придется заплатить цену. Серый понимает причину. Он-то уже побывал в их руках – и ничего, выжил, вернулся и сейчас вместе с остальными копается в земле, обливается потом и страдает от жары. А что до тревоги… Объективных причин ведь нет? Он ведь прежний?
Но предчувствие ужасного все стынет в жилах и никак не желает исчезать.
Когда тени становятся совсем короткими, а солнце начинает жарить, Прапор снимает шляпу, вытирает блестящую лысину и командует конец работ.
Все заходят в дом. Тимур, Серый и Олеся задерживаются – собирают инструменты и относят их в бытовку. Тимур некоторое время возится с дверью – пытается одновременно удержать инструменты и схватиться за ручку.
– Быстрее, чего копошишься? – капризно говорит девушка, поправляя запястьем свою длиннополую соломенную шляпу, и испуганно отшатывается. – Пчела! Прибейте ее кто-нибудь!
Тимур молча снимает кепку, ловко размазывает незадачливую, залетевшую совсем не в те дали пчелу по стене и с картинным поклоном распахивает дверь. Олеся фыркает, словно норовистая лошадь, задирает нос и заходит внутрь. Тимур смотрит ей в спину и застывает. Серый толкает его в сторону раз, другой и, ничего не добившись, заглядывает ему за плечо.
Солнце льется в небольшое стеклянное окошко под потолком и падает на темный пол. Сверкающие пылинки танцуют в лучах. Не как хмарь, нет. Пыль совсем не напоминает беспощадную ржавую пелену. Она другая, более легкая, волшебная, и Олеся становится совсем иной, войдя в нее. Сквозь светлую бесформенную футболку проступают контуры стройной девичьей фигуры, золотятся тонкие пряди, которые выбиваются из-под шляпы, на едва подернутой загаром коже играет свет и тень – девушка выглядит юной феей, по какой-то прихоти переодевшейся в человека. Она поворачивается легким танцующим па, небрежно бросает ведерко с инструментами в темный угол бытовки, смотрит яркими голубыми глазами, и солнечная пыльца закручивается вокруг каждого ее движения.
– Ну? Чё уставились? – произносит фея и смачно чихает.
Пыль взметается во все стороны, лезет в нос, попадает в разинутый рот Тимура. Тот глотает ее, кашляет и отвечает:
– Ты очень красивая.
Олеся не верит, тянется рукой к шляпе и смотрит исподлобья:
– Ну да, конечно. Полдня работала в огороде, перемазалась, как свинья, потная, непричесанная – красота так и прет!
– Прет, – с глупой улыбкой кивает Тимур. – Ты просто не видишь, как танцует вокруг тебя солнечный свет. У тебя красота такая… природная… Как у лесной нимфы.
Олеся замирает с наполовину снятой шляпой. На ее щеках вспыхивает румянец.
Серый отступает, отчетливо чувствуя себя третьим лишним, делает пару шагов к дому и вдруг в наступившей тишине слышит чужие голоса. Кто-то громко восхищенно ругается прокуренным басом, слышен топот, нервный смех, скрип колес. Они не спускаются с холма, а поднимаются со стороны мертвой деревни, по улице.
Серый напрягается. Это точно не хозяева. Близнецы никогда не издают никаких посторонних звуков, у них подчеркнуто правильная и старомодная речь, лишь иногда можно услышать звонкий смех, синхронный до жути. У них одинаковые молодые голоса, несмотря на то, что Зет зачастую разговаривает чуть ниже брата и с хрипотцой. Они не ходят, а крадутся, словно кошки на охоте. Чтобы они матерились на всю улицу, топоча, словно стадо слонов? Никогда.
– Ну прости, что я такой дурак! – вдруг громко говорит Тимур в ответ на слова Олеси.
Смех вдруг затихает, шаги начинают быстро приближаться, слышится лязг металла. Этот звук узнает любой, кто хоть раз держал оружие, – так звучит затвор, когда его передергивают. Серый разворачивается, толкает Тимура в глубину бытовки и тихо закрывает за собой дверь на крючок. Крючок ненадежный. Хороший рывок – и его не станет.
– Эй, ты чего?.. – изумляется Тимур, но Серый быстро закрывает ему рот ладонью и прижимает палец к губам, делая страшные глаза.
– Чужие! – шипит он.
Олеся и Тимур мгновенно затихают, прислушиваются и тоже бледнеют, услышав голоса:
– Петрович, похоже, это здесь. Смотри, окна мытые!
– Ну пошлите, поздоровкаемся, что ли?
Раздается нестройный хор согласных голосов. Среди них нет ни одного женского.
– Василек, смотри за тачкой, – небрежно бросает бас.
Василек не отвечает.
Скрипят ворота, шаги раздаются совсем близко, наглые, уверенные. Кто-то из чужаков сразу заходит в дом – очень уж характерный скрип у двери, – еще несколько человек осматривают двор и изумленно радуются курам. Серый, Тимур и Олеся напряженно переглядываются. Еще чуть-чуть – и заглянут к ним.
Серый выдыхает. Он прекрасно понимает, что чужие слышали Тимура и не успокоятся, пока не найдут.
– Тимка, нас, кажется, спалили, – шепчет он.
– Ага, – кивает бледный Тимур и смотрит на Олесю. Вид у него становится безумный и отчаянный.
Олеся открывает рот, но Серый с Тимуром дружно прикладывают пальцы к губам и оглядываются. Спрятать ее некуда: в бытовке нет никаких крупных вещей, нет никаких закутков, даже подходящих тряпок. А прятать нужно – мало ли что придет в голову чужим мужчинам. Олеся тоже прекрасно понимает это. Но если парни не видят никакого выхода, то она вдруг с решительным видом шагает к стене, примыкающей к дому, и наклоняется к углу.
Бытовка построена по остаточному принципу, из обрезков панелей самого разного размера и материала. Эта стена собрана из легких пластиковых кусков. Но ни Серому, ни Тимуру не пришло в голову, что часть из них держится без клея и даже двигается почти без шума. Один из таких и снимает Олеся. У Тимура и Серого вырывается вздох облегчения, когда за ним обнаруживается щель между кирпичной кладкой дома и стеной бытовки. Со двора ее не видно – он заложен кирпичом, а с другой стороны – такие же панели.
Олеся маленькая, юркая и с легкостью ящерицы просачивается в узкий лаз. Тимур наклоняется, чтобы поставить панель на место. Они встречаются взглядом, и Олеся вдруг тянется ему навстречу.
– Нашел время! – шипит Серый, когда Тимур углубляет поцелуй.
– Да-да… – выдыхает Тимур, отшатывается и ловко ставит панель на место. Глаза у него пьяные, совершенно шальные.
Шорох и шепот неизбежно привлекают внимание. Шаги на секунду останавливаются.
– Слышал?
– Ага. Это там!
Тимур не слышит и не шевелится, буравя стенку взглядом человека, чьи мечты только что сбылись. И этим выдает Олесю с потрохами. Серый едва успевает вздернуть Тимура за руку и развернуть к себе, когда дверь резко распахивается. Крючок с жалобным треском отрывается и печально виснет в петле.
– Так-так… Кто тут у нас? Мальчики-зайчики. Точнее, голубчики! – тянет бородатый мужик в военной спецовке. В руках у него огромный пистолет, а вид – как у грибника, набредшего на целую поляну боровиков.
Серый с Тимуром беспомощно переглядываются. Да, их застали вдвоем в закрытой бытовке. Но ведь это не причина считать их… Неужели не видно, что они по уши в земле, а в углу стоят грязные инструменты?
– Мы не… – пытается возразить Тимур, но мужик цокает языком и с улыбкой грозит пальцем.
– Разговорчики!
Темное дуло пистолета качается, приказывая выйти. Ребята подчиняются.
– Есть еще кто? – спрашивает он.
– Остальные в дом зашли, – тихо отвечает Серый.
– Ну, тогда и вы идите, – говорит мужик доброжелательно и тычет пистолетом в спину.
Серый вздрагивает и машинально цепляется за руку Тимура, отчего напарник бородатого – такой же бородатый, темный и тоже в спецовке – глумливо хохочет.
Они заходят в дом и в коридоре встречают еще одного бородача, на этот раз рыжей масти.
– Вот, голубчиков выцепил, в сарае миловались, – говорят за спиной Серого.
– Мы не миловались! – побагровев, вновь возражает Тимур, но на него смотрят, как на пустое место.
– Ясненько. Веди их в столовую, – отвечает рыжий уже знакомым прокуренным басом и презрительно сплевывает себе под ноги.
Прямо на вымытый пол. Мамой вымытый. У Серого непроизвольно сжимаются кулаки, но позади него человек с пистолетом, а рыжий держит автомат, поэтому возмущение приходится глотать и быть очень послушным.
Бородачи тем временем бесцеремонно заглядывают в шкафы на кухне. Один лезет в холодильник и, найдя плов с тушенкой, наворачивает его прямо из кастрюли, пристроив оружие на столешницу.
– Отставить! – рявкает рыжий.
– Да блин, ну будь ты человеком! – в сердцах бросает бородач с пловом. – Я без пайка уже вторые сутки!
– А нечего было охотиться в одиночку! – отбивает рыжий, но смягчается: – Ладно, жри.
Прапор, мама и Михась с Верочкой следят за ними из столовой, сидя за овальным столом чинно и очень напряженно – на них наставлен пистолет одного из бородачей. Прапор имеет такой вид, словно проглотил кол. Он и Михась держат руки на виду и едва шевелятся. Верочка испуганно прикрывает руками круглый живот и жмется к Михасю. Мама исподлобья следит за чужаками и едва уловимо выдыхает, когда Серый с Тимуром заходят в столовую.
Прапор замечает отсутствие Олеси, и градус его напряжения сразу подскакивает раза в два. Прежде чем он успевает открыть рот, Серый говорит: