– Отставить! – рявкает Руслан и для убедительности пинает мужика по ноге. – Дебил! Ты демаскировал нас на хрен!
Сан Саныч встает, брезгливо сплевывает и пьяно отвечает:
– Да и насрать! И так справимся! Ты, убери-ка, – он кивает Тимуру и показывает на пятно помета, которое украшает могучую грудь.
Тимур как ни в чем не бывало вытаскивает из кармана смятую салфетку и послушно вытирает. Сан Саныч довольно хлопает его по щеке – точь-в-точь как Михась. Серый едва успевает отвернуться, чтобы не показать, как его покоробила эта сцена.
– Двигаем быстрее, пока они свои пушки не вытащили, – торопит Руслан. – Далеко еще?
Серый качает головой.
– Да не, немного, давайте сюда, – говорит Тимур и идет вперед.
У Серого выступает холодный пот – приятель, вместо того чтобы свернуть к пруду, как ни в чем не бывало идет дальше по дороге, к кустам, которые растут вдоль кладбищенской ограды, в рощу. Мимо усадьбы близнецов. И эта уверенная, спокойная, даже несколько расхлябанная походка вызывает дрожь. Серый заставляет себя идти следом, чуть не спотыкается, как никогда чувствуя за спиной холодные дула автоматов. Ведь эти ребята не стерпят обмана, а то, что их обманывают, они обязательно поймут и, скорее всего, не пожалеют двух молодых придурков, ведь меньше народа – больше еды. А от пули не убежать, уж кому как не Серому это знать…
– Тимка, – едва слышно шипит он, нагнав Тимура. – Не смей!
Тимур поворачивает голову и ослепляет Серого яркой улыбкой.
– Когда скажу «Ба», ныряем в кусты, – одними губами произносит он и скашивает взгляд на густые заросли.
Серому безумно хочется разбить эти улыбающиеся губы в кровь – за бессмысленный и никому – в первую очередь им самим – не нужный героизм. Толку ломиться сквозь кусты, если пуля все равно догонит? Тем более что за кустами стоит вовсе не крепость, а кладбищенская ограда.
Из груди вырывается почти что стон:
– Не надо…
Серый так много хочет сказать о том, что это бессмысленно, что эти вояки их все равно догонят и прямо на кладбище прикопают, но тут Тимур поворачивает голову, выпучивает глаза и, присев, тычет пальцем в сторону луга:
– Ба! Хмарь! Хмарь! Бегите!
У него получается до того натурально, что Серый сам на секунду верит и пытается повернуться в поисках опасности. Тимур не дает: хватает за руку и тянет за собой, ломясь сквозь кусты, словно обезумевший лось, и непрерывно вереща:
– Там хмарь! Хмарь! Спасайтесь! Хмарь!
Крик ввинчивается Серому в уши, подстегивает страх, и тот бежит, уже почти веря, что граница прорвана и на них наступает рыжая смерть. И судя по тому, что за спиной на пару секунд воцаряется тишина, а потом топот, Тимуру верит не только он.
Они успевают подлететь к кладбищенской ограде, когда Руслан и его люди спохватываются, но все еще не стреляют:
– Стойте! Придурки, это просто трава! Жухлая трава!
По зычному басу Серый узнает Петровича, и в голову стучится мысль, что это их последний шанс остановиться и сохранить жизнь, пусть и выставив себя полными кретинами. Но Тимур уже одолел чугунный частокол и, самым святотатственным образом встав на гранитное надгробие, протягивает раскрытые ладони навстречу. И Серый по его примеру с разбега преодолевает забор, не оставляя себе выбора.
Тимур помогает ему спуститься на землю, легко спрыгивает сам и тут же сгибается в три погибели, утягивая Серого за ненадежное укрытие могил. Какое-то бесконечное мгновение Серый видит его карие глаза совсем близко. Они огромные, шальные, с пляшущими огоньками в глубине. То ли истерика, то ли веселье – не понять.
– Двигаем, – шепчет Тимур и быстро перебирает ногами, стараясь не высовываться из-за стройных рядов крестов и оград.
– Идиот! – отвечает Серый.
Вторя шепоту, из-за забора летят матерные кружева и топот – до Руслана и его людей доходит, что их надули.
– Суки! Найду – прибью! – рычит Петрович.
– Только тихо. Задушим – и дело с концом, – добавляет Руслан, и его голосу, полному ледяного спокойствия, очень легко поверить.
– Ты гляди, на кладбище решили спрятаться! – почти умиляется Сан Саныч. – Нести не надо будет!
Раздается шорох, хруст веток – забор не стал преградой для вооруженных людей. Серый чувствует их приближение каждым сантиметром кожи и ускоряет шаг. На корточках, согнувшись, бежать не получается. Единственное, что спасает их от немедленной казни, – пятнистые ветровки, застиранные и теряющиеся на фоне свежеокрашенных оградок, столов и скамеек. Они с Тимуром углубляются в кладбище так быстро, как только позволяют неудобные позы и узкие дорожки. Порой приходится прижиматься друг к другу, чтобы не вылететь на открытое место, и тогда Серый может прочитать непечатные слова на беззвучно шевелящихся губах Тимура.
«Как бы сейчас пригодились странные вороны! Всё внимание перетянули бы на себя, и мы бы спокойно спрятались!» – мелькает мысль.
Чем дальше они с Тимуром уходят, тем гуще заросли, выше деревья и древнее могилы. Среди вековых сосен мелькает каменная стена, и внутри у Серого все екает. Стена – это непонятно. Стена – это либо укрытие, либо непреодолимый тупик.
Еще пара шагов – и перед ними расстилается самая старая часть кладбища. Хозяева, очевидно, либо не успели, либо не захотели ее реставрировать. Могилы соответствуют своему времени: прогнившие кресты, облупившиеся памятники, осыпавшиеся надписи, которые невозможно прочитать. И, конечно же, часовня. Она оказывается довольно большой, наверное, это была даже церковь. Никакого голубого столпа нет, даже блеска не наблюдается, но она все равно мистически страшна: обшарпанная кладка, пустые окна, полуразрушенная лестница, ведущая прямиком в темное нутро, и обвалившийся, когда-то позолоченный купол. Когда-то давно люди подходили к ней через старинные чугунные ворота с ажурной аркой. Сейчас этими воротами явно никто не пользуется: створки замотаны цепями, а вьюн высох и болтается сухими ветками на завитушках. Они мертвы и холодны даже на вид. Наверное, Тимур и Серый могли бы перелезть через ворота или попробовать разомкнуть звенья цепи, но это слишком долго. Мужики за спиной топочут, громко матерятся, слышится лязг передергиваемых затворов. Они идут за ними, неотвратимые и безжалостные, как само время.
Серый дрожит и закусывает губу, чтобы не выпустить позорный скулеж. Пейзаж и так – само воплощение бренности любого бытия, а в сочетании с опасностью за спиной создает полное впечатление того, что Серого с Тимуром пригнали прямо к вратам царства мертвых. И от этого сходящее с ума сердце колотится еще быстрее, а от ужаса становится трудно дышать.
– Смотри! – шепчет Тимур и показывает на могилу с двумя мраморными ангелами, которые держат у ног скрижаль.
На каменной плите выбита надпись, но продираться сквозь дореволюционный алфавит нет ни времени, ни желания. Мимолетный взгляд успевает выцепить из мешанины букв лишь имена и даты: «Грозовы Захар и Ефим, 4 августа 1800 – 18 сентября 1818».
Белые лица ангелов знакомы, но Серый отмахивается от смутного ощущения узнавания. Он не раз видел ангелов – их всегда изображали похожими. Да и не до них сейчас: чужие идут, чувствуя себя хозяевами положения. Еще чуть-чуть – и выйдут к ним.
Взгляд сам собой впивается в руины. Вполне возможно, что там внутри безопасно, да и на лестнице совсем нет листьев, словно ее…
– Чистят, – вторит Тимур мыслям Серого. – Пошли, может, двери можно закрыть!
Поднимаясь по лестнице, Серый с тоской понимает, что эти стены их не спасут: окна выбиты, дверей нет. Заходи, бери, что хочешь.
Первое, на что падает взгляд внутри часовни, – ослепительно-белая рубашка на коленопреклоненном хозяине. Тот, услышав шаги, вскидывает голову, и по светлым волосам Серый узнает Юфима.
– Что… – начинает хозяин, поднимаясь с колен и захлопывая книгу.
Забыв обо всем, Серый шикает и машет руками. Юфим мгновенно замолкает и вопросительно поднимает брови. Он спокоен и расслаблен. От него во все стороны струится нечто сказочное, эфемерное и могучее, чему нет названия. От одного присутствия хозяина полуразрушенная часовня превращается в прекрасное и надежное убежище. У Серого нет сил на сопротивление, он только может встать и беспомощно тереть виски в безуспешных попытках сбросить гипноз. Тимур же выпучивает глаза и машет рукой за спину:
– Там!.. К нам!..
Он захлебывается воздухом, и слова застревают, толкаются в нем, смешиваются в невнятные междометия и звуки. Юфим с полминуты ждет, но у Тимура тоже не получается справиться с собой.
– Право слово, Тимур Ильясович, успокойтесь, выдохните, – наконец говорит хозяин, и его звонкий голос разносится по часовне ужасающе громким эхом. – Снимите головные уборы, вы все-таки находитесь в храме.
– Это там! – тут же раздается крик с улицы. – Ого! Вот это да!
Шаги и бряцанье оружия становятся совсем близко, и от страха душа Серого падает в пятки. Он готов забиться в самую маленькую щель, лишь бы их не нашли. В сумраке руин белеет лицо Тимура, и на нем видны лишь огромные, полные первобытного ужаса глаза.
А Юфим говорит, словно на улице ничего не происходит:
– Господа, право слово, у вас такой вид, словно вы увидели призраков…
– Эй вы, выходите по-хорошему! – кричит Сан Саныч. – Или стреляем на счет три!
Хозяин даже бровью не ведет, все такой же доброжелательный и спокойный.
– …Не волнуйтесь… – говорит он безмятежно.
– Раз! – орет Сан Саныч с улицы. – Предупреждаем в первый и последний раз!
По ушам бьет выстрел – и пуля выбивает крошку в потолке прямо над головой Юфима. А тот все улыбается, словно на кладбище, кроме Серого, Тимура и его самого, больше нет ни единой живой души:
– …пока мы с братом здесь…
– Два!
Сюрреализм происходящего крутит и выворачивает сознание, словно мокрую тряпку. Серому так страшно, что он даже крикнуть не может.
– …вам ничего…
– Три!
Шаги раздаются прямо за спиной.
– …не угрожает.
Чужое дыхание шевелит волосы на затылке, или они шевелятся сами, Серый не понимает. Его колотит от ужаса.