Хотел со всех ног припустить вдоль улицы, но сбоку (и как успел-то! никого ж не было!) подошел вразвалочку еще один парень на голову повыше Винса. Ухмыльнулся во все давно не чищеные зубы, обдал пацана мерзким запахом изо рта:
— Топай до старшого, — повернул Винса за плечо и кулаком промеж лопаток добавил. Для скорости, значит.
Стало Винсу кристально ясно, кто тут неудачник.
Пацан испуганно ойкнул, понуро опустил плечи и пошел, куда велено. Еще и вздрагивал на ходу. Пусть поверят, что он от страха сам не свой, — зазеваются, можно будет удрать.
В переулке было темно, да и не переулок это был, а тупик между двумя высокими каменными домами, перегороженный крепкой решеткой.
Не пробежишь насквозь.
Там стояло еще трое. Один смутно знакомый, вроде как в Перевальске при Иване был. Остальных Винс видел впервые, но породу эту прекрасно знал.
Полушубки нараспашку, порты широкие, щербатые злые улыбки до ушей. Пахнут опасно. Бандюки. Как сказал бы господин — «представители нижних классов криминального элемента». В рукавах у таких что угодно может быть — хоть свинчатка, хоть перо, хоть кастет.
Если б не спалили Ивана, лет через пять-семь Винс стал бы таким. Тоже бы ножиком игрался, кренделя блестящие выписывал. Видно, не судьба.
Окружили похохатывая. Винс даже башкой не особо вертел, и так все понятно было.
Не дернуться.
И народу на улице — никого. Ори, не ори…
— Что, крысеныш, — презрительно сплюнул один из них — видимо, главный. — Сдал Ивана страже? Продался за харчи, паскуда?
— Не сдавал я никого, — Винс сам удивился, как звонко сумел ответить. Посмотрел тому в лицо, попытался поймать взгляд — не вышло. Вожак зенками по округе стриг.
Тут Винса проняло — видать, от отчаяния:
— А если ты, Лысый (и кликуха вспомнилась! надо же!) предъявить хочешь — так пойдем к людям, пусть рассудят, кто кого сдавал, а кто душегубов видал и показать на них может!
— Ты шо, пацук, пишчышь? — издевательски спросил с деревенским говором бандюк, что Винса на улице отловил. — Не трэба людив, забивай яго туты. Сами усе ведаем.
Винс со всей мочи пнул его чуть повыше голенища сапога. Тот такой прыти не ожидал, дернулся, аж шапка упала.
Винс на него уже не смотрел, а во всю глотку орал «Пожар!!! Горииииим!». Хотел с разбегу протаранить Лысого головой, но получил короткий, точный удар в лицо. Нос хрустнул, по губам потекла кровь.
От мощного пинка в живот Винс забыл, как дышать. Он ослеп от боли и хватал ртом воздух, дергаясь на грязном снегу.
Попытался свернуться калачиком, хоть как-то защитить руками голову, откатиться от ударов…
Куда тут откатишься, когда тебя пинают, как мяч в веселой игре?
Волной дикого отчаяния пришло отчетливое — это всё. Конец. Забьют.
Где-то далеко кто-то жутко заорал от боли. Гаснущий разум Винса решил было, что это он сам кричит — но нет. Так басовито выть незнакомым голосом он бы не смог. И удары почему-то прекратились.
Как потом вспоминал Винс, помирать он не стал от любопытства. Хотелось узнать, кто так верещит.
Залитый кровью левый глаз никак не хотел открываться, но в итоге Винс справился. Мир завивался вокруг теплым снегопадом, непонятно было, где снежные хлопья, а где пятна перед глазами. От мелькания мутило, кружилась голова, и взгляд никак не собирался «в кучу». Кое-как проморгавшись и заставив себя смотреть в одну точку, Винс обнаружил, что пропустил почти всё.
У глухой стены выл Лысый. Его правая нога была вывернута в колене под жутким, неестественным углом. Рядом с ним сполз по каменной кладке давешний деревенский увалень и упал лицом в снежную кашу. Вместо затылка у него было кровавое месиво.
«Не вовремя ты, парень, шапку обронил», — отстраненно подумалось Винсу.
Двое оставшихся отступали к решетке, а следом спокойно, не торопясь, шел кто-то с короткой дубинкой.
— Вы оба, — услышал Винс знакомый голос, — мне не нужны. Наручники одни. Придется кого-то убить при задержании. Или один другого вяжет, а я, может быть, уговорю прокурора заменить виселицу каторгой.
— Пошел ты на хер, рыцарюга! — зло сплюнул один из отступавших. — Кишки выпущу, падла!
— Ублюдок сраный, порву на тряпки! — взвизгнул второй.
Винс разглядел только резкий рывок и блеск клинка. Потом было секундное сплетение темных фигур, нож со звяком улетел в сторону, его владелец впечатался физиономией в решетчатый забор, а второй бандюк, который «ублюдком» лаялся, отлетел в стене и упал на четвереньки. Щелкнули наручники. Бывший владелец ножа дергался, прикованный к решетке, а человек с дубинкой не торопясь шел к последнему противнику.
— Вот и решился вопрос, кому в камеру, кому в морг, — с улыбкой сказал он.
Несколько секунд в переулке было удивительно тихо. Даже шагов не слышно, свежий снежок не хрустел под сапогами. Винс не мог повернуть голову и увидеть, что происходит у стены. На его лицо падали снежинки, таяли крошечными капельками, отвлекая от боли. Время текло медленно, языком густого меда из разбитого горшка…
Холодное безмолвие прервал чавкающий хруст. Так ломаются кости от удара. И снова — тишина, только кто-то жалобно и неразборчиво скулит, пощады просит.
Топот подкованных сапог ворвался в переулок, гулко отдаваясь в больной голове. Винса снова замутило, во рту кислый вкус появился.
Над головой позвучал резкий приказ:
— Сержант Жилко! Остаетесь за старшего. Экспертов не вызывать, картина и так ясная. Побитых перевязать, раскидать по камерам, проследить, чтоб сговориться не успели. Я буду утром.
— Есть! Только, Ваш-бродь, мертвяков в морг бы…
— Разберитесь сами, сержант, — отмахнулся он и добавил уже намного тише: — держись, пацан, бывает намного хуже.
Когда Винс снова проморгался, он увидел над собой белокурого ангела с огромными черно-багровыми провалами вместо глаз. Запах у ангела незнакомый, Винс слов таких не знал, чтоб описать. Что-то горькое, еще спирт, но чистый, не выпивка, так от доктора одного пахло. И травы…
Винс попытался поднять руку, потрогать видение, но сил не хватило, и он просто продолжил любоваться самым прекрасным и жутким созданием на свете.
— Виктор, ты совсем ума лишился, — сердито сказал ангел, глядя в сторону от Винса, — у пацана сотрясение мозга, сломанные ребра и без счета синяков. Как ты это допустил?
— На ноги его поставишь?
— Поставлю. Но нельзя использовать ребенка, как приманку!
Винс хотел было возразить, что господин все правильно сделал и его спас, но ангел пристально посмотрел на него, и сверкающая темнота сомкнулась над головой мальчишки глухим забытьем.
Следующее пробуждение было мучительным. Даже самые крошечные косточки и мускулы, о существовании которых Винс и не подозревал, ныли, дергались и причиняли массу боли.
Он еле сдержался, чтоб не взвыть.
Вскоре боль отпустила, оставив только небольшое неудобство. Бледную тень, напоминание о себе. Но Винс был уверен — стоит шевельнуться, кошмар вернется. Он и не шевелился. А потом даже дышать почти перестал, уж очень хотелось дослушать интересный разговор.
— Спасибо тебе. Я ведь всего-то на пару минут опоздал! Кто ж знал, что у пацана способности к математике и его пораньше с учебы отпустят! — с досадой говорил господин Виктор где-то рядом.
— Хорошо, что успел. Я уж думала, ты меня сторониться начал… И повезло, что застал. Я теперь почти все время на перевале, — ответил ему женский голос. — Смутно знакомый… Матерь Божья, это ж белокурый ангел так говорил! Не привиделось, значит?
Винсу ужасно хотелось снова посмотреть на ангела, но парнишка сдержался. Наглядится еще.
— Проехали, — в голосе господина отчетливо прозвучало смущение, и Винс чуть не ахнул от удивления. Неужто так бывает?
Ангел вздохнула и стала говорить чуть тише, почти шепотом, но Винсу все равно показалось, что она кричит.
— Ладно. Я понимаю, дорогой напарник, что рискую с тобой поссориться, но… Ты что творишь?! Жить надоело?!
— Не понял, — бесцветно ответил господин.
— Все ты понял! Рыцарь, чтоб тебя, печального образа! Нарваться в одиночку на десяток бандитов! Тут тебе не милые мальчики из церковного хора, эти убьют, как чихнут. И ведь далеко не в первый раз ты кидаешься в драку без поддержки. А ну как вогнали бы пулю в лоб? От такого никакой колдун не откачает, пишите некролог.
— Не десяток, а четверо, — вздохнул господин. — И рылом они не вышли для стрельбы.
— Неважно, — не смутилась ангел. — Ты… ты как будто хочешь, чтобы местные бандиты доделали то, что не вышло у имперской конницы. Вчера отморозки эти, месяц назад — браконьеры, до них…
— Я понял, — веско произнес господин. — Ты за меня волнуешься, так? Хорошо, постараюсь впредь быть осторожнее.
— О себе не думаешь, так хоть мальчишку побереги, — вздохнула ангел. — Ты его, говорят, усыновил? Соответствуй, папаша.
— Ага, папаша, — мрачно фыркнул господин. — Знаешь, как дело было? Я пришел его в школу записывать, надо же мальцу хоть какое-то образование получить. Я после двойной смены был, в голове вата пополам с киселем, одна мечта — уснуть, где упал. Там сидит уютная тетя и тихим ласковым голосом расписывает, какая у них программа хорошая и как здорово, что я к ней пришел. Вопросы задает, я отвечаю невпопад — ничего ж не знаю про пацана. Она бумажки заполняет, фамилию спрашивает, я с недосыпу решил, что мою. А как она мне договор на подпись дала, вижу — Винс Бергеном стал. Я собрался было её поправить, а потом думаю — да провались оно всё. Пусть под моей фамилией учится, свою-то он не помнит. Смысла нет разводить тягомотину с поиском его родни, все равно ничем хорошим это не кончится. Так хоть я за ним присмотрю.
У Винса аж в носу защипало. Никто и никогда о нем не беспокоился. Есть Винс, нету Винса — всем без разницы было. Папаша — это по бумажкам школьным, не всерьез, конечно. Но ангел-то и правда про него, Винса, вспомнила! И господин тоже!
Бывает же такое.