– Почему? – удивляется Серый. – Они же сами сказали, что греческие боги! Господи, как же бредово звучит! Может, они просто считают себя богами?
– Ага, а я просто глюк, – ядовито отвечает Вадик. – Коллективный бред.
Он пребольно щиплет Серого за руку, и тот ойкает.
– Ладно, возможно, так и есть, они сыновья Зевса… Скорее всего, они сыновья Зевса… Мама, кстати, предполагала, что они сатанисты и проводят какие-то ритуалы… – Серый вздыхает и трет лоб. Мысли путаются, разбегаются и превращаются в нечто бессвязное. – Поймите меня правильно, я ничего против Зета и Юфима не имею, но они реально могут проехаться по мозгам…
– Они могут, да, – вздыхает Тимур, но качает головой. – Но не до такой степени! Дело в самом Прапоре. Вы заметили, что он из мастерской вообще не вылезает? Даже перестал бегать за тетей Мариной… Словно ему там медом намазано.
– И слава всем богам, – тихо бурчит Вадик.
Серый смотрит на него и тоже садится от неожиданной мысли. Вадик ведь не человек, и он настроен против Прапора.
– Вадик, это твои шутки?
– Чего?! – изумляется Вадик. – С ума сошел?
– Извини. Но у тебя есть мотив.
– Я, конечно, много чего умею, но не до такой степени! Почему бы не спросить у него самого? Может, он рыцарь только до определенного момента, – злится Вадик и рявкает на Тимура: – И не надо на меня так смотреть, пожалуйста!
Серый и Тимур переглядываются.
– Кстати, а когда ты в последний раз был в мастерской? – спрашивает Тимур.
Серый задумывается.
– В последний раз я красил шахматы. Больше не заходил. Это было…
– Давно, – кивает Тимур. – Я туда вообще не заходил.
– Так может, он там и не делает ничего? – предполагает Вадик невинным тоном. – Может, включает болгарку, а сам сидит себе и попивает кофеек?
– Заткнись, – сухо бросает Тимур и встает. – Пошли, Серый, заглянем к нему.
Серый идет. Прапор волнует и его, в конце концов, он их командир. Должна быть веская причина, по которой он спрятался от Верочки, бросив ее наедине с двумя младенцами, и не начал поиски Михася с Васильком.
Глава 20
Прапор не открывает долго – не слышит стука за шумом инструментов. А когда открывает и снимает защитную маску, то говорит:
– О, мальчики. Пора кушать?
Он так пахнет свежей еловой стружкой, что, кажется, на его коже вместо пота вот-вот выступит смола. Глаза, улыбка, голос – все у него благостное до ненормальности. Серый невольно представляет, как Прапор, не переставая светло улыбаться, опускает ему на голову молоток, как кровь летит во все стороны, и отшатывается – картинка получается очень живой.
– Нет, – Тимур словно ничего не замечает и лезет вперед, пытается заглянуть в мастерскую. – Мы к тебе пришли узнать, почему ты ничего не делаешь?
– Ничего не делаю? – по-детски наивно удивляется Прапор. – Я делаю полочки, шкатулки, скамейки, баню…
– А как насчет помощи Верочке? – прет Тимур.
– Я же сделал колыбель. Что еще надо?
– Девочки орут, с ними сложно. Не ты ли говорил, что женщинам надо помогать?
Прапор хмурится, теряется и нервничает:
– Младенцы – это женское дело! Кухня – женское дело! Мужики должны строить, чтоб была кухня, и обеспечивать, чтоб была еда!
– Хорошо, – соглашается Тимур. – Со стройкой ты справляешься. А как насчет обеспечивать?
– Огород я посадил, чего еще надо?
– Ну не знаю… Как насчет Михася? – вмешивается Вадик. Он стоит, привалившись боком к стене, и почесывает шею. – Ты же тут вроде как главный, а у тебя тут два человека опять исчезли неизвестно куда…
– Вернутся. А теперь простите, парни, мне надо работать! Я скоро сделаю такой шедевр – Марина просто ахнет, когда увидит! И точно влюбится! – отмахивается Прапор и закрывает дверь, так и не дав Тимуру заглянуть внутрь. С щелчком поворачивается замок. Вновь визжит инструмент.
Тимур барабанит в дверь, возмущенно вопя. Его волосы рыжеют, завиваются в тугие кудри прямо на глазах, в голосе появляется отзвук эха, но мастерская по-прежнему остается заперта, все воет инструмент. Из-за пронзительного звука Серый разбирает только отдельные слова и предлоги, которые вылетают изо рта Тимура. Вадик вздыхает, бесцеремонно хватает их обоих и уводит на кухню. Спасибо звукоизоляции, там почти ничего не слышно.
– Полный привет. Прапор чокнулся, – Тимур плюхается на стул и зарывается пальцами в кудри. Те вновь потемнели, но Серый все еще видит в прядях огненные отблески, и глаза… Расплавленное золото так и плещется в радужках, не сменяется теплым естественным темно-карим цветом.
– Похоже на то. И мама заметила раньше всех, видимо, поэтому она так настроена против хозяев и желаний, – поддакивает Вадик.
Серый теряется, не понимая связи, и Тимур объясняет ему чуть ли не на пальцах:
– Прапор все время заказывал инструменты и материалы для работы. Хозяева приносили. Он ими работал и в результате чокнулся – чего непонятного?
Серый слышит, воспринимает, но в чем именно виноваты хозяева, так и не понимает. Они не влияли на Прапора, не морочили, не говорили ничего лишнего.
– Но… Хозяева же не виноваты! Прапор же сам все заказывал! Его никто не заставлял!
– Я знаю, – Тимур трет виски и хмурится. – Но у вашей мамы, похоже, альтернативная логика.
Вадик хмыкает и по-птичьи наклоняет голову набок.
– Альтернативная, да?
Серый с Тимуром смотрят друг на друга, переводят взгляд на Вадика, но тот уже отмахивается.
– Неважно. Что будете делать?
– Ну… – Серый мнется, Тимур чешет затылок. – Пожелаем, чтобы он выздоровел?
– Это вариант, – соглашается Тимур.
Конец его фразы заглушает звонкий вопрос:
– А что это вы здесь делаете, а?
Олеся подходит к мастерской неслышно, по обыкновению в бесформенных штанах и футболке. В ее опухших руках лежит чашка с медом, изо рта торчит ложка. Кожа успела загореть, отчего ее голубые глаза выглядят еще ярче.
– Переживаем, – брякает Серый, глядя на опухшие руки. – Ты как? Нормально?
– Было бы ненормально, меня бы с вами уже не было! – весело отвечает Олеся и хихикает. Никто не поддерживает ее смех. – Чего такие невеселые? Хотите мед? Я на пасеку ходила, там в бытовке банка на пять литров стоит. Ума не приложу, когда Михась успел сцедить столько меда, но он офигенски вкусный! А еще меня покусали, – она гордо показывает опухшую руку. – Реально, нет больше аллергии! И отек уже спадает!
– Счастлив за тебя. Мы только что от Прапора, – говорит Вадик. – Он, похоже, сошел с ума.
Олеся в этот момент как раз облизывает ложку и чуть не давится.
– Чего? Когда он успел? Вчера вроде нормальный был, – она задумывается, что-то высчитывает. – Хотя… Он на работе помешался, да?
– Угу, – кисло говорит Тимур. – Как догадалась?
– По перу. Пока мы свидание готовили, он в бане перо из щепки выпиливал, помните?
– Вот и мне тоже тогда это странным показалось, – кивает Вадик.
– Так, – Олеся вынимает ложку изо рта и косится на дверь мастерской. За ней противно жужжит инструмент. – И что делать будем?
– Пожелаем у хозяев, чтобы те привели его в порядок, – вздыхает Серый. – Как тебе мысль?
– Нормально, – пожимает плечами Олеся. – Что тут еще делать? Психушки нет, врачей нет, остаются только хозяева. Я сбегаю, только прикройте меня, а то Марина…
– Нет! Никого нет дома!
Мама рявкает так мощно, что слышно даже у мастерской.
– В ней явно пропала великая оперная певица, – бормочет Тимур. – Это ж какой голосище…
Они бегут к выходу.
Первое, что встречает взгляд Серого, – трясущуюся от злости маму, сжимающую пистолет. Она стоит на пороге, у открытой двери. На кого она так кричит, не видно – незваные гости стоят вне поля зрения, но вариантов немного. Вадик подходит к Серому, обнимает за шею, наваливается всем своим немаленьким весом, вытягивает шею и безо всякого удивления констатирует:
– Хозяева. Мама не пускает хозяев.
Безуспешно. Зет и Юфим задерживаются перед мамой всего лишь на минуту, чтобы выслушать крики и дождаться, когда она выдохнется, а потом подхватывают ее под руки и заходят в дом. Мама еще пару секунд выплевывает ругань, но потом спохватывается, вспомнив о детях, и неохотно переходит на шипение. В шипении Серый узнает молитву об изгнании дьявола.
– …Изыди!
Юфиму и Зету от молитв и проклятий ни горячо ни холодно. Они вежливо здороваются, проходят на кухню и, наконец, отпускают маму.
– Разве так можно выражаться, Марина Викторовна? – укоризненно цокает языком Зет. – Мы к вам отнеслись душевно, в дом пустили, накормили, напоили, сына из хмари вернули, а вы нас поносите, дьяволами обзываете.
Мама по инерции произносит еще пару крепких слов и замолкает, на ее лицо медленно наползает растерянность, взгляд находит Вадика.
– Вернули?
– Ну а как же? – беззаботно подхватывает Юфим. – Или вы правда думали, что обычный человек способен выжить в хмари в одиночку? Не думал, что вы настолько легковерны и наивны.
– Но Вадик… – лепечет мама. – Вадик, ты же сказал…
– Мам, – Вадик тяжело вздыхает, ерошит волосы, смотрит в пол – одним словом, всячески показывает, как ему неловко. – Я правда ходил кругами. Но потом… Короче, это реально последнее, что помню. Потом я просто вышел к этой деревне, оделся в первое, что нашел, а дальше увидел зеленые деревья… Блин, я и подумать не мог, что ты просто поверишь в мое вранье!
Из мамы словно выпускают воздух. Она выдыхает, медленно оседает на стул, опускает голову, смотрит остекленевшими глазами и молчит, молчит, молчит… Серому становится жутко от этого ледяного мертвого молчания. Лучше бы она кричала и ругалась!
– Тогда верните моего мужа! – раздается голос Верочки.
Серый вздрагивает, Тимур подскакивает, Олеся испуганно оглядывается – никто из них не заметил ее появления. А она стоит в дверях, растрепанная после сна, с красным отпечатком на щеке, и требовательно, отчаянно смотрит на хозяев.
– Мы уже выполнили это желание, Вера Петровна, – предельно учтиво говорит Юфим. – Очевидно, ваш муж сам решил покинуть вас. Не расстраивайтесь, думайте о своих чудесных дочерях…