Двери лифта открылись, и они вышли в почти пустой гараж. Бетонная конструкция была хорошо освещена, а камеры видеонаблюдения были прикреплены к толстым колоннам, поддерживающим потолки. Сам гараж был двухэтажным, заглубленным ниже уровня улицы под зданием. От несанкционированного проникновения в гараж защищали стальные ворота с цифровой клавиатурой, и обычно там стояла охрана. Но Лелани уже убила охранника, когда кто-то позвал его на помощь после того, как Лелани ворвалась в квартиру ее соседа и разорвала его на части. Она сделала то же самое с вооруженным охранником, разорвав его тучный живот и вытащив его дымящиеся внутренности, пригоршнями запихивая его влажные, мягкие органы в рот, прежде чем он успел вытащить пистолет из кобуры. Она ела его печень на его глазах, пока он, умирая, смотрел на нее. Печень была полна калорий и питательных веществ. До лечения она терпеть не могла печень. В детстве мать заставляла ее есть печень и лук. Ей приходилось сидеть за столом еще долго после того, как все закончат и будут на кухне смотреть телевизор, пока она не закончит свою тарелку. Но на этот раз она съела еe несколькими кусочками, а затем выдернула его поджелудочную железу и съела ее, а затем и сердце. Все они были восхитительны.
- Сюда, - прошептал Эберсол, взяв Лелани за руку и повел ее через гараж.
Его машина все еще стояла на улице, и добраться до нее пришлось бы через полицейских, если бы они уже кружили заднюю часть здания, как он подозревал. Тем не менее, выйти из гаража на улицу было для них единственным шансом на побег.
- Нам нужно бежать.
Они побежали к выходу и достигли его в тот момент, когда двое полицейских шагнули вперед. Доктор Эберсол вскинул руки в знак капитуляции. Лелани ударила когтем по лицу первого офицера, зашедшего в выходную дверь, порезав его щеку до кости, проколов левый глаз и выбив его из глазницы. Слюни текли по его лицу, свисая с глазных нервов, как мертвая медуза.
Офицер, мальчик не старше двадцати пяти, с криком упал на пол.
- Мой глаз! Мой гребаный глаз!
Следующий офицер чуть не успел даже вытащить пистолет из кобуры, как Лелани прыгнула ему в руки и укусила его за нос. Хрящ хрустнул, как сухая куриная кость, нос тут же отделился, оставив рваный кратер в центре его лица. Он взывал о помощи, когда она вонзила ему когти в лицо, заставляя замолчать. Она запрыгнула на лысеющего, толстого, полицейского средних лет и начала резать и рвать его, разрывая грудь и горло, раздирая его лицо на ленточки, прежде чем Эберсол схватил ее и вытащил за дверь.
Полицейский с отсутствующим глазом все еще кричал и пытался связаться с подкреплением по рации. Лелани нырнула на него и схватила за горло своими челюстями. Одним движением головы она вырвала ему трахею. Артериальный душ пропитал ее волосы и одежду. Она остановилась, чтобы взять ведро с курицей, прежде чем последовать за доктором Эберсолом. Напряжение снова заставило ее проголодаться. Она все еще жевала плоть, которую вырвала из горла молодого офицера, когда сунула в рот еще один кусок курицы.
- Давай! Другие копы могли слышать их крики. Нам нужно добраться до моей машины!
Они убежали в ночь. Поместье окружали сады, а за невысокой каменной стеной проходила беговая дорожка, огибавшая городское озеро.
- Спустись к озеру. Я возьму машину и встречусь с тобой в собачьем парке на Конгресс-авеню. Ты все поняла?
Лелани кивнула, взяла еще кусок курицы и сунула в рот.
Эберсол заглянул в ведро, и она сделала то же самое. Осталось всего две штуки. Она увидела обеспокоенное выражение на его лице, когда он снова посмотрел на нее.
- У меня в машине есть еще. Не трогай никого, пока ты меня ждёшь. Я скоро буду там, хорошо?
- Я так голодна, Дэвид. Я так голодна, - сказала Лелани, качая головой.
- Пожалуйста, Лелани. Я обещаю. Я помогу тебе, но ты не можешь продолжать убивать людей.
Проблема была в том, что ей нравилось убивать. Жареный цыпленок не сопротивлялся. Он не кричал. Он ее не боялся. Жареный цыпленок не был таким интересным.
21.
Полиция была повсюду. Доктору Эберсолу потребовалось около двадцати минут, чтобы добраться до своей машины, а затем пройти сквозь толпы зевак и любопытных на Конгресс-авеню и вниз к озеру.
Собачий парк представлял собой большую открытую площадку у озера, прямо под мостом на Конгресс-стрит. Осталось немного травы, которую не затоптали и не намочили, оставив большие коричневые пятна. Были даже большие участки, на которых не было травы вообще. Он нашел Лелани спящей в грязи, одинокую, дрожащую, как наркоманкa у которой детоксикация. Пустое бумажное ведро было разорвано и валялось вoзле нее. Ее огромные когти были залиты кровью. Ее рот приоткрылся, обнажив окровавленные клыки. Она была обнажена, и похожа больше на дикую собаку, которую кто-то выбрил наголо, нежели на человека.
Эберсол оставил машину заведенной, подошел к Лелани и взял ее на руки. Она весила меньше, чем его десятилетняя племянница, максимум семьдесят или восемьдесят фунтов[30]. Это было все равно что поднять пугало из папье-маше на Хэллоуин. Он был уверен, что смог бы с легкостью раздавить ее беспризорное тело, если бы не клыки и когти. Она слегка пошевелилась, но не проснулась, пока он нес ее обратно к своей машине. Ее кожа была горячей, чем асфальт в августе. Эберсол вспотел, пока нес ее через парк к своей ожидающей машине. Ее сердцебиение отдавалось ему в грудь. Было больше ста ударов в минуту. Это был пульс человека, бегающего спринт, а не человека, находящегося в глубоком сне.
Эберсол почувствовал, как его яички сморщились, когда Лелани уткнулась носом в изгиб его шеи, издав рычащий мурлыкающий звук. По спине пробежал холодок. Если она проснется голодной, пока он ее несет, ему конец. Они без происшествий добрались до машины, и Эберсол отвез ее в аэропорт. Сара договорилась о встрече на частном самолете клиники.
22.
Тэмми все еще была голодна, когда мать уложила ее спать. Она надела повязку на глазa так, как велел ей доктор Саварес, и заползла под одеяло. Ее мама и папа поцеловали ее на ночь. Ее мать только что вышла из душа, и от запаха ее чистой кожи у Тэмми потекли слюнки. У нее заурчало в животе. Было такое ощущение, что он ел сам себя.
- Можно мне перекусить перед сном?
Ее отец покачал головой.
- Ты ела весь день, милая. Хватит. Мы приготовим тебе хороший завтрак утром. Хорошо?
Тэмми покачала головой.
- Проклятье! Мне нужно поесть! Я голодна!
Ее голова завалилась набок, а левая щека взорвалась иголками боли. Отец ударил ее по лицу. От удара ее новые глаза заметались, и она надеялась, что он не повредил их.
- Следи за своим чертовым языком, юная леди! Ты будешь есть, когда я тебе скажу! Ты меня поняла?
Ее отец был крупным мужчиной с бочкообразной грудью. Он был высоким и широкоплечим, с огромными руками. Его рыжие волосы и борода делали его похожим на лесоруба в деловом костюме. Тэмми думала, что он похож на греческого бога Зевса, только с рыжими волосами. Его голос был глубоким, но мощным. Когда он был взволнован или возбужден, он гудел, как гром.
Тэмми заплакала. Это была не боль от удара ее отца, а голод, пронизывающий ее кишки, который причинял ей гораздо больше боли.
- Я голодна, папа!
- Ты будешь есть утром!
Он выскочил из комнаты и захлопнул дверь, увлекая за собой мать Тэмми.
Тэмми все еще слышала, как они спорят в коридоре. Ничего нового. Они ссорились каждую ночь, и, если причиной ссоры не была Тэмми, ее имя в какой-то момент обычно всегда упоминалось.
- Может, с ней что-то не так. Возможно, это как-то связано с лекарствами, которые она принимает от боли, и с лекарствами против отторжения. Она очень сильно похудела.
- Нет ничего плохого в этом проклятом ребенке. Врач сказал бы нам, если бы что-то было не так. Она только что выписалась.
- Она никогда не была такой. А ты даже не мог прийти в больницу в тот день, когда твоя дочь увидела впервые за четыре года!
- Я должен был работать! Если бы я не надрывал себе спину, мы бы не смогла оплатить эту чертову операцию!
- Я собираюсь поискать симптомы этих лекарств в Интернете. Говорю тебе, с ней что-то не так.
- Итак, сегодня вечером снова никакого секса?
- У тебя есть рука.
Тэмми ворочалась и не могла уснуть. Она никогда в жизни не была так голодна. Она стонала и скулила, сбросила с себя одеяло, затем снова подняла его и обернула вокруг себя, а затем снова сбросила. Она была горячей. Было такое ощущение, что она горит изнутри. Пот стекал по ее лицу, пропитывая пижаму и простыни.
Тэмми позвала своих родителей.
- Можно мне воды?
- Нет! Ты намочишься в постель!
Тэмми было почти девять. Она не мочилась в постель уже несколько месяцев. Она вылезла из постели и начала ходить. Она все еще могла слышать, как родители спорят в коридоре за дверью спальни, но она больше не могла разобрать, что они говорят. Все, что ей нужно было сделать, это подождать, пока они уснут, и она могла совершить набег на холодильник. Это будет недолго. Скоро они устанут ненавидеть друг друга.
Было уже за полночь, когда родители Тэмми наконец заснули. К тому времени Тэмми проголодалась еще больше. Ее живот сводило. У нее болел рот. Ее зубы казались слишком большими, и они продолжали резать губу. У крови был такой приятный вкус, что она начала делать это нарочно, закусывая нижнюю губу, просто чтобы попробовать что-нибудь, что угодно. Ее руки тоже были другими. Ее ногти выросли. Они были темными и некрасивыми, как у ведьмы. Она превращалась в монстра. Все будет в порядке, как только она поест. Она это чувствовала.
Тэмми не могла больше ждать. Она открыла дверь и на цыпочках прокралась по коридору. Она приподняла повязку на глазу, но подавила желание включить свет. Ночь давила на нее со всех сторон. Она чувствовала себя папой Джеппетто из Пиноккио, крадущимся по чреву кита - так она чувствовала себя, когда впервые потеряла зрение. Но она знала дорогу по дому. Четыре года слепоты приучили ее к ночи.