Забыв обо всем на свете, Серый бросается вперед, виснет на Михасе, пытается оторвать от Верочки, пока не поздно. Но тот не обращает внимания на удары, ярость захлестывает его, делает дьявольски сильным и нечувствительным к боли. Серый пытается достать до горла и глаз, отвлечь, переключить на себя. Михась мажет по нему диким взглядом, его рука на мгновение опускается к большому набедренному карману, а потом Серый получает толчок в плечо. Странный, словно пальцы прошли сквозь кожу да так и остались там.
Грохочет выстрел, и Михась с воем валится на землю, схватившись за ногу. Верочка же, красивая, нежная, валится на землю, складывается, как не могут живые, смотрит в небо огромными светлыми глазами, и в них все еще плещется изумление. Взглянув на ее неподвижное лицо, на струйку крови на виске, на изуродованную шею, Серый понимает, что у нее нет ни единого шанса.
– Ты убил ее… – выдыхает он, отшатывается, натыкается на ворох жестких черных перьев и прижимается к боку Вадика – ноги не держат. – Вера… Верочка…
– Серый, – напряженно шепчет Вадик, и его острые когти настойчиво впиваются в бок. – Серый, это потом. У нас большая проблема.
Серый не сразу понимает, что говорит Вадик – мертвая Верочка никак не отпускает. Мелькает понимание, что здесь это не навсегда, что Верочку можно вернуть, было бы желание. Лишь тогда Серый неохотно поднимает взгляд и видит смертельно бледную маму. Ее глаза огромны от шока, волосы стоят дыбом, а руки, хоть и дрожат, но держат пистолет твердо. И этот пистолет направлен на них, Серого и Вадика.
– Что… Где… Где мои сыновья? – кое-как выговаривает мама.
– Мам? – с недоумением спрашивает Серый, и по ушам бьет еще один выстрел.
Пуля выбивает фонтанчик земли между ними и мамой.
– Не смей! – визжит мама. – Не смей называть меня матерью, нелюдь!
Серого держит Вадик – и да, черт возьми, Вадик действительно выглядит как чудовище из фильма ужасов, – но почему же и его тоже…
Мысль спотыкается. Серый медленно осматривает себя. В глаза лезет черно-белая челка, а в плече, туда, куда толкнул Михась, торчит рукоять небольшого ножа и медленно намокает рукав ветровки. Но пятно не красит зеленую ткань в красный цвет. Жидкость, которая течет по руке и капает с пальцев, бледно-розовая, почти прозрачная, совсем не похожая на кровь.
Серый нервно облизывает губы, снова поднимает взгляд. Тимур с Олесей, которые всё это время стояли за спиной мамы, медленно начинают пятиться.
– Мы всё объясним. Опусти пистолет, пожалуйста, – спокойно говорит Вадик.
Он глубоко дышит, явно пытаясь успокоиться, но у него получается привести в порядок только лицо – когти всё никак не исчезают.
– Где мои сыновья?! Что вы с ними сделали? И… – в глазах мамы вспыхивает озарение, и она резко оборачивается, беря Олесю с Тимуром под прицел, отходит так, чтобы видеть всех сразу. – Ты ведь тоже, Тимур, или как там тебя?
Тимур с Олесей встают.
– Как вы догадались? – уныло спрашивает Тимур, даже не пытаясь отпираться.
– Синяк, – торжествующе говорит мама. – Он слишком синий. А должен быть красным, ведь ты получил его не больше пары часов назад! Олеся… Ты Олеся или…
Олеся, метнув на парней виноватый взгляд, с визгом отскакивает от Тимура:
– Мамочка моя!
Она всегда соображала очень быстро.
– Не двигайся! – рявкает мама и смотрит на Михася.
Он перестал выть и теперь просто сидит рядом с телом Верочки, с сожалением гладя ее по волосам и потеряв интерес ко всему остальному. Его рана сочится кровью, и это немного успокаивает маму. Она, не отводя взгляда от Тимура, Серого и Вадика, дергает дулом в сторону Олеси:
– Бери нож.
– А? – Олеся хлопает чистыми голубыми глазами и обижается: – Марина, ты что? Я не такая!
Мама не покупается на спектакль:
– Руку порежь. Порежь, кому сказала!
Олеся поднимает маленький нож, которым совсем недавно резала овощи, с нервным взвизгом режет палец – и мама выдыхает. Кровь Олеси красная.
– Забери детей, – говорит ей Михась и встает, морщась от боли. – Иди, не бойся. Присмотри за ними, ладно?
Олеся, косясь на маму, принимает корзину с девочками. Дети смотрят вокруг, удивленно хлопают светлыми глазами, вертят головами. Выстрелы их ничуть не напугали.
– Михась, – зовет мама, все еще не сводя пистолета с Серого, Вадика и Тимура. – Михась, свяжи их.
Серый теряет дар речи. Михась только что убил Верочку! Неужели маму это совсем не трогает? Не может же она быть настолько испугана ипостасью Вадика и белой кровью, чтобы наплевать на это? Или… Или может?
Мама зовет, но Михась разворачивается и, припадая на раненую ногу, идет к запертым воротам со словами:
– Сама разбирайся, Марина.
– Михась? Ты куда? – в голосе мамы слышится паника.
– В никуда, Марина, – сквозь зубы отвечает Михась. Слова вылетают с тяжелыми выдохами, лицо кривится от боли, но он упрямо подходит к воротам и опирается на столбик. – Я ухожу. Надеюсь, человеком.
Он кладет руку на цепь, запирающую ворота, и выдыхает:
– Я здесь, Василек.
Из зарослей молча вылетает ворон, садится на черную завитушку у руки Михася, смотрит на него и каркает ему в лицо. Серый даже на мгновение забывает о том, что Верочка лежит мертвая, а сам он вместе с Вадиком и Тимуром рискует быть застреленным собственной матерью. Михась… рассыпается золотистыми искрами хмари. Она кружит в воздухе и медленно оседает на землю, на упавшую одежду, словно мелкий металлический песок. Ворон издает еще одно карканье – и остатки спокойствия мамы лопаются, словно туго натянутая струна.
– Сдохни! Сдохни! Сдохни! – кричит она и стреляет в птицу.
Серый успевает заметить, как пули выбивают искры из толстых чугунных прутьев, всего в ладони от ворона, как Олеся в обнимку с корзиной ныряет под крылья мраморных ангелов на могиле Грозовых, а потом Вадик мощным толчком отправляет его к церкви.
– Беги!
«А ты?!» – хочет закричать Серый, но ноги уже сами перемахивают через тарелки, несут его к стенам, а рядом мчится Тимур.
Выстрелы сливаются в сплошной грохот, уши закладывает. Серый ничего не слышит. Затормозить и оглянуться на упавшего Тимура вопреки инстинкту самосохранения его толкает импульс, чувство. Серый рывком затаскивает его по ступенькам, толкает в тень и сам падает от мощного толчка в спину. Внутри разливается жаркая боль, становится трудно дышать. Он переворачивается на бок – рука, из которой всё еще торчит нож, шевелится с трудом – изнутри рвется кашель. На серый пол летят капли бледной розовой жидкости, которая теперь течет в его жилах вместо крови. Голова кружится, руки совсем не держат, и Серый падает на живот, не в силах двинуться с места. В глаза бьет солнце, такое яркое на чистом небе, щеку холодит каменный пол. Серый моргает, поворачивает голову, чтобы посмотреть, что с Вадиком, и взгляд плывет по каменным сводам.
Всего в двух шагах, под укрытием стен скорчился Тимур. В золотых глазах плещется ужас, бездонное море ужаса.
– …придите! Я прошу защиты и спасения… – читает Серый по губам и смотрит дальше, туда, где у подножия лестницы, неестественно вывернув шею, лежит Вадик.
Среди вороха черных перьев, птичьих когтей и алых брызг чистое человеческое лицо выделяется особенно ярко. Вадик не выглядит мертвым, хоть его тело изрешечено пулями, а Серый только и может думать о том, что у него кровь по-человечески красная. Мама перешагивает через Вадика, неторопливо поднимается по ступенькам, безжалостная, красивая, пахнущая порохом, словно богиня войны, и останавливается над Серым, прицелившись ему в лоб. Тимур шарахается в глубину, под ненадежную защиту теней и закрывает себе руками рот.
– У меня осталось еще четыре пули, – говорит она, и, несмотря на то что по ее щекам текут слезы, взгляд у нее острый, безумный, а голос твердый и рука не дрожит. – Повторяю в последний раз, где мой сын? Где Сергей?
Серый делает вздох – в груди что-то булькает – и сипит:
– Это я… Правда я… Меня изменили…
– Я. Не. Верю! – чеканит мама. – Он сказал бы мне сразу! Вы где-то его держите! Где-то прячете… – ее взгляд падает на царские врата. – Точно!
Она вновь смотрит на Серого, ее палец на спусковом крючке напрягается, и он закрывает глаза, с обреченностью понимая, что сейчас его убьет собственная мама.
– Марина Викторовна!
В церкви выстрел звучит в десять раз сильнее, бьет по голове так, что все прочие звуки словно погружаются в воду, выбитая пулей крошка больно впивается в щеку и шею. Серый моргает, не понимая, почему еще жив, и всё вокруг качается.
Мама все еще стоит над ним, но пистолет уже нацелен не на него, а на Зета и Юфима – почему-то их Серый видит как-никогда четко.
– Вы, – говорит она, и ее голос звучит далеко, почти неразборчиво. – Я должна была сразу догадаться. Верните мне моего Сережу!
– Марина Викторовна, но вы же хотите его убить. Мы, конечно же, не вмешиваемся в ваши внутрисемейные дела, но подобная просьба отдает безумием.
Кто говорит, Серый не понимает, но ему все равно. От самого факта, что пришли хозяева, все расслабляется и поет в облегчении. Только вот Вадик… Но ничего, ведь стоит только пожелать – и все встанет на круги своя…
– Эта тварь не мой сын! – с отвращением говорит мама, и Серый вздрагивает. – Но, надо признать, подделка очень убедительная. Когда вы их подменили? Не врите, что это мой сын! Мой сын ни за что бы не промолчал, если бы с ним случилось такое!
– Ох, Марина Викторовна, – сокрушенно вздыхают хозяева хором. – Дети меняются, и совсем не так, как того хотят родители. Вы хотите, чтобы мы вам вернули вашего прежнего сына, послушного милого мальчика, у которого не было от вас никаких тайн? Увы, вернуть, как было, не под силу даже времени.
– Не заговаривайте мне зубы! Мне нужен мой сын, живым и невредимым!
– Что в таком случае мы получим в благодарность? – звучит вопрос, и на этот раз Серый узнает Юфима. – Марина Викторовна, вы ведь нас так и не отблагодарили за все, что мы сделали.