Голоса из-за расстояния приглушенные, но слова достаточно разборчивые:
– Зет, я больше не могу! Я не хочу еще раз…
– Не надо так переживать, Юфим. Наше обязательство для них больше не секрет – ну и что ж? Всё просто пройдет быстрее. Как в прошлый раз не будет, я обещаю, – говорит Зет. Голос у него ласковый, но лицо печальное, озабоченное. Видно, что он не верит собственным словам.
– Будет хуже. Ты же помнишь, беды мимо меня не проходят и всегда бьют в самое дорогое и больное… – голос становится еще тише, Серый не слышит – угадывает: – Я не хочу потерять и тебя.
Зет молчит.
Серый остро чувствует себя лишним и пятится, увлекая за собой Вадика и Тимура.
– Давайте потом. Им не до нас сейчас, – шепчет он.
Вадик с Олесей послушно пятятся, но вот Тимур… Он стряхивает с себя руку и идет к беседке:
– Нет, сейчас самое время!
Олеся шипит рассерженной кошкой, но Тимуру, похоже, стеснение не известно вообще. Он спокойно заходит внутрь беседки, хотя хозяева игнорируют его присутствие, продолжая обниматься, и говорит таким тоном, словно Юфим приветливо улыбается, а не прячет лицо на плече Зета.
– Извините, пожалуйста, Верочку. Она расстроена, у нее дети родились, а Михась… Ну, вы сами знаете. И за Марину я тоже прошу прощения. Она вообще в последнее время ведет себя очень странно. Она такой не была.
Зет переводит взгляд на Серого и неохотно отвечает:
– А твои товарищи не желают, чтобы мы простили?
И звучит это так, что создается полное впечатление – простят. Но только потому, что надо исполнить желание. Серый ерзает и теряется окончательно.
Глава 21
Разговора не получается. Зет и Юфим просто игнорируют все вопросы и извинения Тимура, и в конце концов Вадик с Серым уводят слишком настойчивого друга.
– Да что с ними не так? – Тимур успокаивается с трудом, вырывается из рук и тяжело дышит, глядя на беседку. Та едва видна среди деревьев.
– Дай подумать… Всё? – насмешливо отзывается Вадик.
Олеся гладит Тимура по руке, и тот захлопывает рот, из которого явно хочет вылететь что-то нелицеприятное. Серый вздыхает, и они бредут домой.
Когда они возвращаются, Михась уже сидит в гостиной и воркует над Верочкой: на столике стоит поднос с обедом, подушка взбита – он так и вертится вокруг, не зная, как еще угодить. Появление остальных он отмечает безразличным кивком. Серый ловит его взгляд и передергивается. Глаза у Михася, обычно ясные, словно подернуты пеленой. Он так влюбленно смотрит на Верочку, что, кажется, еще чуть-чуть – и с его ресниц посыплются сердечки. Это выглядит настолько жутко и неестественно, что у Серого возникает желание огреть Михася по темечку. Верочка не замечает, насколько жутким стал ее муж, – она счастлива.
Серый поднимается к маме, но та вновь на коленях у иконостаса. Прапор как окопался в мастерской, так и не высовывается из нее до поздней ночи.
Дни текут один за другим, и их дом все больше напоминает филиал психиатрической больницы. Прапор перестает выходить из мастерской вообще: теперь он и ест, и спит в ней в окружении своих любимых инструментов. Михась бродит за Верочкой по пятам, заглядывая ей в рот, и бросается выполнять каждое ее поручение – благо их много. Михась всё выполняет и расцветает от каждого «спасибо». И в принципе, если бы Серый не знал, каким он был до, то не заподозрил бы, что с ним что-то не так. На фоне окопавшегося в мастерской Прапора, в упор ничего не замечающей Верочки и беспрестанно молящейся мамы Михась так вообще выглядит образцом адекватности. То, что от Верочки дуреет, а в ее отсутствие подолгу стоит у окна и хмурится, глядя на выросшие в палисаднике васильки, словно пытается что-то вспомнить, – ерунда, чудачество.
Самая жуткая в этой компании мама. Она свято убеждена, что они стали жителями рая земного, а Зет и Юфим – ангелы, которые приставлены служить. Это убеждение срывает в ней стоп-кран: желания сыплются, словно из рога изобилия. Сначала она обновляет гардероб, потом отращивает себе роскошную косу ниже пояса за одну ночь, затем по ее слову созревает урожай и пополняются запасы кофе и чая, появляется кошка с котом, а у Кроля – пара. Каждый раз мама несется к иконам и возносит благодарности и хвалы, кланяясь до ломоты в пояснице. В конце концов к ней присоединяется Верочка, и они уже вдвоем сыплют желаниями и бормочут молитвы.
Хозяева молча выполняют все их прихоти. Серый пытается пожелать всем здравого ума, но стоит только Юфиму и Зету предупредить с понимающими улыбками:
– Это лишнее, – как Тимур разом обрывает все попытки Серого.
– Хочешь, чтобы они стали как Михась? – шипит он, уводя Серого в огород. – Ты посмотри на него, он же превращается в дебила при одном появлении Верочки!
– Он явно о чем-то догадывается, видишь, уже два дня носит букеты из васильков! – возражает Серый, показывая на цветы. – Давай всё же попробуем!
– Не надо вмешивать хозяев!
– Да почему не надо-то?!
– Потому что гладиолус! – кипит Тимур. – Знаешь, что бывает, когда загадываешь раздраженному джинну слишком много желаний? – и для наглядности разворачивает Серого к окну, за которым раскинулся огород.
В огороде чисто, убрано и чернеет пустая земля, хотя еще пару дней назад всё зеленело от буйной растительности. Серый невольно смотрит туда, где были кусты смородины, а теперь нет ничего – даже веток, и задумчиво кивает. Пример с исполненным желанием получается очень наглядный, ведь это Верочка хотела собрать весь урожай. Хозяева и собрали всё.
– Но мы не справляемся сами, – говорит Серый и вздыхает. – Или у тебя есть какие-то идеи?
– Нет, – смурнеет Тимур. – Идей нет. Но с желаниями правда лучше подождать – а то нарвемся.
Замечательный совет, которому следует и Олеся, и Серый, и Вадик, и даже Михась – но Михась вообще ходит задумчивый и на редкость тихий, непривычно погруженный в себя. А вот остальные… Прапор пишет длинные списки, в каждый приход хозяев желая всё больше материалов, лаков, напильников и других вещей, о назначении которых Серый понятия не имеет. Верочка больше желает по делу: молока на девочек не хватает, их мучают колики, сама Верочка изнывает от страха перед болезнями – и это выливается в поток бессвязных желаний, больше похожих на жалобы. Хозяева выполняют каждое и каждый раз спрашивают у Вадика, Тимура, Олеси и Серого, чего хотят они. Те каждый раз молчат.
Стоит сказать, у Серого пару раз возникает мысль, что мама права. Юфим и Зет ни разу не отказывают, выполняют все быстро и без подвоха. Так действительно делают лишь слуги. У Серого даже возникает искушение заказать что-нибудь редкое и ненужное, вроде крутой приставки с играми или огромный набор красок с холстами, но дурное предчувствие заставляет его воздержаться. Кем бы они ни были, Зет и Юфим обладали очень большим могуществом. Растрачивать его на краски с приставками после того, как они вернули Вадика, кажется… неправильным. Словно забивать гвозди микроскопом.
А мама счастлива, словно это не она совсем недавно запрещала желать. Счастлива и ненасытна, как акула, почуявшая кровь. Вадик и Серый пытаются ее остановить, но…
– Мам, ты помнишь сказку о золотой рыбке? – спрашивает Серый одним темным вечером, когда мама, насладившись игрой Тимура, высказывает, что ему нужны и другие инструменты и надо бы их пожелать.
– Конечно, помню. Пушкин не психолог вообще, – отмахивается мама. – И сказка на самом деле очень сомнительная.
– Это как? – удивляется Вадик.
– Ну сам посуди. За всю жизнь старик ничего сделать не сподобился. На момент действий у него есть насквозь сырая землянка, а из всех богатств – разбитое корыто. Но старик типичный инфантил, ему по жизни ничего не надо – старуха же как-то покрутится и накормит. Даже когда золотая рыбка говорит: «Всё сделаю – только пожелай», старик не проявляет никакого здравого смысла – нет бы подумать о том, что в землянке сыро и что у старухи уже все отваливается его такого обслуживать. Что всю дорогу ему талдычила старуха на самом деле? Что он дурак и простофиля и ни черта не думает о семье. Старик бежит к рыбке и просто повторяет слова жены, еще и сваливая на нее всю вину. А что хотела от него жена на самом деле? Чтобы он включил хоть каплю мозгов, в кои-то веки проявил разумную инициативу и пожелал хорошей жизни. Золотая рыбка уже сама в конце поняла, с кем имеет дело, и сделала все как было. Пушкин опускает, что там случилось после того, как старик снова к землянке пришел, но думаю, что старуха его прямо в разбитом корыте притопила. Нет, Пушкин определенно ничего не понимал ни в психологии, ни в жизни вообще, – говорит мама.
Серый обалдело внимает. Судя по лицам остальных, такую трактовку они тоже встречают впервые.
– А я хотел намекнуть, что можно немного постесняться с желаниями… – мямлит Серый.
– К чему, Сережа? – смеется мама. – Мы всё это заслужили! Нам положены все эти блага! Тимур, давай закажем тебе хорошую аппаратуру?
– Спасибо, Марина, но я сам решу, что мне надо, – твердо говорит Тимур.
– Вот, о чем я и говорю! – мама машет рукой. – Типичный представитель мужского племени.
– Прапор не такой. Ему тоже все надо, – хмыкает Вадик.
– И что он заказывает? – парирует мама. – Одни сплошные инструменты и деревяшки. Пилит и пилит, а потом тащит мне, ждет, что я восхищусь. Я попыталась сказать, что ему надо думать о подготовке к зиме и в целом жизни, но он в упор не слышит! Смастерил нам короба для картошки – и на этом успокоился! Нет, я разочаровалась в нем окончательно, – мама качает головой. – За какие только заслуги его взяли с нами в рай? Нет, надо отмаливать Лешу! Отмолю – и его тоже в рай пустят!
Серый с Вадиком переглядываются в растерянности. Возвращение отца – это хорошая идея. Он смог бы повлиять на маму и вернуть ей хоть крупицу здравомыслия, но он погиб не в рыжей хмари – его убили. Могут ли Зет и Юфим вернуть такого мертвеца?
«Могут. Могут, только пожелай», – тихо шепчет внутренний голос Серому.