ку не больше двадцати пяти.
– Как легко-то! – с наслаждением вздыхает Василек, ероша затылок. – Миш, косу не выбрасывай, пожалуйста.
На фоне темно-синего просторного халата его болезненная худоба видна особенно сильно. Жилистые руки болтаются в рукавах, как язык – в колоколе, а синяки под глазами превращают лицо в подобие черепа. Неформальная стрижка делает его похожим на подростка. Верочка жалостливо вздыхает и тут же усаживает Василька за стол. Он ест медленно, аккуратно, наслаждаясь каждым кусочком. Михась наливает себе чай и садится рядом. Темная состриженная коса, перехваченная простенькой резинкой, ложится в пакет.
– А почему раньше не обрезал? – спрашивает Серый. – И зачем тебе волосы?
– Не спрашивай, – вместо Василия отвечает Михась. – Вась, место мы тебе тут найдем. Но если хочешь, можешь и в отдельный дом поселиться.
– Не надо отдельный дом, – возражает Василек. – Я лучше здесь, со всеми. А волосы… – он улыбается Серому. – Жалко выбрасывать. Может, пригодятся?
Как и зачем могут понадобиться обрезанные волосы, Серый не представляет. Но по большому счету ему это безразлично, поэтому он кивает и замолкает.
– Тогда, наверное, тебе лучше поселиться с Прапором, – неуверенно говорит Верочка. – У него большой кабинет, есть место. А! Еще мы в кладовке матрац нашли. Хороший такой, большой. Его можно на пол положить, получится почти как кровать.
Василек пожимает плечами и поглядывает в окно.
Михась ненавязчиво двигается поближе к Васильку.
– Я думал, что ты… Что больше тебя не увижу. С твоей работой ты должен был пропасть одним из первых…
Василек дергает уголком рта то ли в неловкой улыбке, то ли в усмешке и опускает взгляд в чашку.
– А кем ты работал? – уточняет мама.
– У тебя замечательные серьги, Марина, – Василек подмигивает. Кривая усмешка перерастает в слабую улыбку. – Очень изящное серебряное обрамление. Видно, что делали на заказ, вручную. Судя по оттенку и огранке, это либо изумруды, либо качественная имитация. Если разрешишь взглянуть поближе, то я смогу определить точно.
Мама рассеянно трогает сережку.
– Это изумруды. От бабушки достался браслет, но большую часть камней она и прадед продали в голодные годы. Сын заказал переделку под серьги у какого-то знакомого… Ты ювелир?
Василек подпирает голову рукой и кивает. Из его тощей груди вырывается вздох.
– Только толку от этой профессии сейчас нет.
– Вообще, это очень настораживает, – говорит Прапор. – Михась заказал у хозяев оружие и патроны – на следующий день приходишь ты с компанией. Вы точно никого не встречали и ничего не получали?
– Нет, ничего не было, – мотает головой Василек. – Мы просто шли по трассе. Даже не заметили, как кончилась хмарь.
– И после хмари оказались здесь? – уточняет мама.
– Не сразу, – Василек трет уши, уголки глаз. Он выглядит откровенно усталым. Серого так и подмывает отпустить его в спальню, предложив одеяло. – Мы попали в лесополосу, шли по ней где-то полчаса и только потом увидели эту деревню. Руслан с Петровичем чуть с ума не сошли, потому что на карте ничего похожего не было. В итоге плюнули на карту и пошли смотреть холм. Он зеленый, яркий, его далеко видно, а тут вы… Что, конечно, странно, – он хмурится, глядя в чашку. – Ведь по логике здесь должно быть полно людей, не только вы. Деревня стоит на трассе. Через нее кто-то обязан ходить.
– Ты видел хозяев, – говорит Прапор философски. – Так что ничего удивительного, что другие группы вроде твоей выметались отсюда сразу же и ничего не помнили. Судя по тому, что я вчера увидел, хозяева могут завести людей прямиком в хмарь, и те замрут там в святой уверенности, что пришли к накрытому столу. Высший гипнотический пилотаж!
Серый смотрит на Олесю и думает о том, что близнецы могут и не такое.
– Ага, – поддакивает Олеся. – Опять вот платье на меня нацепили, а я даже не помню, как переодевалась! Только просьбу услать этих подальше… на Кудыкины горы… Наверное, Прапор, ты прав. Хозяева завели Руслана и его людей в хмарь, а нам стерли память.
«Неужели не помнишь? Они не только платье на тебя нацепили!» – так и подмывает сказать Серого, но он молчит.
– Да, похоже на то. Миша, а я ведь помню, что ты поступил как последний дебил, – добавляет Прапор. – Ну поработал бы месяцок у мальчишек, не переломился. У них же вон какой дом огромный, наверняка что-то делать надо, а ты угрожать вздумал. А если бы они и тебя вдогонку к Руслану отправили?
Михась морщится, отворачивается и, встретившись взглядом с Верочкой, начинает оправдываться:
– Да они сами виноваты – шибают сразу этим своим гипнозом всех без разбора! У меня от их штучек сразу весь самоконтроль летит к чертям. Я даже ни о чем подумать не успеваю!
В то, что от гипноза отшибает разум, Серый охотно верит. Но вот в то, что такое происходит именно с Михасем, – нет. Он прекрасно помнит, что и безо всякого гипноза Михась рвался «разобраться» с близнецами. Судя по скептическому взгляду, Прапор тоже не верит.
– Ты уж постарайся сдержаться в следующий раз, Михась! Тем более что у тебя теперь есть не только беременная супруга, но и Василий.
Тонкий намек на толстые обстоятельства не пропускает ни Василий, ни Михась, ни Серый, хотя Серому это совсем не нужно. Верочка же благополучно пропускает все мимо ушей. Она ничего не знает? Или ей это безразлично? Нет, наверное, все же не знает. Вряд ли такая девушка стала бы терпеть кого-то вроде Михася, про отношения и говорить нечего!
– Я помню, как… Олеся? – Василек вопросительно смотрит на Олесю, и та кивает. – Олеся говорила, что хозяева исполняют любые желания…
– Производят впечатление, – бурчит Михась в сторону.
– Справедливости ради стоит сказать, что до сих пор все просьбы они исполняли, – не выдерживает Серый. – Даже пчелами поделились. Всего-то надо – отблагодарить по-человечески…
Все смотрят на Серого с таким удивлением, словно только замечают. Мама явно глотает вопрос: «Сережа, ты что, уже здесь?» Верочка так вообще вздрагивает от звука его голоса и удивленно хлопает глазами. Серый, конечно, знает, что не является яркой и заметной личностью. У него даже есть определенный талант сливаться с местностью, чем он пользовался в школе, когда забивал на уроки. Но это явный перебор. Или же прокачанная скрытность – очередной привет от хозяев?
– Да, я тоже здесь, – вздыхает Серый и грустно смотрит в кружку.
Василек внимательно смотрит на него, на Верочку, на маму, которая спокойно складывает грязную посуду в посудомоечную машину, вновь останавливает взгляд на Сером и со вздохом трет лицо.
– Все-таки вы странные.
– Привыкай, – отвечает Серый, старательно вытирая со стола следы нашествия чужаков. – Тут всё странное.
А сумерки на улице густеют, собираются тучи. Ночью идет дождь, и капли уютно шелестят по крыше почти до самого утра. После отбоя Серый долго ворочается в постели, глядя на пустую кровать, но когда, наконец, засыпает, то спит крепко, без снов и просыпается удивительно рано – на небе еще видно звезды.
Тимур возвращается на рассвете, бледный, потерянный. Его непокорные, торчащие во все стороны кудри выпрямлены, острижены, и теперь на голове красуется такая же прическа, как у Серого. Серый выскакивает ему навстречу первым, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить остальных, и Тимур цепляется за него дрожащими руками. В карих, широко распахнутых глазах, плещется шок. Серый отводит его в баню, усаживает на скамейку и спрашивает:
– Ну что?
– Зашли в дом, пошли в комнату с роялем, – кое-как выговаривает Тимур бесцветными губами. – Я сказал, что немного умею играть на клавишных. Юфим попросил показать. Я сел за рояль, открыл крышку… и дальше ничего не помню. Ничего не помню, прикинь? – Он нервно хихикает и обнимает себя за плечи. – Проснулся в гостевом крыле – и сразу сюда. Вроде всё нормально, только вот причесон другой. И кости… как будто стеклянные…
Серый не спрашивает, но почему-то знает, что в усадьбе на одной из картин теперь не хватает еще одного человека.
Глава 12
Тимура трясет до тех пор, пока Серый не заводит его на второй этаж. Едва за ними закрывается дверь их комнаты, как Тимур опускается на свою кровать и отключается, не успев толком раздеться. Это походит на потерю сознания и даже немного пугает. Но первый порыв – бежать за аптечкой и будить – задавливает тихий настойчивый шепот внутреннего голоса: «Это всего лишь сон, пусть спит, не буди». Серый ослабляет ремень на джинсах, подкладывает подушку под стриженую голову и накрывает сверху покрывалом. Тимур лежит тихо и даже не сопит. Грудь едва шевелится, а на лице разливается бледность. Смуглая кожа подчеркивает тонкую, словно бы вырезанную из мрамора красоту и рвущееся изнутри сияние. Смотреть на такого Тимура приятно, а тронуть страшно – возникает иррациональная опаска, что он разобьется.
Серый хмурится и отходит на пару шагов. Он никогда не обращал внимания на красоту Тимура и уж точно не замечал никакого «внутреннего сияния». Теперь же с трудом отводит взгляд. И откуда это странное ощущение родства и радости, словно перед ним лежит брат?
«Наверное, это из-за того, что теперь мы оба прошли через хозяев. У нас теперь… больше общего», – решает Серый и выходит в коридор, переборов порыв подоткнуть покрывало.
Мимолетный взгляд в комнату выхватывает ослепительно-рыжие кудри, рассыпавшиеся по подушке, красивые и пылающие в лучах рассвета ярким пламенем. Завитки крупные, мягкие и хорошо подчеркивают смуглую кожу. Из-под полуоткрытых век сияют золотые радужки. Серый моргает, снова распахивает дверь, но Тимур вновь обычный парень, а волосы вновь самые заурядные, каштановые и даже вновь торчат мелкими завитушками в разные стороны. А глаза так и вовсе плотно закрыты.
«Показалось?» – сам себя спрашивает Серый и преисполняется уверенности, что нет, ни черта ему не показалось.
Он бредет на кухню, наливает себе чай и выходит на крыльцо, где долго сидит, грея руки об остывающую чашку. Солнце медленно выкатывается на небосвод, набирает силу. Из хозяйской рощи летит звонкое пение птиц, приветствуя начало нового дня. Цветы раскрывают лепестки, прохладный ветер шепчет в деревьях, стряхивает с листвы последние капли дождя. Напитанные влагой травы терпко пахнут зеленью. Утро чудесное, его не портит даже воронья стая, которая снова летает над кладбищем, молчаливая и жутковатая.